Гюг Вестбери - Актея. Последние римляне
Наконец солдат овладел собой и твердо произнес:
— Мы встретили на Форуме весталку Паулину, и она помиловала его.
Дикий крик вырвался из груди Цезаря; он схватил тяжелое кресло и с силой сумасшедшего пустил им в офицера. Оно ударило его в грудь, он опрокинулся навзничь и упал через низенькие перила в сад.
Нерон бросился на ложе рядом с Актеей и расхохотался. Потом он сказал:
— Боги, если только есть боги, большие шутники, Актея!
— Как так? — спросила она.
— Да как же? — отвечал император, продолжая смеяться. — Человек оступился, встряхнул нас немного, его секут до полусмерти. «Хорошо! Прекрасно, — говорят боги, — и поделом ему». Через несколько времени другой человек спускает с лестницы римского императора. Я приказываю отрубить ему голову. «О, нет, — говорят боги, — пусть его убирается подобру-поздорову». Затем является солдат, который никому не сделал вреда, и я убиваю его. «Ха! Ха, — смеются боги, — вот так штука!» Кстати, — продолжал Нерон, — надо посмотреть, жив ли он.
Он встал и заглянул в сад. Солдат лежал неподвижно.
— Я думаю; что он умер, — заметил император совершенно равнодушно. — Однако он вовсе не украшает цветника, не мешало бы его убрать оттуда.
Актея хлопнула в ладоши и шепнула несколько слов вошедшей женщине. Спустя несколько минут толпа рабов появилась в саду. Они подняли тело и унесли его во дворец.
— Так ты думаешь, — сказала Актея, — что богов нет?
— Я вовсе не думаю о них, — отвечал он, — какое дело мне или тебе, есть ли на Олимпе или в Гадесе боги или нет. Во всяком случае, они не являются теперь людям, как во времена Энея, я хотел бы быть на месте старого Анхиза[14], хотя, — прибавил он задумчиво, — не знаю, променял ли бы я тебя на Венеру.
Она покачала головой и воскликнула:
— Ты не заставишь меня молчать лестью! Я верю в богов, и мне есть дело. Чья же рука мечет перуны с неба; если не Зевсова? Кто обновляет славу утра, если не Аполлон? Кто поднимает волны на океане и одевает глубину тьмою, если не Посейдон? Кто влагает любовь в сердца мужчин и женщин, если не Афродита?
— Кто заставляет меня напиваться каждую ночь, если не Вакх? — подхватил Нерон, передразнивая ее голос. — Рассуждай об этих вещах с Сенекой, Актея: он философ, а я — я артист.
Они помолчали; Нерон задумчиво играл с вышитым покрывалом Актеи. Потом он снова рассмеялся:
— А! Так человек, поколотивший Цезаря, еще жив. Забавно, не правда ли? Эта весталка любит соваться не в свое дело. Счастье ее, что она весталка.
Немного погодя он прибавил:
— Я хочу поговорить с этим центурионом. Мне нужно спросить его кое о чем. Я пошлю за ним, Актея.
Он кликнул раба и сказал ему:
— Ступай в преторианский лагерь и разыщи центуриона, который должен был быть казнен сегодня, но помилован. Проси прийти его сюда, во дворец.
Раб ушел, а Нерон предложил Актее заняться музыкой. Арфа, мантия, венок и золотое кресло принесли на сцену. Во время пения вошел Сенека с озабоченным и беспокойным лицом. Император встретил его с любезнейшей улыбкой и самым дружеским видом. Старый придворный заставил себя улыбнуться и, выразив свое восхищение пением, подошел к Актее.
— Он убил вестника, — сказала она вполголоса в ответ на его вопросительный взгляд, — и послал за солдатом.
— Вестник очнулся, — отвечал Сенека, — я слышал об этом от рабов.
— Что же? — сказала Актея.
Сенека пожал плечами, и выражение беспокойства снова явилось на его лице.
— Паулина слишком смела, слишком честолюбива, — пробормотал он скорее про себя, чем Актее. — Если он убьет теперь этого солдата, которого она помиловала, результаты могут быть очень серьезные.
Актея бросила на него быстрый взгляд из-под своих длинных ресниц и сказала с чисто женским лукавством:
— Паулина так же смела, как прекрасна.
Озабоченное лицо Сенеки на мгновение осветилось нежностью, а Актея провела рукой по лицу, чтобы скрыть лукавую усмешку.
Неосторожно пользуясь своим преимуществом, она продолжала:
— Через некоторое время Паулина перестанет быть весталкой.
Ловушка была слишком неискусно расставлена, и Сенека холодно ответил:
— Правда, но какое нам дело до этого? Разве у нас нет других предметов для разговора?
Разговор был прерван появлением императорского посла с центурионом.
Нерон рассеянно взглянул на них; он был в разгаре импровизации, напевая что-то вполголоса и аккомпанируя себе на арфе.
Тит остановился перед повелителем легионов, властелином всемирной Империи, которого несколько часов тому назад так бесцеремонно спустил с лестницы. Молодой человек был бледен и, казалось, постарел за это время. Волнение, которое он пережил за один день, подрезало его юность, и теперь он более чем когда-либо был римлянином и римским воином.
Тит пробудился от своих грез о счастье в оковах и перед лицом смерти. Спасенный случаем, он нашел двери своей возлюбленной запертыми для него. Подобно большинству римлян того времени, он придерживался стоицизма. Огорченный и утративший все надежды, он с нетерпением ожидал рокового удара, который, как он думал, должен был поразить его в доме Цезаря.
Нерон отложил в сторону арфу и пристально посмотрел на центуриона.
— Так ты и есть тот, кто поколотил Цезаря? — спросил он наконец.
Центурион молча поклонился.
— Гм! — сказал Нерон. — Но ведь ты не знал, что это был Цезарь?
Новый поклон был ответом на эти слова.
— Скажи же мне, — продолжал император, — поколотил ли бы ты меня, если б знал, что я император?
Центурион молчал.
— Подумай, воин, — сказал Нерон, — я твой император, поколотил ли бы своего императора?
После некоторого колебания Тит ответил:
— Не знаю, но думаю, что да.
Нерон расхохотался.
— Это мне нравится, — сказал он. — Люди, которые не боятся говорить правду, всегда полезны. Ну, на этот раз твоя голова уцелеет. Ты будешь служить у меня под начальством Бурра, и твоя главная обязанность будет состоять при Актее. Теперь, — продолжал он, вставая и потягиваясь, — пойдемте обедать. Говорят, Сенека, что в Киликии есть гробница какого-то древнего монарха, на которой написано: «Ешь, пей и веселись, все остальное пустяки!» Эта философия лучше твоих проповедей.
С этими словами он оставил террасу.
Тит, онемевший от изумления, встрепенулся и, отойдя к Сенеке, сказал ему вполголоса:
— Сегодня весталка спасла мне жизнь и, когда я благодарил ее, велела мне быть другом Сенеки. Я поклялся в этом.
Вторично в этот день легкая краска показалась на лице Сенеки.
— Я принимаю подарок весталки, и, — прибавил он, ласково улыбаясь Титу, — этот дар достоин дарящей.
После этого он и Актея последовали за Нероном в триклиниум[15].
IX
Тит остался во дворце Цезаря.
Новая служба была ему не по вкусу. Он чувствовал себя свободнее в лагере, чем во дворце, и счастливее на поле битвы, чем в штате императора. Бурр был нездоров, и военный надзор за дворцом почти целиком падал на Тита. Он должен был заботиться о личной безопасности Цезаря, а это было нелегкой задачей, особенно когда Цезарь бывал пьян. Никто не мог предвидеть его выходок в пьяном виде. Он решился бы оскорбить самого могущественного, задеть самого отчаянного человека в Риме, и Тит думал про себя, что урок Брута не прошел бесследно для римлян. Калигула убит рабом, Клавдий — женой, и центурион удивлялся, как это Нерон до сих пор выходил целым из своих ночных похождений.
Впрочем, эти соображения не особенно смущали молодого человека: Нерон был его императором, и он считал своим долгом охранять его.
Обязанности его относительно Актеи нравились ему еще меньше. В то время свободные граждане Рима еще не привыкли служить на побегушках у рабынь. Впрочем, в этой службе не было ничего унизительного: римляне не считали постыдным исполнять обязанности лакея в доме своих цезарей, римская цивилизация еще не выработала тонкостей социального честолюбия.
По временам Актея смущала молодого солдата, требуя, чтобы он находился при ней с утра до вечера и сопровождал ее на улице. Это ему не нравилось, он чувствовал, что новые обязанности не могли содействовать возобновлению знакомства с Юдифью и что, кроме того, Нерон мог в один прекрасный день приставить к Актее какого-нибудь телохранителя постарше, а его отправить на Яникулум.
Впрочем, все обитатели дворца испытывали приятное изумление при мысли, что их головы еще держатся на плечах, и, следовательно, Тит находился не в худшем положении, чем его товарищи.
Однажды, когда он сопровождал носилки Актеи на Эсквилинский холм, им повстречалась Юдифь. Как раз в это время гречанка расспрашивала солдата о его сердечных делах и горестях. Тит отвечал очень сухо, наконец, раздосадованная, она устремила на него свои блестящие глаза и заговорила таким нежным голосом, что сердце его невольно дрогнуло. В эту минуту прошла Юдифь, не показав вида, что узнает его, и центурион мысленно проклял всех гречанок от Атланты[16] до Актеи.
