Ильденфонсо Фальконес - Собор Святой Марии
Гилльем решил немного пройтись, прежде чем отправиться во дворец. Ноги привели его к лавке Арнау. Она была закрыта. Книги, по всей видимости, находятся у Николау Эймерика, который позаботился о том, чтобы не допустить продажу требований по заниженной цене. Служащие Арнау исчезли. Мавр посмотрел на церковь Святой Марии, окруженную лесами. Как могло случиться, что человек, отдавший все на этот храм, подвергается такому унижению? Гилльем пошел дальше, к Морскому консульству, а затем к берегу.
— Как твой хозяин? — услышал он за спиной.
Гилльем повернулся и увидел бастайша, у которого на плечах был огромный камень. Несколько лет назад Арнау занимал ему деньги, и он вернул все до копейки. Гилльем пожал плечами и изобразил какую-то гримасу Затем показалась цепочка бастайшей, которые разгружали корабль; они окружили его. «Что с Арнау?» — то и дело спрашивали его. «Как могут обвинять такого человека в ереси?» Кому-то из них Арнау давал взаймы на приданое для одной из дочерей. Сколько их приходило к Арнау? «Если ты его увидишь, — сказал другой, — передай ему, что у ног Святой Марии стоит свеча, зажженная за него. Мы следим, чтобы она всегда горела». Гилльем хотел извиниться за свою неосведомленность, но ему не дали. Басташии позлословили насчет инквизиции и только тогда пошли своей дорогой.
Пообщавшись с возмущенными бастайшами, Гилльем решительным шагом направился к главному дворцу.
Вскоре он снова оказался перед меняльной лавкой Арнау. Ему нужно было достать письмо об уплате, которое в свое время подписал еврей Авраам Леви и которое он сам спрятал за одним из камней в стене. Дверь была закрыта на ключ, но на первом этаже было окно, которое никогда хорошо не закрывалось. Гилльем всмотрелся в вечерние сумерки. Казалось, поблизости никого не было. Арнау даже не подозревал о существовании этого документа. Гилльем и Хасдай решили утаить деньги, заработанные на продаже рабов, под видом депозита, положенного одним евреем, бывшим в Барселоне проездом. Арнау не принял бы таких денег.
Ставни ударились, нарушая ночную тишину, и Гилльем на мгновение замер. Он был всего лишь мавр, неверный, который ночью входил в дом обвиняемого инквизицией. Если его схватят, вряд ли ему поможет даже крещение. Однако ночные звуки: плеск волн, поскрипывание лесов на церкви Святой Марии, плач детей, громкие голоса мужчин, кричащих на своих жен, — свидетельствовали о том, что окружающий мир не думал о нем.
Мавр открыл окно и проскользнул внутрь. Фиктивный депозит, который сделал Авраам Леви, служил для того, чтобы Арнау работал с этими деньгами и получал хорошую прибыль от них, но каждый раз, когда он проводил какую-нибудь операцию, четвертая часть откладывалась в пользу Авраама Леви, владельца депозита. Гилльем подождал, пока глаза привыкнут к темноте и появится луна. Прежде чем Авраам Леви покинул Барселону, Гилльем отвел его к нотариусу, чтобы тот подписал письмо об уплате на деньги, которые он положил на депозит. И хотя эти деньги принадлежали Арнау, в книгах менялы они были записаны на имя еврея и множились из года в год.
Гилльем стал на колени возле стены. Это был второй камень от угла. Он начал вытаскивать его. Ему так и не удалось найти подходящий момент, чтобы признаться Арнау о той первой сделке, которую они с Хасдаем совершили за его спиной, но от его имени, и депозит Авраама Леви рос и рос. Камень не поддавался. «Не беспокойся», — вспомнил он слова Хасдая, который однажды в присутствии Гилльема посоветовал Арнау, тогда еще начинающему меняле, следовать инструкциям мавра. «Не беспокойся», — повторил он. Когда Арнау повернулся, Хасдай посмотрел на Гилльема, и тот с готовностью кивнул ему. Камень начал двигаться.
Нет, Арнау никогда бы не согласился работать с деньгами, полученными от продажи рабов. Наконец камень отошел, и под ним Гилльем нашел бумагу, аккуратно завернутую в материю. Он даже не стал читать ее, чтобы не терять время. Поставив камень на место, Гилльем подошел к окну. Ничего подозрительного не было, и он покинул лавку Арнау через окно, не забыв аккуратно закрыть его.
55
Солдатам инквизиции пришлось войти в камеру, чтобы занести туда Арнау. Перед этим они взяли его под мышки и потащили по коридору. Его лодыжки бились по ступенькам, которые вели на первый этаж, но Арнау не сопротивлялся. Он был в сознании, однако не обращал внимания на монахов и священников, смотревших, как его забирали от Николау. Как мог Жоан донести на него?
Когда его вернули в камеру, Арнау заплакал, стал кричать и с силой биться об стену. Почему Жоан? И если Жоан на него донес, с какой целью приходила в тюрьму Аледис? А эта арестованная женщина? Аледис таки имела основания ненавидеть его, ведь он бросил ее, а потом и вовсе сбежал. Была ли она заодно с Жоаном?
Действительно ли она ходила за Мар? Но тогда почему Мар не пришла к нему? Неужели трудно было подкупить простого тюремщика?
Франсеска слышала, как он всхлипывал и кричал. Ее сердце сжималось от боли. Как ей хотелось обнять его, сказать несколько слов, даже солгать, но утешить. «Он не выдержит этого», — предупредила она Аледис. Но как ей быть? Сможет ли она терпеть, оставаясь в таком положении? Арнау продолжал жаловаться на весь мир, а Франсеска ушла в себя, прижавшись к холодной каменной стене.
Двери зала открылись, и Арнау ввели туда. Трибунал уже собрался. Солдаты потащили Арнау в центр зала и поставили на ноги. Совершенно обессиленный, он упал на колени и опустил голову. Он слышал голос Николау, нарушивший тишину, но не мог понять ни слова из того, что говорил инквизитор. Что еще мог сделать ему этот человек, если собственный брат уже приговорил его? У него никого не было. У него ничего не было.
«Не заблуждайся, — ответил ему охранник, когда Арнау попытался подкупить его, предложив ему круглую сумму денег, — у тебя уже нет денег». Деньги! Деньги были причиной, из-за которой король женил его на Элионор; деньги толкнули баронессу на подлость, и ее донос стал поводом для его ареста. Что двигало Жоаном? Неужели тоже деньги?..
— Введите мать!
Арнау не мог оставаться безучастным, услышав этот приказ.
Мар и Аледис, а также Жоан, который держался чуть в стороне от них, стояли на Новой площади, напротив дворца епископа. «Инфант дон Хуан примет моего хозяина этим вечером», — сообщил один из слуг Гилльема за день до этого. Сегодня утром, на рассвете, тот же раб снова пришел к ним и сказал, что хозяин передал, чтобы они ждали его на Новой площади.
Они послушно явились сюда и теперь гадали, чем была вызвана эта просьба.
Арнау услышал, как у него за спиной открылись двери и солдаты прошли до того места, где стоял он, а потом снова вернулись на свой пост.
Он заметил сразу присутствие старухи, увидев ее ноги, босые, морщинистые, грязные, в язвах, кровоточащие.
Николау и епископ улыбнулись, когда поняли, что Арнау обратил внимание на старую женщину. Хотя он стоял на коленях, она оказалась немногим выше его — настолько она была сгорбленная и высохшая. Дни, проведенные в тюрьме, не прошли для Франсески бесследно: редкие седые волосы были всклокочены, а ее профиль — она смотрела, не отрываясь, на трибунал — напоминал висящий бурдюк. Арнау не смог увидеть ее глаз, скрытых под воспаленными веками, которые приобрели лиловый оттенок.
— Франсеска Эстэвэ, — обратился к ней Эймерик, — ты клянешься четырьмя евангелиями?
Голос старухи, на удивление суровый и твердый, поразил всех присутствующих.
— Клянусь, — ответила она и тут же добавила: — Но вы совершаете ошибку, меня зовут не Франсеска Эстэвэ.
— Как это? — опешил Николау.
— Меня зовут Франсеска, но не Эстэвэ, а Рибес. Франсеска Рибес, — добавила она, повышая голос.
— Должны ли мы напомнить тебе о твоей клятве? — вмешался епископ.
— Нет. Из-за этой клятвы я и говорю правду. Мое имя — Франсеска Рибес.
— Разве ты не дочь супругов Эстэвэ? — спросил Николау.
— Я никогда не знала моих родителей.
— Ты выходила замуж за Берната Эстаньола во владениях Наварклес?
Арнау выпрямился. Бернат Эстаньол?
— Нет. Я никогда не была в этих местах и ни за кого не выходила замуж.
— Разве у тебя не было сына по имени Арнау Эстаньол?
— Нет. Я не знаю никакого Арнау Эстаньола.
Арнау повернул голову к Франсеске.
Николау Эймерик и Беренгер д’Эрилль зашушукались между собой, а затем инквизитор, кивнув нотариусу, снова посмотрел на старуху.
— Слушай, — приказал он Франсеске.
— Заявление Хауме де Беллеры, сеньора де Наварклеса, — начал читать нотариус.
Арнау насторожился, услышав имя де Беллеры. Отец говорил ему о нем. Он с любопытством воспринял предполагаемую историю своей жизни, ту, которую Бернат унес с собой в могилу. Арнау впервые слышал о том, что его мать вынуждена была кормить молоком новорожденного сына Ллоренса де Беллеры. Ведьма?
