Александр Струев - Царство. 1955–1957
Маршал Жуков замялся.
— А тем, что я первый его предложил! — развел руками Никита Сергеевич. — А я ж от чистого сердца, потому как знаю, тебе надежные помощники нужны. А ты сразу в бутылку лезешь?
— Никуда я не лезу!
— Тогда чего кусаешься? Хочешь, чтоб тебе молотовцы Конева навязали, или Костю Рокоссовского из Польши вызвали? Конева, слава Богу, в Варшавский договор определили, теперь он там начальствует, при деле уже товарищ Конев. А вот у Кости с возникновением военного блока стран народной демократии власти поубавилось. Рокоссовский спит и видит в Москву перебраться, уже представляет себя первым заместителем министра обороны, а там, глядишь, и до министерского портфеля дотянется. Он, как и ты — герой, и парадом Победы командовал. Задумайся!
Жуков насупился.
— И кланяется он лучше, и видный, и обходительный, но ведь в Министерстве обороны работать надо, а не поклоны в нарядном мундире бить. Сколько лет Костя в Польше военным министром просидел, десять? Хватит, рассуждает, надо в Москву перебираться. И ведь многие за него, многие! — разогревал ситуацию Никита Сергеевич. — Не веришь, спроси Булганина, сколько к нему за Костю ходоков было! Для мудрых членов Президиума, ты, брат, слишком ершист. Молотов два раза о Рокоссовском упоминал, а у Молотова клещами слова не вытянешь.
Хрущев утер платком вспотевший лоб и, развернувшись от маршала, ушел на диван.
— Я, кстати, тебя в Президиум рекомендовал, — с дивана проговорил он.
Жуков замер. Никита Сергеевич весело смотрел на маршала.
— Ладно, возьму твоего Малиновского, — сдался Георгий Константинович. — Но ты не думай, ты меня не купил! Я решение взвесил, с доводами согласился, — и грустно добавил: — Я Костю Рокоссовского от расстрела спас, Сталина помиловать его упросил. Скажу правду, хотел его из Польши к себе забрать, а после твоих слов уже и не знаю.
— Не торопись, — отозвался Хрущев, похлопывая по кожаным подушкам дивана. — Забрать всегда успеешь. Лучше Малиновского мы с тобой никого не сыщем.
— Не искали, — огрызнулся министр.
Хрущев уже не слушал, Малиновского к Жукову первым замом протащил.
— Кому поручим противоракетную оборону Москвы? — спросил Никита Сергеевич.
— Москаленко.
— Одного пояса хватит?
— Лучше два строить, а верней всего три, — проговорил Жуков, — Тогда ни самолет, ни ракета к нам не подлетит.
— Расходы считать надо.
— Расходы не мое дело! — огрызнулся маршал.
В прошлом месяце с успехом прошли испытания ракетной системы С-25. Зенитно-ракетный комплекс состоял из шестидесяти ракет В-300, которые могли отслеживать двадцать целей одновременно на высоте до тридцати пяти километров. Комплексы эти предполагалась располагать на значительном расстоянии от столицы, расставляя поясами в шахматном порядке, так, чтобы ни одна бомба не могла достичь цели. Защита получалась действенная, ракеты наверняка поражали цель.
Жуков совершенно оттаял, повеселел.
— Слушай, — сказал он и снова нахмурился, — в печенках у меня сидит адмирал Кузнецов, давай его на хер!
— Кузнецов, Кузнецов! — задумчиво проговорил Первый Секретарь. — Сложно сейчас Кузнецову наподдать, молотовские в него зубами вцепятся. Вот ты в Президиум войдешь, тогда нагоним.
— Он им нравится, потому что шапку ломать перед министром не хочет! Чуть что — напрямую в Совмин бежит. Ну как это так: я приказ по министерству отдаю, а пока он свой, аналогичный, не подпишет, мой приказ на флоте не действует?! Почему Кузнецов на особом положении? Раньше существовало Министерство Военно-Морского Флота, он был министром, единолично там правил, но теперь такого министерства нет, его слили с военным, я — министр, он мой заместитель, как такое самоуправство понимать?! — нервничал Жуков.
— Потерпи, брат, выпрем Кузнецова.
— Да как терпеть, когда он даже на совещание зама присылает! Принц, мать его!
— Ты-то Булганину не очень-то подчинялся, — высказался Никита Сергеевич.
— Какой из Булганина министр! — отмахнулся Жуков. — Он не вояка.
— А субординация? — весело поддел Первый Секретарь.
— Иди к черту со своей субординацией!
— Не кипятись, Георгий Константинович, будет и на нашей улице праздник. Войдешь в Президиум Центрального Комитета, и пусть попробует адмирал дернуться, живо приструним, партбилет на стол — и весь разговор! Это я тебе твердо обещаю, а пока терпи.
— Терпи! — выдавил Жуков. — И за что его превозносят? Что он в войну сделал? Первым по немцам с корабля пальнул? Да, имел место такой случай. Нам Сталин категорически приказывал не вмешиваться, огонь не открывать, провокация, говорил, не верил, что Гитлер договор нарушил. Мы и сидели, как мыши! А когда отдал приказ: аэродромов нет, техники нет, паника, все отступают, а теперь Кузнецов — молодец!
— Чего завелся, Георгий, угомонись, сплавим Кузнецова!
— Сплавим! — повторил Жуков. — Вот он у меня где! — и маршал похлопал себя по шее.
— В баню в воскресенье придешь?
— Приду.
Вечером, уже дома, когда ложились спать, Никита Сергеевич поделился новостями с женой:
— Родиона замом к Жукову впихнул!
— Родион Яковлевич наверняка рад.
— Рад! — подтвердил Хрущев. — И я рад. Родион в доску мой. Не упрямец, слушает, что говорю. Надо мне Ване Серову звание дать, авторитет поднять, а то куда ни глянь — одни маршалы! Серов, Нина, это моя безопасность.
— Делай, как знаешь, — зевнула Нина Петровна. — Что-то твоего друга Булганина не слышно?
— Английский язык учит, — усмехнулся Хрущев. — Хочет на иностранных языках говорить.
— Да ну!
— Вот тебе и ну! Мечтал на английском с трибуны Организации Объединенных Наций выступить, чтобы поразить всех. Да только не идут у него языки. Коля себе задачу упростил, на отдельные фразы перешел, так, чтобы поздороваться мог, поинтересоваться, как дела, и все такое.
— Это ж сколько ему учиться?
— Какой из него ученик? Я ему: «А ну, скажи что-нибудь по-английски?» А он в ответ матом! Вот и все знания. Вчера очередного учителя прогнал, видать, скоро охота дурачиться пройдет. Ладно, Нина, давай укладываться, завтра вставать рано.
4 апреля, понедельникНикита Сергеевич снял трубку. Звонила Нина Петровна.
— Что, родился?! Кто? Мальчик?! Мчусь! — Хрущев выскочил в приемную, крича: — Заводите машины! Едем! Мальчик родился!
Охрана помчалась за Никитой Сергеевичем. Как полоумные прыгали в автомобили шоферы, автоматчики. Кортеж мчался на улицу Веснина, где располагался родильный дом «кремлевки». Хрущеву не терпелось посмотреть на внука.
— Рада с Алешей решили назвать его Никита, в честь тебя! — торжественно произнесла Нина Петровна, она с утра находилась в клинике.
— Внук, Никита! — закатив глаза, чуть не расплакался счастливый дедушка.
Находясь в медицинском учреждении, старались не шуметь. Получив белые халаты и переодев обувь, поспешили в палату. Никита Сергеевич расцеловал дочку и осторожно заглянул в кроватку, где сопел новорожденный. У кроватки застыл довольный отец.
— Иди ко мне! — тихо, чтобы не перепугать малыша, проговорил Никита Сергеевич и заключил Аджубея в объятия.
— Молодчина, молодчина! Так держать! — хлопал зятя тесть. — Напьемся с тобой сегодня, Алексей Иванович, ох, напьемся!
Ребеночек спал, крохотный носик, крохотные ушки, губки, которые даже во сне забавно вытягивались, пытаясь отыскать материнскую грудь. А пальчики — боже мой! — какие малюсенькие пальчики! А на них ноготки-крохотули.
— Посмотри, и прическа есть! — умилилась Нина Петровна, указывая на темненький чубчик на головке младенца.
— Шатен! — с гордостью прошептал Хрущев.
Ребенок пискнул, потянулся и затих.
— Какой он маленький! — проговорила Рада.
— Не маленький, а нормальный, три двести, — с гордостью ответил отец.
— Пусть спит, — улыбнулся Никита Сергеевич. — Для него мир — диковинка, после маминого живота он еще не освоился. Сейчас для Никитки самое важное — мама! — и Хрущев ласково погладил дочку по голове. — Теперь ты, Рада, для него и любовь, и тепло.
— Полюбовались, и хватит! — не допуская возражений, сказала Нина Петровна. — Пойдемте, нечего мешать. Пусть маленький и его мамочка отдыхают.
— Правильно, правильно! — поддержал дед. — Уходим. И ты давай с нами, — кивнул он Аджубею.
— Иди, Алешенька! — позволила Рада.
Узнав радостное известие, к Хрущевым заторопились близкие. Через два часа гуляние было в полном разгаре. Во главе стола восседал молодцеватый Николай Александрович Булганин. Он привез огромный букет алых роз для Рады, который сразу же отослали в родильный дом, маршал почему-то решил, что ее с ребенком уже выписали. Другой букет, ничуть не меньше первого, из дивных белых лилий, сразу нашел свою хозяйку, так как предназначался для Нины Петровны. Его определили в огромную синюю вазу и поставили по центру стола. Букет этот очень принарядил незамысловатую, без излишеств, хрущевскую столовую.
