Еремей Парнов - Заговор против маршалов
3. Пленум ЦК устанавливает, что записка т. Бухарина в ЦК, где он пытается опровергнуть показания поименованных выше троцкистов и правых террористов, является по своему содержанию клеветническим документом, который не только обнаруживает полное бессилие т. Бухарина опровергнуть показания троцкистов и правых террористов против него, но под видом адвокатского оспаривания этих показаний делает клеветнический выпад против НКВД и допускает недостойные коммуниста нападки на партию и ее ЦК, ввиду чего записку т. Бухарина нельзя рассматривать иначе, как совершенно несостоятельный и не заслуживающий какого» либо доверия документ...
Пленум ЦК считает, что тт. Бухарин и Рыков заслуживают немедленного исключения из партии и предания суду Военного трибунала. Но исходя из того, что тт. Бухарин и Рыков, в отличие от троцкистов и зиновьевцев, не подвергались еще серьезным партийным взысканиям (не исключались из партии), Пленум ЦК постановляет ограничиться тем, чтобы:
1. Исключить тт. Бухарина и Рыкова из состава кандидатов в члены ЦК и из рядов ВКП(б);
2. Передать дело Бухарина и Рыкова в НКВД».
В гардеробе, куда Рыков с Бухариным спустились за шубами, их уже ждали. На кремлевских квартирах начался дотошный многочасовой обыск.
Новенькие, образца 1936 года, партийные билеты (№ 0000163 — Бухарина и № 0000187 — Рыкова) должным образом погасили, пометив на левом узеньком поле — «спецдело 23». Одна диагональная черта пересекала райкомовскую печать, другая — сабельным ударом по лицу — фотографию.
В буфете за чаем с бутербродами Уборевич встретил Якира.
— Сильно давили? — он определенно намекал на комиссию.
— Я воздержался,— тихо кивнул Якир и, глянув на часы, заторопился в зал.
За расстрел голосовали шестеро, столько же — за передачу в НКВД. Но восемь, и его не было среди них, высказались в пользу суда без применения высшей меры.
Эх, да чего там... Что в лоб, что по лбу. И что это за суд такой, которому заранее можно предписать приговор?
Исчерпав первые пункты повестки дня, пленум перешел к обсуждению следующих вопросов, неизмеримо более важных по их ближайшим и удаленным во времени последствиям. Сдвинутый к концу февраля, он прихватил и первые дни марта.
С докладами о кадровой работе в РККА выступили Ворошилов и Гамарник. Тексты речей были заранее согласованы между собой, поэтому оба с завидным оптимизмом охарактеризовали моральное состояние личного состава.
— К настоящему моменту,— в бодром темпе рапортовал Ворошилов,— армия представляет собой боеспособную, верную партии и государству вооруженную силу... Отбор в армию исключительный. Нам страна дает самых лучших людей.
Ему горячо аплодировали. По неписаному сценарию как бы полагалось чередовать разоблачения с героизмом. Этому правилу стальной закалки духа дружно следовала печать. Однако приободрившихся, настроенных на новый прилив энтузиазма участников ожидало горькое разочарование.
Слова потребовал Молотов:
— Было вначале предположение по военному ведомству здесь особый доклад заслушать, потом мы отказались от этого, мы имели в виду важность дела, но пока там небольшие симптомы обнаружены вредительской работы, шпионско-диверсионно-троцкистской работы. Но я думаю, что и здесь, если бы внимательнее подойти, должно быть больше... Если у нас во всех отраслях хозяйства есть вредители, можем ли мы себе представить, что только там нет вредителей. Это было бы нелепо... Военное ведомство — очень большое дело, проверяться его работа будет не сейчас, а несколько позже, и проверяться будет очень крепко.
Вячеславу Михайловичу хлопали не менее рьяно и долго, но без восторга в лице. Его сухая скрежещущая речь оставила мрачный осадок. У военных — в первую очередь. На Ворошилова было жалко смотреть.
И все же подлинным потрясением стала речь Ежова. Можно было предвидеть, что новый нарком продолжит высказанную на прошлом пленуме критику в адрес предшественника и его методов, но такого замаха не ожидал никто. Выступая по пункту 3 «в» — «Уроки вредительства, диверсии и шпионажа японо-германо-троцкистских агентов», он подверг славный Наркомвнудел такой проработке, которой это внушающее цепенящий ужас учреждение не знало со времен основания. Вскрылись вопиющие факты: шпионы и агенты всевозможных разведок окопались и в самом аппарате, и в его управлениях на периферии, разведка, как внутри страны, так и за ее рубежами, подчистую развалена, контрразведка не выполняет возложенных на нее задач и т. д. и т. п.
— Неполадки в работе,— как скромно определил Ежов,— в первую очередь вызваны гнилым и близоруким руководством со стороны товарища Ягоды... Имеется и немалая засоренность органов НКВД троцкистско- зиновьевскими и правыми отбросами.
Тут и самым твердокаменным стало ясно: грядет такая чистка, что реки выступят из берегов.
— Чем больше будем мы продвигаться вперед, чем больше будем иметь успехов, тем больше будут озлобляться остатки разбитых эксплуататорских классов, тем скорее они будут идти на острые формы борьбы, тем больше они будут пакостить советскому обществу, тем больше они будут хвататься за самые отчаянные средства борьбы, как последнее средство обреченных,— задал направление Сталин на годы и годы вперед.
Вечная борьба, вечное горение, вечная вера.
51
Латунная, в фиолетовых пенках заря разметалась в полнеба меж Петршином и Градчанами, и тихая Влтава отсвечивает, как свежепрокатанный лист.
Темный силуэт Града, аркбутаны и контрфорсы святого Вита, острые шпили, рептильный глянец чешуйчатых крыш. Над резиденцией президента чуть подрагивает в тихоструйном томлении белый с красно-синей каймой штандарт, приоткрывая то львиный оскаленный зев, то раздвоенный хвост.
Бенеш попросил начальника канцелярии связаться с Чернинским дворцом и, если Крофта на месте, пригласить его приехать для важного разговора.
Президент уже дважды беседовал со своим министром и не счел для себя удобным звонить еще раз. Рабочий день давно кончился.
Третий за день звонок президента заставил Камила Крофту еще раз перечитать последние телеграммы. Стиснув виски, он при свете настольной лампы судорожно сопоставлял разноречивые факты, но так и не избавился от гнета сомнений. На последней аудиенции Траутмансдорф вполне определенно высказался насчет военного заговора. Даже назвал Тухачевского. Чего еще можно требовать от дипломата, если, конечно, это не хитрая дезинформация?
Тревожных сигналов слишком много, чтобы от них так вот запросто отмахнуться. Информирует посол Осуский из Парижа. Обмолвился на приеме — случайно? намеренно? — венгерский посол в Праге Веттштейн.
Взять хотя бы те же переговоры с Траутмансдорфом, что так долго готовились и поначалу протекали довольно успешно. Что это: заранее рассчитанный шахматный ход? Ловушка?
Январский процесс, следует признать, сильно поубавил сомнений. Гестапо удалось завербовать даже вице- министров, членов Центрального Комитета большевиков! Всюду создавались диверсионные ячейки: в промышленности, на транспорте, в армии. Направляемое Берлином троцкистское подполье действительно могло полностью парализовать оборону в первый же день войны. Секретов не существовало. Если вице-министр иностранных дел передает информацию потенциальному противнику, то, как говорят в России, дальше ехать некуда. Кто даст гарантию, что в Берлине не располагают дипломатическим шифром? Приходится считаться с тем, что немцы могут быть в курсе оборонных планов Чехословакии. Арестованные на квартире советского военного атташе шпионы показали, что он был связан с германской разведкой. Тогда этому не придали серьезного значения, посчитали за провокацию, но в свете московских разоблачений невольно призадумаешься. Тем более что атташе отозван. К сожалению, не удалось установить, арестован он или еще нет. Павлу считает, что арест неизбежен. Но его информация крайне противоречива и ненадежна. Сообщение об аресте Тухачевского до сих пор не подтверждено. Тем более сомнительной представляется версия об участии в заговоре военного министра Ворошилова. Французский посол в Москве Кулондр явно черпнул из сомнительного источника.
Крофта раскладывал перед собой телеграммы по числам, словно карты в хитром пасьянсе. Не сходилось до головной боли. Последующее зачеркивало предыдущее, а потом опять все возвращалось на круги своя.
