Антанас Венуолис - Перепутья
— Если бы великий магистр сначала перекрестил рощицу, а потом уж повел вас в битву… — заметил кто-то из толпы.
— Да, если бы догадался, но кто мог знать. И рощица, кажется, деревья пересчитать можно, а, смотри, несколько хоругвей потеряли; а нашего добра сколько там осталось, сколько добра, какие прекрасные кони. — И брат Ганс, глубоко вздохнув, замолчал, но долго молчать он не мог. После паузы снова заговорил: — Если просто так входишь в пущу, то еще ничего, но если человек случайно очутится в священной роще язычников, то такие гадости увидит, какие даже самому великому грешнику в его смертный час не являются.
— Но почему эти лесные духи их самих не трогают? — удивлялись любознательные.
— Зачем они станут их трогать, если все равно они им принадлежат: подохнет какой-нибудь язычник — опять же им достанется… Однажды порубил я в священной роще ихнего кривиса, так вот, если б вы знали, голова на землю, а из горла уж вылез и под пень шмыгнул!
— Это душа язычника! — сказал бледный как полотно кнехт.
— У язычника души нет, — заметил брат.
— Да нет, душа-то есть, только она еще в теле проклята! — отрезал кнехт.
Ганс Звибак прервал их спор и продолжил свой рассказ:
— У себя в замках они тоже смелые, бьются до последнего. А как увидят, что уже все равно не продержаться, складывают посередине замка костер, забираются вместе с детьми, женами и сжигают себя. А если на поле битвы язычника свалишь, то он до тех пор будет над тобой насмехаться, пока ты ему голову не размозжишь. А живучие, что змеи…
Раздался пушечный выстрел. Толпа всколыхнулась, все повернулись в ту сторону, откуда донесся звук. Из-за холма поднимались клубы пыли, и тут же появился новый отряд войск. Любопытные, оставив пушки и рассказчика брата Ганса, бросились к большаку, поближе к городским воротам. И Оскар Фукс с братом Гансом тоже поспешили с ними. Уже издали было слышно, как приближающиеся войска глухо, но стройно распевают псалмы. Когда отряд подъехал ближе, все узнали саксонского маркграфа Фридриха.
— Это маркграф Фридрих, Фридрих, — зашептали любопытные и загодя сняли шапки.
Постепенно авангард войска приблизился к стенам замка. Впереди ехали несколько священников и пели литанию всех святых. За ними следовали на прекрасных конях графы, бароны, рыцари, а посередине, на богато украшенном скакуне, сверкая доспехами, сам маркграф. Все — и графы, и бароны, и рыцари, и простые кнехты, и сам маркграф — держали в руках четки и дружно вторили священникам одно и то же — "Ora pro nobis!.. Orate pro nobis!" *
Когда головные части войска приблизились к стенам замка, из городских ворот под перезвон колоколов всех костелов выехал маршалок ордена Энгельгард Рабе, окруженный священнослужителями, братьями и рыцарями, и приветствовал почтенных гостей именем Христа и девы Марии. Набожный маркграф тут же поручил себя и свое войско деве Марии и поклялся всеми силами вместе со своим войском плести для нее вечный венок чести и славы и в ее честь и славу безжалостно бить, уничтожать язычников, не жалея ни своего добра, ни жизни своей, ни своих воинов.
Когда было покончено со всеми церемониями, маркграф и его вельможи сняли доспехи и как гости вступили в город. А толпа любопытных все не расходилась и громогласными криками и похвалой встречала каждый новый отряд войска маркграфа. Но больше всего интересовали и удивляли мариенбуржцев еще не виданные ими необыкновенной величины тараны, стенобитные и камнеметательные машины и новые пушки.
Некоторые подвижные башни были настолько велики, что не могли пройти в городские ворота; их оставили за стенами замка.
Толпе все не расходилась в ожидании подхода новых и новых отрядов войск. Наконец, когда пришли рыцари Бургундии и баварское войско и когда в городе стало не хватать квартир, другие отряды были направлены прямо в Караляучюс и в пограничные замки.
Теперь все ждали только возвращения князя Витаутаса, чтобы вместе с ним начать большой поход на Литву, в сердце Литвы — Вильнюс.
XIII
Стояло прекрасное августовское утро. Уже целую неделю держались ясные дни. Жрецы предсказывали погожую осень.
Все поля вокруг Мариенбурга были заполнены стройными рядами войска крестоносцев и их союзников; их хоругви развевались при легком утреннем ветерке, готовые каждое мгновение двинуться на восток, в край язычников, и только ждали своих военачальников.
Во всех костелах Мариенбурга служили торжественный молебен и просили у всевышнего и девы Марии помощи и благословения на поход против язычников. Костел непорочного зачатия был заполнен одними только рыцарями, военачальниками и вельможами. И то не все они поместились внутри, где мессу служил сам мариенбургский епископ, некоторые стояли за дверью, держа в руках снятые шлемы. Толпа любопытных горожан и селян бурлила вокруг замка и прижималась к его стенам. Другая такая же толпа собралась в поле; все осматривали пушки, тараны и другие новые боевые машины. Много было здесь приезжих и тех, что пришли с полей попрощаться с родственниками и знакомыми, отправляющимися на войну с язычниками, но еще больше набралось зевак. Многие из них толпились и вокруг жемайтийских полков, стоявших в поле за стенами Мариенбурга. И не столько привлекали внимание любопытных французские пушки, английские тараны и саксонские стенобитные машины, сколько бородатые полки жемайтийцев, одетых в звериные шкуры, вооруженных мечами, копьями и металлическими палицами. Только вельможи и некоторые рядовые бояре носили сверкающие доспехи. Все они были не куплены, а сняты с убитых в бою рыцарей и вельмож. Мариенбуржцы рассматривали жемайтийцев молча и издали. И еще страшнее казались им эти язычники потому, что держались они очень спокойно, очень серьезно и не галдели, как другие чужеземцы.
Когда после молебна епископ, служивший мессу, окропил рыцарей и вельмож-военачальников святой водой и словом благословил их на поход против язычников и когда все начали выходить из костела, толпа вдруг всколыхнулась, приумолкла, и над ней пронесся шепот: "Wytowt kommt, Wytowt, Herzg Wytowt" *. Все обратили свои взоры на дверь костела и словно замерли: по узкой лестнице спускался вышедший из костела мариенбургский епископ; рядом с ним с одной стороны шел правая рука великого магистра маршалок Энгельгард Рабе, с другой — князь Витаутас, а вслед за ними торжественно вышагивал английский граф Генрик Дерби, саксонский герцог, маркграф Фридрих, бароны, графы; еще дальше следовали вельможи, военачальники и рыцари. Многие бояре Витаутаса носили почетное платье витинга; у других поверх доспехов были мягкие звериные шкуры, они ходили в постолах и носили шлемы.
Вельможи — военачальники войска саксонского герцога и английского графа — все как один сверкали своими доспехами и были словно окованы золотыми поясами. Гребни их шлемов заканчивались гибкими пучками страусовых перьев, которые развевались на ветру. Рыцари маркграфа Фридриха и бургундцы в основном были в отливающих синевой доспехах работы миланских мастеров, выкованных из сплава драгоценных металлов и стали. Когда светило солнце, его лучи отражались от доспехов, и при взгляде на них начинали болеть глаза. Кое-где мелькающие крестоносцы-монахи в белых плащах, с длинными широкими мечами и в шлемах, украшенных пучками разноцветных павлиньих перьев, несколько оживляли эту движущуюся и громыхающую металлическую массу.
Здесь собрались сказочное богатство, сказочная сила Европы того времени и мудрейшие головы тех лет. Крест, меч и золото заключили здесь союз, чтобы уничтожить каждого, кто только посмеет воспротивиться этому могуществу или хотя бы не поклонится ему. Только, увы, под каждой такой сверкающей металлической скорлупой находилось бренное тело смертного человека, которое уставало от доспехов, быстро истощалось без пищи и, пораженное мечом или стрелой, неминуемо истекало кровью. Под каждым железным шлемом была мыслящая голова, которая кружилась от золота, от славы, от счастья, от успехов и теряла рассудок, если вдруг лишалась всего этого. И может быть, только эта слабость и помешала рыцарям до последнего человека истребить тех, что не носили отливающих золотом доспехов, не прикрывали свои головы жесткими металлическими шапками, украшенными перьями заморских птиц, и по-иному славили своего бога.
— Bajoren… Bajoren! — снова пробежал по толпе шепот, и снова взоры всех направились на бородатых, украсившихся звериными шкурами вельмож Витаутаса. Даже рыцари уступали им дорогу и смотрели на них, как на неких сказочных лесных божеств.
Английский граф разговаривал с Витаутасом через плечо и, видимо, гордился его дружбой. Князь отвечал ему через переводчика, даже не поворачивая к графу голову. Он был ниже ростом не только графа и его рыцарей, но и своих бояр. Но все-таки именно он находился в центре всеобщего внимания. Спускаясь по костельной лестнице, князь остановился и прищурившись посмотрел поверх стены на поля, где в окрестностях Мариенбурга стояли и его полки, и полки союзников и все ждали своих военачальников.
