Гюг Вестбери - Актея. Последние римляне
В фигуре его было что-то, привлекавшее внимание. Не то чтобы он был красив или величествен, но какое-то неуловимое магнетическое влияние, невольно оказываемое на всех в большей или меньшей степени, говорило тем, кто его видел, что жизнь этого человека посвящена великому делу, что у него есть что сказать и что он знает, как говорить.
Когда Тит протолкался в передние ряды, толпа уже утихла. Сила красноречия покорила шумных римлян. Шутки и смех прекратились.
Тит легко поддался обаянию оратора. Его поразило не столько содержание речи, сколько дикция и голос говорившего. Такого голоса ему никогда еще не приходилось слышать. Он мог бы пробить дюжину панцирей и проникнуть в сердце. То он гремел и раздавался далеко по Форуму, и Тит вспоминал боевой крик легионов в разгар битвы, когда опасность и долг воспламеняли сердце каждого римлянина, то в едкой иронии он, казалось, сверкал подобно лезвию меча, то звучал кроткой насмешкой. Иногда он становился мягким и нежным, и Тит вспоминал речи Юдифи в беседке, обвитой виноградником.
К счастью для молодого человека, речь скоро окончилась, так как он совершенно забыл о своем поручении. Когда он вернулся к носилкам, Актея нетерпеливо постукивала пальцами по колену.
— Что это значит? — воскликнула она. — Или ты думаешь, что я намерена дожидаться тебя целый день здесь, на Форуме? Ну, что же говорил этот человек?
— Это странная история, — отвечал Тит, — он толковал о новом Боге.
— О новом Боге? — повторила Актея. — Ну, рассказывай, я люблю слушать о богах.
— Он говорил, что богов нет, а есть только один Бог и именно его Бог. Конечно, — прибавил он задумчиво, — вполне естественно считать своего Бога лучшим из богов, ко смешно отрицать существование всех остальных.
— Не в том дело, что ты думаешь, — перебила Актея, — рассказывай, что он еще говорил.
— Он говорил что есть великий, неизвестный нам Бог, который, видя разврат и несчастие мира, пожалел его и послал своего Сына на землю, чтобы сделаться человеком, учить людей истине и погибнуть для искупления грехов мира. Этот Сын Божий, по его словам, был еврей, жил в Иудее лет тридцать или сорок тому назад и был распят священниками или прокуратором, но через три дня воскрес из мертвых.
Актея засмеялась.
— Какое грубое суеверие, — сказала она. — Зачем же Он послал своего Сына, который добр и любил его, чтобы быть убитым за людей, которые злы и не любили его? Зевс не сделал бы этого.
— Не стоит обращать внимания на эти россказни, — сказал центурион. — Я всегда замечал, что мертвые воскресают и всевозможные чудеса случаются в таких захолустных уголках мира, как Иудея. Здесь в Риме никогда не бывает ничего подобного.
— О! Бог, разумеется, может воскресить своего Сына, если захочет, — возразила Актея, — но странно, что Сын мог быть убит для такой необычайной цели… Наконец, почему Он ждал так долго? Почему Он не сделал то же раньше?
— Не знаю, — отвечал центурион, — если ты хочешь услыхать побольше о Христе, так он назвал его, то я приведу этого еврея во дворец.
— Пожалуй, — сказала Актея, — может быть, это позабавит нас.
— Его стоит послушать, — заметил Тит, — он великий оратор, выше Сенеки, по-моему.
X
Актея лежала на залитой солнцем террасе; у ее изголовья стоял Тит, в ногах сидела на кресле из черного дерева Паулина, напротив нее — Сенека. Проповедник, стоявший перед ними, простер руки и воскликнул:
— Велика благодать Божия; Он отдал своего единородного Сына, чтобы те, кто уверует в него, спаслись от погибели и сподобились вечной жизни.
Актея с удивлением смотрела на дивного оратора, голос которого отзывался в ее сердце. Сенека слушал с серьезным вниманием, но весталка хмурила брови с явным нетерпением. Тит прислушивался к плеску фонтана и думал, удастся ли ему когда-нибудь снова увидеть Юдифь.
Проповедник рассказывал о жизни и смерти Учителя с безыскусственным, но потрясающим красноречием. Потом он снова повысил голос и воскликнул:
— Тот, кто уверует в Него, спасется, но неверующий будет осужден.
— Как? — сказал Сенека с мягкой иронией. — Неужели Катон и Цицерон, Брут и Юлий, Вергилий и Гораций[17] будут несчастны, а ты, не сделавший ничего равного их делам, будешь счастлив только потому, что ты еврей?
— Я прирожденный римский гражданин, — отвечал проповедник, — притом написано: «утаил от мудрых и разумных и открыл младенцам».
— Охота тебе разговаривать с безумным евреем, Сенека! — шепнула ему Паулина.
— Истинный философ учится везде, даже у безумца, — отвечал Сенека, — но этот человек не безумен.
Проповедник, как бы угадывая ее мысль, воскликнул:
— Я не безумен, благородная госпожа, я говорю слова истины.
— Ты рассказываешь странные вещи, — сказал Сенека. — Если человек придет ко мне и скажет, что был мертв и ожил, могу ли я поверить ему?
— Мы говорим о том, что видели своими глазами, — возразил проповедник.
— Однако ты сам говорил, что никогда не видел вашего Учителя?
— Мои глаза видели Его славу, хотя мне не дано было увидеть Его лицо на земле. Однажды, когда я ехал в Дамаск — в то время истина еще не коснулась моего сердца, — великий свет воссиял мне, и я услышал голос, говорящий: «Зачем ты гонишь меня?» Я отвечал: «Кто ты, Господи?» И он сказал: «Я — Иисус, которого ты гонишь».
— Я бы желал знать, — ехидно сказал Сенека, — почему боги всегда являются только в первые дни существования религии. Они бились в рядах троянцев и аргивян при осаде Трои[18], и Рим был еще древней, когда близнецы мчались рядом с диктатором Авлом. Я думаю, — прибавил он, обращаясь к Паулине, — жрицы Весты давно уже не замечают, что они поят коней в Священном колодце.
— Жрицам Весты некогда думать о римских или иудейских сказках, — отвечала весталка.
— То, что я говорю вам, не сказки! — воскликнул проповедник. — Это Божественная истина, открытая людям для спасения их душ.
— Не сомневаюсь в могуществе Бога, — отвесил Сенека, — но не думаю, что оно проявляется в чудесах, которые могут поразить только ребенка.
Проповедник задумался.
— Может быть, — сказал он наконец, — наступит время, когда истина будет говорить сама за себя и люди перестанут искать, подобно детям, внешних знаков, а станут стремиться только к добру.
— Справедливо, — сказал Сенека, — я бы желал, чтобы люди стремились только к тому, что заслуживает стремления у всех народов и во все времена, чтобы они перестали выдумывать чудесные сказки и довольствовались знанием, что добродетель есть лучшее благо на земле.
— Ты недалек от царствия небесного, — воскликнул проповедник и со всем пылом своего красноречия начал излагать божественные истины своего Учителя. Чистейшее учение, какое когда-либо слышал мир, — проповедь любви, целомудрия, благочестия, мира, прощения раздавались на террасе во дворце Цезарей. Наконец вдохновенный проповедник бросился на колени и прочел молитву Господню.
Взволнованный Сенека сидел, опустив голову. Серые глаза Паулины были устремлены на него со смешанным выражением сожаления и презрительного удивления.
«Он родился, — думала она, — поэтом или жрецом или кем угодно, только не правителем. Но он правитель, и будет еще более великим правителем».
Проповедник встал. Лицо его светилось.
Сенека медленно произнес:
— Моя первая молитва всегда была молитва о спокойной совести; но твоя, конечно, лучше, так как ты прочишь, чтобы воля Божия исполнялась на земле. Все угодное Ему хорошо, и исполнять Его волю значит иметь чистую совесть. Великий дух всегда стремится к нему.
— Никто не может познать Бога иначе, как через Его Сына Иисуса Христа, — сказал проповедник.
— Бог наш Отец, — отвечал Сенека резким тоном. — Он всегда близок к нам, лучшие люди мира всегда любили Его и служили Ему, а ты говоришь, что никто не может познать Его, если не примет еврейских суеверий!
С этими словами он удалился с террасы.
Проповедник поднял глаза к небу и воскликнул:
— Да помилует тебя Бог, потому что время твое близко. Никто не ведает дня, когда придет Сын Человеческий, и горе тому, кого он найдет не готовым.
Паулина последовала за Сенекой и, проходя мимо проповедника, сказала с холодной усмешкой:
— Друг, в тебе есть искра мудрости; предоставь же пророчества авгурам и глупцам, которые им верят. Настоящее наше, но будущее принадлежит Богу.
Проповедник хотел тоже оставить дворец, но Актея остановила его.
— Сядь здесь, старик, — сказала она, — и расскажи мне еще что-нибудь о вашем Боге и об удивительный чудесах Его Сына.
Актея не поняла, о чем спорили Сенека и проповедник, но с удивлением слушала рассказ о воскресении.
