Рафаэль Сабатини - Фаворит короля
И вдруг он услышал шаги за спиной. В раздражении принц повернулся на каблуках — перед ним выросла высокая и стройная фигура, затянутая в синий бархат. Снова Роберт Карр! Именно он посмел оказаться на балконе третьим.
— Сэр, — резко обратился к нему принц, — нам не нравится, когда нарушают наше уединение.
У леди даже дух захватило от такой грубости. Глаза ее вновь погрустнели. А сэр Роберт — очень спокойный, как человек, хорошо усвоивший правила дворцового тона и прекрасно сознающий последствия своих поступков, — улыбнулся молодому принцу:
— Неужели ваше высочество может предположить, что я посмею нарушить ваше уединение без повеления моего господина?
Леди расстроилась еще больше: она испугалась, что сэр Роберт подумает, будто и ей неприятно его вторжение.
Взгляд принца оставался таким же холодным, взгляд сэра Роберта — таким же учтивым.
— Его превосходительство граф Вильямедина собирается отбыть, и его величество желали бы вашего присутствия при прощании. — Он помолчал и затем добавил не допускающим возражений тоном: — Вас ждут, ваше высочество, — и отступил в сторону, давая принцу пройти.
Принц Генри в легком замешательстве оглянулся на леди, и сэр Роберт, поймав взгляд и как бы отвечая на него, добавил:
— Если леди позволит, я провожу ее.
Принц оглядел зал, увидел сэра Артура Мейнваринга и кивком подозвал его к себе.
— Ее светлость проводит один из моих придворных, — заявил принц, чтобы поставить фаворита на место. И по-мальчишески добавил: — Здесь я распоряжаюсь.
На этот раз, несмотря на всю приобретенную светскость, сэру Роберту было трудно сдержать себя. Он отвесил подошедшему к ним сэру Артуру официальный поклон и вдруг с удивлением увидел, что леди встала и что щеки ее пылают.
— Ваше высочество, но мною вы не распоряжаетесь, — смело объявила она принцу и столь же смело встретила его растерянный взгляд. В одно мгновение девочка превратилась во взрослую женщину. — У меня нет иного хозяина, нежели мой супруг, а в его отсутствие я сама распоряжаюсь своей судьбой. — И она перевела взгляд на фаворита. — Благодарю вас, сэр Роберт, за предложение меня проводить.
Принц Генри опомнился: он понял, что зашел слишком далеко, что вел себя, как мальчишка, и что леди Эссекс права. Но это нисколько не охладило его.
Он слегка поклонился и решил оставить за собой последнее слово — слово, как можно более оскорбительное для сэра Роберта.
— Ваша светлость, — объявил он юной леди, — надеюсь, сей эскорт сможет доставить вам удовольствие. Этот джентльмен — большой мастер говорить любезности, — и, сбежав по ступенькам, направился к королю.
После него балкон покинула и леди Эссекс. Следуя за ней, сэр Роберт отодвинул плечом сэра Артура, будто какую-то досадную помеху. Леди Эссекс сказала:
— Сэр, я не одобряю манер его высочества.
— Мадам, вы столь милостивы, что потрудились словами пояснить мне свои поступки. Но дурные манеры — это не самое главное. Я сумею о них забыть.
— Вы великодушны, сэр Роберт.
— Я всего лишь пытаюсь поставить себя на место другого. Обычно дурные манеры происходят от вздорного характера. Но, возможно, будь я на месте его высочества, я бы тоже не стерпел, если б меня прервали.
Навстречу им шествовала ее мать, которой Карр передал ее драгоценную дочь, после чего направился к королю. Он не видел провожавшего его взгляда — взгляда, полного грусти.
Глава VI
ТЕННИС И ПСОВАЯ ОХОТА
Король Яков примечал, что его любили отнюдь не столь пылко, как заслуживал бы человек его дарований и ума. По правде говоря, это печалило его с раннего детства. Иногда он чувствовал себя таким одиноким, что кидался в крайности — в отчаянной попытке купить любовь он рассыпал свои милости и дары направо и налево, без всякого разбора. Порой ему удавалось убедить себя, что вот от этого джентльмена или от иного он наконец-то получил так страстно желаемую им любовь и верность. Но он не мог не видеть, что вся нация в целом — от простолюдинов до аристократов — взирала на него без должного уважения.
И тому были веские причины, а его величество, уверенный в том, что все, что он ни делает, — хорошо и справедливо (одна из основ абсолютизма — уверенность в том, что король ошибаться не может), просто их не замечал.
Его двоюродная сестра леди Арабелла Стюарт была заточена в Тауэр, где сначала потеряла рассудок, а затем умерла. В темницу ее бросил именно сей добрый государь, чью царственную душу не трогали страдания тех, в ком он усматривал опасность. А леди Арабелла Стюарт казалась королю опасной потому, что она неразумно сочеталась браком с Уильямом Сеймуром, состоявшем в дальнем родстве с царствующим домом. И король Яков, нафантазировав себе самые разные ужасы — будто эта пара либо ее отпрыски станут претендовать на трон, — поступил с ними с характерной для трусов жестокостью. Окружающий мир — и родовитые, и простые люди, все те, кто хоть когда-либо любил и был любим, — содрогнулись от такой жестокости.
Проект испанского брака для принца Генри, на который король делал такую большую ставку, открыто или явно осуждали люди всех сословий во главе с самим принцем Уэльским: тот заявлял, что невозможно уложить в одну постель две религии.
Отчаянная нужда в деньгах — дворцовые слуги и офицеры короны требовали платы, и надо было платить — побудила короля начать продажу монополий, из-за чего он сразу же стал непопулярен в Сити; он начал взимать с дворянства так называемые добровольные займы и тем оскорбил дворянство; простые пуритане и католики и так уже задыхались под гнетом штрафов, а гнет становился все тяжелее.
Но самой непопулярной мерой стала продажа дворянских званий. Сначала король Яков учредил титул баронета[31] — за тысячу с небольшим фунтов. Этот шаг не очень-то удручил аристократов: претенденты получали лишь титул и ничего больше. Но затем король предложил к продаже титулы более высокие: титул графа стоил, например, десять тысяч фунтов, и теперь благородное звание могли купить себе лица самых неблагородных занятий — торгаши и разные темные личности. У кого еще хватало денег на фальшивый аристократизм? Это вызвало негодование той небольшой части аристократов, которую король еще не успел прогневать предыдущими своими действиями.
Так что преданных оставалось немного, да и то они были верны короне, а не тому, кто ее носил.
Раздумывая над таким положением вещей, его величество часто проливал слезу. Он вообще легко плакал, особенно когда на него накатывал приступ жалости к себе, а мысли об отсутствии взаимности со стороны народа, которому он отдавал все свое щедрое и доброе сердце, доводили его до настоящих рыданий.
В слезах он прибегал к сэру Роберту Карру. В характерной своей манере, перемежая хвалы Всевышнему с богохульством, он жаловался на неблагодарность человеческой натуры и на жестокосердие людское, ведь он был для народа все равно что отец, а народ и не думал отвечать сыновней любовью. Легко переходя от слез к ярости, он в конце концов обзывал народ «дьяволовым отродьем», успокаивался и переключался на радости предстоящей псовой охоты.
Но и здесь его поджидали новые разочарования.
Обычно он охотился в Ричмонде. В тот день погода стояла чудесная, деревенский воздух бодрил, и вообще это развлечение было больше всего по сердцу королю. Раздражение родом людским улеглось, настроение улучшилось. В конце концов, все не так уж плохо! На охоту съехались многие славные джентльмены — король не понимал, что их привлек принц Генри, присутствовавший здесь по требованию отца.
В высоких сапогах со шпорами, в костюме любимого ярко-зеленого цвета, в шляпе с маленьким пером, с охотничьим рогом на боку (заменявшим ненавистную королю шпагу) его величество мчался на коне вслед за собаками. По правде говоря, это конь нес его, ибо в искусстве верховой езды король отнюдь не блистал. Рядом с королем скакали сэр Роберт Карр, Монтгомери и Хаддингтон; охотники обходили с флангов, за ними следовал двор.
Под конец славной погони, на опушке у реки, собаки затравили оленя. Радостный король, приписавший всю удачу себе, затрубил над тушей в рожок.
Затем в тени дубов состоялся легкий завтрак с вином, и король окончательно оправился от недавней хандры и показал пример в возлияниях. Он был почти галантен к нескольким участвовавшим в гоне дамам и обратил особое внимание на графиню Эссекс. Она, как и король, была во всем зеленом, а сопровождал ее кузен, граф Арундельский. Король шутил по поводу заграничного вояжа ее супруга и по поводу приема, который ее светлость окажет его светлости. Шутки его величества были несколько сомнительного свойства, и принц Генри хмурился. С трудом подавив раздражение, его высочество сразу, как кончился завтрак, попросил у отца разрешения удалиться. Он пояснил, что возвращение в Сент-Джеймский дворец зависит от прилива, посему ему надо поспеть в Кью, где их ждут лодки, а лошадей он оставит на грумов.
