Unknown Unknown - Сказание о Ёсицунэ (пер. А.Стругацкого)
Он рассудил, что задуманной дорогой проехать ему вряд ли удастся, ибо на равнину Ёкота, в Муро-но Ясиму и на заставу Сиракава пошлют людей ему наперехват. Поэтому он пустил коня вдоль реки Сумида и бросил поводья: быстроногий конь, проделав двухдневный переход всего за один день, домчал его до места под названием Итахана в провинции Кодзукэ.
Как Исэ Сабуро стал вассалом Ёсицунэ
День уже клонился к вечеру. Ёсицунэ узрел толпу жалких хижин, но места, где он мог бы провести ночь, не было. Проехав несколько дальше, однако, обнаружил он достойное строение. Вид оно являло изящный и окружено было бамбуковой изгородью с калиткой из кипарисовых досок. Имелся там и искусственный пруд, по берегу которого теснились птицы; любуясь и восхищаясь отменным вкусом хозяев, вступил он во двор, приблизился к веранде и позвал:
– Прошу кого-нибудь из дома!
Вышла служанка лет двенадцати и спросила:
– Чего изволите?
– Разве нет в этом доме кого-либо постарше тебя? Если есть, пусть выйдет, и мы поговорим.
Служанка удалилась и доложила. По прошествии короткого времени за раздвижной перегородкой появилась изящная дама возрастом лет восемнадцати.
– Что вам угодно? – осведомилась она.
– Я из столицы, – сказал Ёсицунэ, – и направляюсь в Восточные края навестить в Тако одного человека. Места ваши мне незнакомы, а между тем скоро стемнеет. Прошу пристанища на ночь.
Дама на это ответила:
– Просьба ваша не затруднила бы нас, но хозяин в отлучке и вернётся лишь поздно ночью. В отличие от прочих, человек он весьма сварливый, и невозможно сказать, как он к вам отнесётся. Для вас это прискорбно, но делать нечего, придётся вам искать другой ночлег.
– Если хозяин, явившись, выкажет досаду, я тотчас удалюсь в чистое поле, где одни лишь тигры ночуют, – возразил Ёсицунэ, и дама смешалась.
А он продолжал:
– Дайте же мне пристанище лишь на одну эту ночь. Кто я? Лишь тот постигнет меня, кто постиг и запах, и цвет.
С этими словами он спокойно прошёл в помещение для стражи. Озадаченная дама вернулась во внутренние покои и спросила старших:
– Что же теперь делать?
– Даже те, кто однажды напились из одного ручья, связаны были в прежних рождениях, – ответили ей старшие. – Ничего страшного не случилось. Только не подобает ему оставаться в помещении для стражи. Пригласи в дом и помести в малой комнате.
Ему принесли разные сласти и поднесли сакэ, но он и не взглянул на угощение. Удаляясь в свои покои, дама ему сказала:
– Хозяин дома сего превосходит злонравием всех на свете. Ни в коем случае не попадайтесь ему на глаза. Потушите светильник, наплотно задвиньте двери и ложитесь почивать, но как только заголосят петухи, сейчас же уходите своею дорогой.
Ёсицунэ обещал, а про себя подумал: «Каков же супруг у этой дамы, что она его так страшится? Мисасаги, я думаю, пострашнее, а усадьбу ему я спалил и пеплом развеял. Ладно, тем лучше, добрая дама оказала мне гостеприимство, и если только этот её супруг, возвратившись, напустится на неё, то для чего же у меня меч? Как раз на такой вот случай!» Он обнажил меч, сунул его под мышку и стал ждать, прикрыв лицо рукавом и притворившись спящим. И дверь он не задвинул, хоть ему было сказано, а оставил распахнутой… и светильник не погасил, хоть ему было сказано, а, напротив, вытянул повыше фитиль; и чем глуше становилась ночь, тем несносней казалось его ожидание.
Только в час Крысы вернулся хозяин. Ёсицунэ видел, как он толчком распахнул калитку из кипарисовых досок и направился к дому. Было ему всего лет двадцать пять, поверх одежды с узором в виде опавших тростниковых листьев облегал его жёлто-зелёный шнурованный панцирь в мелкую пластину, имел он у пояса меч и опирался на огромное копьё с изогнутым лезвием. И шли за ним несколько столь же грозных молодцов; один сжимал в руках секиру с вырезом в виде кабаньего глаза, другой – боевой серп с выжженным по лезвию узором, этот алебарду с лезвием в форме листа камыша, а тот боевое коромысло или булаву с шипами. «Внушительное зрелище, – подумал Ёсицунэ, их разглядывая. – Выступают, подобно Четверым Небесным Царям. Не удивительно, что женщина так страшится. А этот молодчик, видно, не обделён отвагой!»
Сбросив обувь и войдя в дом, хозяин узрел в малой комнате незнакомца. Глаза его широко раскрылись, некоторое время он стоял как вкопанный, уставясь на Ёсицунэ подозрительным взглядом. А тот быстро привстал, взялся за меч, спрятал его под колено и произнёс:
– Поди-ка сюда!
«Здесь дело нечисто», – решил хозяин. Не ответив, он с шумом задвинул двери и быстрым шагом прошёл в опочивальню супруги. «Сейчас он на неё напустится», – подумал Ёсицунэ и, прижав ухо к стене, стал слушать.
– Эй, жена, жена! – затормошил хозяин спящую супругу.
Некоторое время была тишина. Затем дама, видимо, пробудилась и отозвалась сонным голосом:
– Что такое?
– Кто это спит в малой комнате?
– Не знаю. И он нас не знает.
– Как же ты впустила в дом человека, которого не знаешь и который не знает нас? – злобно сказал хозяин, и Ёсицунэ подумал: «Вот оно, начинается».
Дама ответила:
– Я не знаю его, и он нас не знает – это так. И хотя он жаловался, что уже темнеет, а путь ему предстоит долгий, всё же я поначалу отказала ему, ибо не знала, что скажете вы, если мы впустим его без вашего дозволения. Он сказал, что лишь тот постигнет его, кто постиг и запах, и цвет. Я смутилась и дала ему ночлег в нашем доме. Как бы там ни было, он здесь всего на одну ночь, и ничего худого не случится.
Хозяин кивнул и спорить не стал, а сказал только:
– Эх, милая моя. И видом ты неказиста, как та самая длиннохвостая сова из Сига, и нравом настоящая деревенщина с Дикого Востока. Услыхала о тех, кому ведомы и цвета, и ароматы, и тут же размякла, впустила в дом незнакомца. Ладно, так и быть, худа от этого ждать не приходится, пусть себе ночует.
Ёсицунэ подумал: «Сколь своевременно явили ему свою милость боги и будды! Если бы он учинил брань, получилась бы у нас большая драка». А хозяин продолжал:
– Как ни посмотри, а господин этот не из заурядных людей. И сдаётся мне, что дня три или самое большое неделю назад он попал в какую-то переделку. А впрочем, таким отверженным, как я и он, не привыкать к бедствиям и гонениям. Пойду-ка и поднесу ему вина.
Он тут же приказал подать всевозможные сласти, послал служанку с бутылками и, явившись вслед за супругой в малую комнату, предложил гостю выпить. Когда же Ёсицунэ наотрез отказался, хозяин сказал так:
– Пейте вино, прошу вас. Я вижу, вы чего-то опасаетесь. Конечно, мы по виду люди низкого звания, но, пока я жив, вас здесь будут охранять и защищать надёжно. – И он воззвал: – Эй, кто там, ко мне!
Вышли молодцы, подобные Четверым Небесным Царям.
– Я принимаю бесценного гостя, – объявил им хозяин. – Ему угрожает опасность, а потому я приказываю никому нынче ночью не спать, всем хорошенько стоять на страже!
– Будет исполнено, – ответили они и встали на страже, то пуская гудящие стрелы, то щёлкая тетивами вхолостую.
Сам же хозяин расположился в гостиной, раскрывши дощатые ставни и засветив два высоких светильника; снятый панцирь он положил рядом, натянул на лук тетиву и развязал пучок стрел, чтобы были наготове, а боевой меч и кинжал подсунул себе под колени; так всю ночь он не смыкал глаз, и стоило неподалёку завыть собаке или ветру зашелестеть в ветвях, как он подхватывался и ревел:
– Кто идёт? Гляди в оба! Гляди в оба!
И Ёсицунэ думал: «Экий молодец, просто нет такого другого!»
Когда рассвело, он собрался было в путь, но уступил уговорам хозяина и задержался. А затем получилось так, что он нечувствительно пробыл в этом доме два или три дня. Днём, когда они остались одни, хозяин обратился к нему с такими словами:
– Скажите, кто вы и какое положение занимаете в столице? Я ведь там никого не знаю и, когда бы случилось, охотно бы вас навестил. Ныне же прошу день-другой погостить у меня. Потом, ежели путь вам через земли Тосэндо, я провожу вас за Усуи и Кэнаси, а ежели направляетесь вы в земли Токайдо, то провожу до заставы Ясигара.
«Поскольку в столицу я не собираюсь, – подумал Ёсицунэ, – навещать меня там ему толку не будет. На вид человек этот не двоедушен. Пожалуй, откроюсь ему». И он сказал:
– Мой путь лежит в край Осю. Я – младший сын императорского конюшего левой стороны Ёситомо из Симоцукэ, погибшего в мятеже Хэйдзи. Звали меня Усивака, я обучался в храме Курама, а теперь вошёл в возраст и зовусь Сама-но Куро Ёсицунэ. Я иду просить помощи у Хидэхиры из Осю. Теперь волею случая мы с тобой познакомились.
Едва его выслушав, хозяин стремглав к нему устремился, схватил за рукав и заговорил, обливаясь слезами:
– Стыд и горе мне! Ведь ежели не спросил бы я, то как узнал бы об этом? И ежели не открылись бы вы, мы бы, наверное, так друг друга и не распознали! Ведь вы – наследственный повелитель всего нашего рода! Вот я говорю, а вы недоумеваете: что я за человек? Родитель мой проживал прежде в провинции Исэ на берегу Футами. Звали его Исэ-но Канрай Ёсицура, и был он жрецом в Великих храмах Исэ. Раз он отправился на поклонение в столичный храм Киёмидзу – Чистой Влаги, и на обратном пути повстречался ему человек по имени Святой с Девятого проспекта. Этот человек не спешился перед ним для приветствия, и родитель его зарубил и выставил его голову на берегу реки Камо. За такую вину был он сослан в эти края в Нагасиму, что в провинции Кодзукэ. По прошествии времени, желая забыть родные места, он женился, да так и умер здесь непрощенным, оставив жену на седьмом месяце. Когда же я родился, эта женщина, моя мать, меня решила бросить, посчитавши, будто я бессчастный по грехам в прошлой моей жизни, из-за чего-де и лишился родителя ещё в её утробе. Но мой дядя, один из её братьев, пожалел меня, взял к себе и вырастил, а едва исполнилось мне тринадцать, стал приуготовлять меня к обряду первой мужской причёски. Тогда я спросил мою мать: «Что за человек был мой родитель?» Она же заплакала навзрыд и ответила не сразу. «Твой родитель, – сказала она, – происходит с берегов залива Футами в земле Исэ. К нам в Восточные земли его сослали, а звался он Исэ-но Канрай Ёсицура. У себя на родине он был взыскан высоким благоволением превосходительного конюшего левой стороны, но случилась нежданная беда, и он оказался в здешних краях. Здесь он и зачал тебя и через семь месяцев после этого скончался». Как родителя моего звали Исэ-но Канрай, так и я зовусь Исэ-но Сабуро. Как родителю моему имя было Ёсицура, так и моё имя Ёсимори.
