Колин Маккалоу - Антоний и Клеопатра
— Ты всегда впереди всех и всего, Цезарь. Куда ты хочешь пойти?
— Куда-нибудь, лишь бы подальше отсюда. Тьфу! Вонь дерьма и мочи и столько мужчин — это невыносимо! Я мог бы вынести все это, если бы хоть немного крови было пролито, но этого не случилось. Бескровная битва при Акции!
— Тогда сначала проедем верхом на север, пока не окажемся достаточно далеко от Амбракии, и там подышим.
— Отличная идея.
Они ехали два часа и добрались до бухты Комар. Когда за их спинами сомкнулся лес, Агриппа остановился у ручья. Под лучами солнца вода искрилась, от поросшей мхом земли исходил сладковатый запах.
— Здесь, — сказал Агриппа.
— Здесь негде гулять.
— Я знаю, но вон там я вижу два замечательных камня. Мы можем сесть на них лицом к лицу и поговорить. Поговорить, а не погулять. Разве ты не этого хотел на самом деле?
— Храбрый Агриппа! — засмеялся Октавиан и сел. — Ты прав, как всегда. Здесь покой, уединение, можно подумать. Единственный источник шума — ручей, а это все равно что музыка.
— Я захватил бурдюк разбавленного фалернского вина, которое ты любишь.
— Верный Агриппа! — Октавиан выпил, потом передал бурдюк другу. — Превосходно!
— Выкладывай, Цезарь.
— По крайней мере, в эти дни не было никаких признаков астмы. — Он вздохнул, вытянул ноги. — Бескровное сражение у Акция: из четырехсот вражеских кораблей лишь десять участвовали в бою и только два из них горели, пока не затонули. Погибло, вероятно, сто человек, а может, и меньше. И ради этого я обложил налогом народ Рима и Италии, взял двадцать пять процентов! До сих пор налог собирают. Будь я проклят, разорван на куски, если все, что я смогу показать за их деньги, — это сражение, которое и сражением-то назвать нельзя. Я даже не могу показать им Антония или Клеопатру! Он обманул меня, уплыл. Я, дурак, лучше думал об Антонии, мешкал, хотел победить его, вместо того чтобы догонять.
— Успокойся, Цезарь, дело сделано. Я тебя знаю, а это значит, что ты сможешь превратить Акций в триумф.
— Я все ломал голову и хочу опробовать мои идеи на тебе, потому что ты честно мне ответишь. — Октавиан подобрал с земли несколько камешков и стал раскладывать их на камне. — Я не вижу другого варианта, кроме как раздуть намеренно события в Акции во что-то, что захотел бы воспеть Гомер. Два флота сошлись, как титаны, столкнулись по всей линии с севера на юг — вот почему погибли Попликола, Лурий и остальные. Выжил только Сосий. Пусть Аррунтий думает, что это его заступничество спасло Сосия. Антоний дрался геройски на борту «Антонии» и уже побеждал, когда краем глаза увидел, что Клеопатра предательски покидает сражение — и его самого. Он был настолько пропитан зельем, что внезапно запаниковал, прыгнул в пинас и поплыл за ней, как томящийся от любви кобель за сукой. Многие его генералы видели, как он бежал за Клеопатрой, крича ей… — Голос Октавиана поднялся до фальцета: — «Клеопатра, не оставляй меня! Умоляю тебя, не оставляй меня!» Везде плавали мертвые тела, море было красным от крови, на поверхности плавали мачты и обломки кораблей, но пинас с Марком Антонием стремительно продвигался сквозь эту кровавую баню вслед за Клеопатрой. После этого адмиралы Антония струсили. И ты, Агриппа, превосходный в сражениях, сокрушил своих противников.
— Пока неплохо, — прокомментировал Агриппа, сделав еще глоток из бурдюка. — Что случилось потом?
— Антоний догоняет корабль Клеопатры и поднимается на борт. Прошу прощения за настоящее время. Это всегда помогает мне, когда я приукрашиваю что-то, о чем не должны узнать правду, — пояснил мастер приукрашивания. — Внезапно он приходит в себя, представляет себе катастрофу, от которой он так трусливо сбежал. Я научу этого irrumator Антония, как обвинять меня в трусости у Филипп! Он воет в растерянности, покрывает голову плащом и сидит на палубе три дня без движения. Клеопатра кормит его противоядиями, умоляет его сойти вниз, в ее каюту, но он неподвижен, ошеломленный своей трусостью. Тысячи людей мертвы, и он отвечает за это!
— Звучит как те дрянные эпические поэмы, которые покупают молодые девицы, — сказал Агриппа.
— Да, звучит. Но ты готов поспорить против того, что весь Рим и Италия купятся на это?
— Я не такой дурак. Они купят это даже на дорогой бумаге. Если Меценат добавит несколько цветистых фраз, все будет безупречно.
— Конечно, мной будут возмущаться из-за того, что я допустил войну. Люди не любят зря тратить деньги.
— Опасная тема, Цезарь. Как ты собираешься платить долги? Теперь, когда Клеопатра потерпела поражение, у тебя нет причины продолжать собирать налоги. Однако, пока она жива, покоя тебе не будет. Она начнет вооружаться, чтобы предпринять еще одну попытку, с Антонием или без него. Ведь она хочет, чтобы миром правил так называемый сын бога Юлия, а не Антоний. Итак, откуда брать деньги?
— Я собираюсь выжимать их из царей-клиентов Антония, пока они не посинеют и у них глаза не выскочат из орбит. В конце концов я приду в Египет.
Агриппа посмотрел на солнце между деревьями и поднялся с камня.
— Пора возвращаться, Цезарь, иначе нас застигнет здесь темнота. Если верить Аттику — а он должен знать, — в лесу полно медведей и волков.
Все транспорты ушли с Клеопатрой, но оставшиеся триста боевых кораблей Антония были в полном порядке. Сначала Октавиан хотел сжечь их все. Он буквально влюбился в эти смертоносные маленькие либурны и решил, что в грядущих сражениях будут участвовать одни либурны. Массивные квинкверемы устарели. Потом он решил оставить шестьдесят «левиафанов» Антония как средство устрашения против пиратов, появившихся на западном конце Нашего моря. Он послал их в Форум Юлия, морской порт Цезаря, колонию ветеранов на берегу, где Галльская провинция граничит с Лигурией. Остальных вытащили на берег и сожгли на территории Амбракии, в результате чего получили столько корабельных носов-таранов, что многие тоже пришлось сжечь. Самые внушительные оставили, чтобы украсить ими колонну перед храмом бога Юлия на Римском Форуме, а другие провезли по Италии, чтобы напомнить налогоплательщикам, что угроза была реальной.
Агриппе нужно было вернуться в Италию и успокоить отслуживших ветеранов, которые в последние годы всегда становились агрессивными, когда случались серьезные сражения. Сенаторов тоже отослали домой, и они с благодарностью уехали; для них это не было комфортным пребыванием за морем, в том числе и для тех, кто составил антисенат Антония. Милосердие стало лозунгом дня. Поскольку адмиралы Антония были казнены, неоспоримый правитель Рима объявил, что только три человека, все еще находящиеся на свободе, будут обезглавлены: Канидий, Децим Туруллий и Кассий Пармский, причем эти два — потому, что они последние убийцы бога Юлия, оставшиеся в живых.
Сам Октавиан планировал вести свои легионы по суше в Египет и по пути навещать царей-клиентов. Но этому не суждено было случиться. Из Рима пришло страшное известие: сын Лепида Марк замышляет узурпировать его власть. Отправив легионы на восток под командованием Статилия Тавра, сам Октавиан, несмотря на зимние шторма на Адриатике, возвратился в Италию. Плавание было самым худшим с того памятного плавания после убийства бога Юлия, но теперь, когда астма уже не мучила его, Октавиан достаточно хорошо перенес это испытание.
Из Брундизия он отправился по Аппиевой дороге в Рим в двуколке, запряженной четырьмя мулами, а возле Теана Сидицина свернул на Латинскую дорогу, чтобы объехать малярийные Томптинские болота. Через восемь дней он уже был в Риме, но понял, что напрасно спешил. Гай Меценат справился с восстанием еще до прибытия Агриппы. Марк Лепид и его жена Сервилия Ватия покончили с собой.
— Как странно, — сказал Октавиан Меценату и Агриппе. — Сервилия Ватия была когда-то помолвлена со мной.
Действительно, ветераны волновались и поговаривали о восстании. Октавиан справился с ними. В тоге и лавровом венке он бесстрашно ходил по лагерям вокруг Капуи, улыбаясь и помахивая приветственно рукой, громко говоря об их героизме и верности всем, кто мог слышать его. Он отобрал правильных людей и приступил к переговорам. Поскольку представители легиона всегда были из наиболее слабых солдат ленивых и жадных, он говорил о деньгах и земле.
— Еще через семь-восемь лет демобилизованные ветераны не будут получать землю, — сказал он, — так что будьте благодарны, что все вы здесь сегодня получите хорошую землю. Я устанавливаю военное казначейство, отдельное и отличающееся от казначейства при храме Юпитера в Риме. Государство будет хранить там деньги, которые будут инвестироваться под десять процентов. Солдаты могут также делать вклады. Сейчас мои секретари определяют, сколько денег должно быть в казначействе, чтобы оно оставалось платежеспособным, даже когда будут выплачиваться пенсии. Это будут щедрые пенсии плюс еще хорошая сумма в соответствии с послужным списком человека.
