Александр Струев - Царство. 1955–1957
— Полюбовались, и хватит! — не допуская возражений, сказала Нина Петровна. — Пойдемте, нечего мешать. Пусть маленький и его мамочка отдыхают.
— Правильно, правильно! — поддержал дед. — Уходим. И ты давай с нами, — кивнул он Аджубею.
— Иди, Алешенька! — позволила Рада.
Узнав радостное известие, к Хрущевым заторопились близкие. Через два часа гуляние было в полном разгаре. Во главе стола восседал молодцеватый Николай Александрович Булганин. Он привез огромный букет алых роз для Рады, который сразу же отослали в родильный дом, маршал почему-то решил, что ее с ребенком уже выписали. Другой букет, ничуть не меньше первого, из дивных белых лилий, сразу нашел свою хозяйку, так как предназначался для Нины Петровны. Его определили в огромную синюю вазу и поставили по центру стола. Букет этот очень принарядил незамысловатую, без излишеств, хрущевскую столовую.
— А мне что? — с хитринкой взглянул Никита Сергеевич.
— Что, что?! Тебе бутылка водки, вот что! — отозвался председатель Совета министров.
По сторонам от Булганина расположились маршал Жуков и Анастас Иванович Микоян.
— За новорожденного Хрущева, за Никиту Алексеевича! — поднял рюмку Булганин. — За нового гражданина Союза Советских Социалистических республик!
— Пусть, как дед, растет вершителем судеб! — добавил Анастас Иванович.
Выпили со смаком, прямо ухнули первую рюмку, такое славное событие справляли.
— Красивый парень, моя точная копия! — хвастался Никита Сергеевич.
— По-другому и быть не могло! — отозвался Булганин. — Ты чего нас голодом моришь?
— Сейчас, ребята, все будет, — пообещал хозяин. — Нина, Нинуля! Давай скорей закусить!
Стол стали заполнять разнообразные закуски. Гости первым делом набросились на картошечку, пожаренную с шампиньонами, которую подали на чугунной шкварчащей сковороде.
— Хороша картошечка! — нахваливал Жуков. — И грибочки что надо.
— Шампиньончики! — любовно проговорил Никита Сергеевич. — Их круглый год выращивать можно и зимой, и летом. Замечательный по качеству гриб, ничем не хуже белого. Лобанов прислал.
Николай Александрович разлил.
— Погодите пить, вон Шепилов идет. Дима, давай к нам, а то водка стынет!
— Бегу!
— Со мной садись!
Дмитрия Трофимовича только-только избрали Секретарем Центрального Комитета, одновременно он стал заведовать Международным отделом ЦК. В компании таких китов Дмитрий Трофимович чувствовал себя неуютно.
— Говори тост! — приказал Хрущев.
Шепилов поднялся с места и, развернувшись к Первому Секретарю, начал:
— Прежде всего, разрешите от всей души поздравить вас со знаменательным событием, которое, несомненно….
— Постой, постой! — перебил Никита Сергеевич. — Вот смешной, говорит так, будто мы здесь по какому-то официальному делу собрались. Ты это брось! Мы рождение моего внука празднуем, не министра иностранных дел Гватемалы!
Шепилов окончательно смутился.
— А еще профессор! Говори от души. Здесь выверты заумные зачем?
— За маленького Никитку, — смущенно улыбаясь, промямлил бывший редактор «Правды».
Осушив рюмку, Жуков зажмурил глаза.
— Давай, Георгий, я тебе фаршированных перцев положу, с утра сготовили. Перцы просто объедение!
— Клади.
Хрущев принялся выкладывать из глиняной миски пузатые дымящиеся перцы.
— К перцам сметанку необходимо!
Фаршированные рисом, морковкой и молочной телятиной перцы томились в духовке, покуда золотисто не запеклись и не пустили обильный сок, который пропитал несказанными ароматами всю их рыхлую внутренность.
— Ну, запах! — закатил глаза Жуков.
У Хрущевых всегда наедались до умопомраченья, и всегда было жутко вкусно.
После фаршированных перцев подали жареных карасей.
— На Москве-реке наловили. В сметане жарили, их можно прямо с косточками есть! — объяснил Никита Сергеевич и первым подал пример.
Гости налегли на карасей.
— Мировой у тебя зять, Никита, и не потому, что умеет детей делать, детей делать у всех с удовольствием получается! — хохотнул Николай Александрович.
— И хочется всем! — весело уточнил Жуков.
— Хочется, это само собой! — продолжал председатель Совета министров. — А Лешка твой — трудоголик, и отзываются о нем хорошо.
— Ты ж на него ругался? — напомнил Хрущев.
— По незнанию, брат, по незнанию!
— Стоящий работник, — поддержал Шепилов. — Я сразу его подметил, еще до того, как он с Никитой Сергеевичем породнился. Одна статья «Плесень» чего стоит! Как он там затхлую жизнь золотой молодежи подсветил!
— Статья стоящая, хотя, ребята, скажу по секрету, мой Сергей под это пагубное влияние чуть не попал, я Николаю Александровичу уже рассказывал, — невесело признался Никита Сергеевич.
— Так что у них с Ладкой, никак? — уставился на друга Булганин.
— Влюбился Сергей в кругловскую дочь, — для остальных разъяснил Хрущев. — А она — вертихвостка! Вокруг нее как раз самая настоящая плесень — модники, модницы, нелепая западная музыка, буржуазные ужимки, ничего стоящего внутри, только танцы, похвальба да выпивка! Какой с такой молодежи толк? А Сережка мой прямо прилип к этой фифочке, бегал в гости, гадостью заражался, — разоткровенничался отец. — Я ничего поделать не мог!
— Так встречается Сергей с кругловской дочкой или нет? — допытывался Булганин.
— Чего встречаться, замуж Ладка выходит! Нашла себе силача-переводчика, — зло проговорил Первый Секретарь. — И, главное, набралась наглости Сережу на свадьбу пригласить!
— Профура! — выругался Булганин. — Круглова давно гнать надо!
— Сучка! — поддержал Жуков.
— Не сучка, а дрянь, вся в отца! — вспылил Никита Сергеевич. — Влюбился сын крепко. Позавчера мы с Ниной ночь не спали, Нина слышала, как Сергей плакал. Меня прямо разрывало на части! Я б прямо этих Кругловых сгноил! — жахнул по столу оскорбленный отец. — Круглов при Берии ГУЛАГом командовал, сколько людей угробил!
— Он ингушей с чеченцами выселял, — подтвердил подошедший с опозданием Серов.
— Ты давай ешь, опоздавший! — прикрикнул Первый Секретарь и переведя взгляд на Шепилова, продолжил: — У Леши Аджубея какие-то сложности в газете, ты, Дмитрий Трофимович, разузнай, в чем дело, а то мои переживают, особенно Нина Петровна.
— Разузнаю и доложу.
— Ежели чего, меры прими.
— Обязательно! — пообещал Шепилов.
— Я с вашими разговорами рюмку устал держать! — буркнул председатель правительства.
— Давайте за Радочку! — поддержал Булганина маршал Жуков.
— За мамочку! — протягивая к Никите Сергеевичу рюмку, закивал Серов.
Ели уже медленно, насытились, выбирали, что повкуснее.
— Куда, Никита, за границу полетим? — поинтересовался Николай Александрович и макнул хлебный мякиш в соус, оставшийся из-под фаршированных перцев.
— Сукарно в Индонезии форум проводит. Двадцать девять государств Азии и Африки против Америки сговорились, против колониализма, против засилья эксплуататоров! И мы к этому форуму руку приложили, денежек дали, — заговорил Хрущев. — Правда, и товарищ Мао себя любящим другом показал, и финансы прислал и продовольствие.
— Китаец не скупясь раздает, говорит, что всем поможет, надо только его держаться, — высказался Микоян.
— Мао Цзэдун в региональной политике хочет преуспеть, — осмелился вставить Шепилов.
— И не только в Азии, — продолжил Анастас Иванович. — Недавно совершенно безвозмездно отправил голодающим Африки корабль с продуктами. В Судан, кажется.
— В Чад, — уточнил Шепилов.
— Да, в Чад, — поправился Анастас Иванович. — Хочет явить себя миру благодетелем, чтобы его считали первым марксистом.
— На Бандунгской встрече надо громогласно о Советском Союзе заявить! — выкрикнул Хрущев. — Россия, Советский Союз — вот единственный лидер!
— Летим туда, что ли? — уточнил Булганин.
— Нет, Коля, туда мы не поедем. Товарища Шепилова пошлем. Пусть передаст от всего Советского Союза революционный привет. Поедешь, Дима?
— Если партия скажет, поеду.
— А я кто тебе, уже не партия? — ухмыльнулся Хрущев.
— Извините! — смутился Дмитрий Трофимович.
— Шучу, шучу! — миролюбиво отозвался Никита Сергеевич и повернулся к председателю Совета министров. — Сегодня, Коля, у нас на повестке дня Германия. К восточным немцам отправимся, посмотрим им в глаза. Надо понять, готовы друзья-немцы к социализму или притворяются. И с западными немцами пора в диалог вступать.
— Может, стоит военнопленных отпустить? Уже десять лет, как немцы в плену сидят, — проговорил Микоян.
— Канцлер Аденауэр в сентябре приезжает, — снова сказал Шепилов.
— Надо немцев отпускать. Пусть это будет жестом доброй воли, — высказался Николай Александрович. — А не отпустим, так они перемрут.
