Лина ТриЭС - Третья истина
Но в воскресенье Виконт отправился куда-то с раннего утра и, так получилось, что они остались на целый день вдвоем с Семеном. Это, — Саша знала, — обычно Полем не приветствовалось, несмотря на то, что только после его вечернего прихода Семену не возбранялось приложиться к спиртному. «Симус» до сих пор безропотно подчинялся этим строгим инструкциям Виконта. Правда, все время до желанного прихода Поля сетовал на слабость и дрожь в руках.
На этот раз, Поль оставил их вдвоем на целый день сам, и Саша с удовольствием убедилась, что к стакану дядя не притрагивается. Семен то и дело заговаривал с ней, проявлял всяческую заботу — не голодна ли, хорошо ли выспалась, интересную ли книгу читает. Саша сначала сидела, уткнувшись в «Ярмарку Тщеславия» и отвечала односложно, но тут Семен, умиленно приспустив густые загнутые ресницы, заговорил о том, как она похожа на бабушку, перешел на свои молодые годы в родительском доме. Когда прозвучали имена Поля и Петра она поймала себя на измене Теккерею. Семен же, раскачиваясь и изыскано жестикулируя, повествовал:
— Матушка… О! Она была так счастлива приездом ее дорогого мальчика из Италии на каникулы! В театр — вместе, скульптуры купленные лицезреть, о книгах рассуждать, о делах с ним, таким молодым, советоваться, слушать его рассказы об Италии — он с детства был прекрасным рассказчиком… Она его не отпускала от себя. С ним даже пошутить могла, чего не делала с другими. Мы с Виктором, твоим отцом, (а нашего в ту пору в живых уж не было!) кивали в понимании. Поль… в нем что-то притягивало. Он был любимец и друзей в гимназии, и всей домашней челяди. А позже, спустя немного лет — его превозносила вся петербургская молодежь. Я о нашем круге, конечно…, понимаешь? Для матушки же он вообще был праздник, свет в окошке… А Петр — злился, страшно злился… О, ревность, ревность… Чудовище с зелеными глазами! Петр всегда, всегда, всю жизнь задеть старался лисика — дразнил мазилкой, «нашей барышней«…И тут, приметив увлеченье, с которым Поль с матушкою обсуждали что-то…
Саша старалась представить себе Виконта юным, почти мальчиком, — и не могла. Не смела приблизить его к себе, лишить той недоступности, которая была в нем даже, когда он дурачился и шутил с ней.
А еще ей мешал слушать и вникать напевный голос дяди, и она прилагала все усилия, чтобы отделить содержание рассказа от грассирующего прононса. И в результате сумела воссоздать для себя историю, рассказанную Семеном, Симусом, как называл его Виконт, будто видела все это сама воочию:
В гостиной, где находились Елена Александровна и молодой Поль, присутствовали и другие: Виктор, Семен, Петр и несколько их товарищей — блестящих офицеров. Петр предложил пойти заняться чем-нибудь «приличествующим мужчинам», хотя бы, провести бои на саблях, которыми увлекались в их окружении все офицеры, — мать, мол, скучать не будет, с ней ее «маленький аббат». Это прозвище, одно из многих, Петр приклеил к Полю потому, что художественная Accademia di San Luca была при Ватикане.
И тут наш «маленький аббат», встает, извиняется перед бабушкой: «Елена Александровна, вы не возражаете, если договорим после?». Затем смиренно обращается к молодым людям с просьбой разрешить и ему попробовать свои силы. Тут бы Петру и заподозрить неладное — смирение никогда не отличало Шаховского. Но Петр только рассмеялся, сказав, что саблю удержать будет потруднее, чем кисточку. Бабушка попыталась ласково отговорить: «Поль, ну не надо, милый, они все взрослые, тренированные, а ты еще совсем мальчик…». Поль беспечно махнул рукой: «А-а! Не убьют же они мальчишку! Только попробую!» Саша представляет себе, какой он весь внутри собранный, взведенный за этой показной беспечностью. Компания переходит в другой зал. Бабушка идет вместе со всеми, огорченная и испуганная… Бились в черных нагрудниках, без масок, сабли были слабо затуплены, с большой гардой. Пока рубились другие, Поль нервно переступал с ноги на ногу, складывал руки, то за спину, то на груди. Неотрывно следящая за ним Елена Александровна, понимая его волнение, приписывала его необдуманности решения драться и невозможности отступить, поэтому чуть не плакала. Петр подгадал так, чтобы стать в пару с Полем, побоялся, что другие пожалеют мальчика, подыграют ему. Удивление охватило наблюдающих с первых же рубящих ударов: у Петра перевеса не было. Впрочем, поначалу его не было ни у одной из сторон. Семен объяснил, что, видимо, Петр отнесся к бою несерьезно, предполагал, что справится с невоенным «неженкой» очень легко и заботился более о внешних эффектах, желая развлечь публику и выставить противника смешным. А Поль нервничал — это был его первый и принципиальный поединок с Петром. Но … несколько минут — и ситуация меняется. Петр раздосадован — ему почему-то не удается ни потеснить юнца, ни нанести ему удар. Поль же, осознав, что противник ему по силам, обретает себя… Петр получает несколько ударов, в злобной растерянности начинает обороняться, делать ошибки… Офицеры перешептываются: новичок не прячет свободной руки, его удары негромки и вполне профессиональны. Сабля Петра летит наземь. (Позже Виконт любил применять этот прием, и Саша видела сама, в детстве, как эффектно он это делает на шпагах). Поль наклоняется, поднимает саблю и подает ее Петру. Говорит с ударением на местоимении: «Я… — и после паузы… — удержал». Когда бабушка подозвала его, чтобы поцеловать, а Виктор и повествующий ныне Симус, подошли пожать руку, он признался, что втайне брал уроки у лучшего тренера в Риме. Семен подчеркнул, что Поль, очевидно, тренировался со свойственной ему неистовой настойчивостью, поэтому результаты были столь великолепны…
На этом упоительном моменте повествования в дверях возник сам его герой. Виконт выглядел очень довольным, принес пакеты со съестным. В них оказались любимые им сыр и твердое печенье и еще что-то менее роскошное, но тоже очень заманчивое по голодным временам — селедка, картошка, лепешки…
— Так! — провозгласил он, поведя пальцем над недавно сколоченным столом. — Будет семейный ужин! — И обратился к ней с жестом дирижера, показывающего вступление первым скрипкам:
— Саша, хозяйничай!
Саша, возбужденная рассказом Семена, радостно захлопотала, расставляя на столе их более чем скромную утварь, нарезая и раскладывая царское угощение. Время от времени она поглядывала восхищенными глазами на Виконта, он отвечал ей несколько удивленной улыбкой, даже спросил: «проголодалась?». Едва приступили к трапезе, она не выдержала:
— Поль, а расскажите сами, что потом было, когда вы победили на саблях Петра — посрамили при бабушке. Вам тогда, сколько было — семнадцать, я думаю?
— А! — неторопливо прожевав картошку, усмехнулся Виконт. — Это значит у нас не просто семейный ужин, а вечер воспоминаний. Семен постарался. Сказитель, новоявленный Баян…
— Ну, Поль! Ну, пожалуйста! Вот вы подняли саблю, отдали Петру…
Виконт медленно положил себе на тарелку еще еды, сделался очень серьезным и, сдвинув брови, начал тоном сурового обличения:
— И сказал: «как смел ты, подменить клинок с предохраненьем голым, боевым? И, где ж твой жемчуг?»
Саша с самого начала подметила веселые искорки у него в глазах и была начеку:
— Вы нам теперь до конца Гамлета рассказывать будете?
— Так я себя в мальчишеском гоноре Гамлетом и воображал! Не меньше, — фыркнул Виконт и посерьезнел по-настоящему. — Ладно, что теперь гордиться, человека нет уже.
И Саша не в первый раз отметила про себя, что он как будто жалеет о кончине Петра.
Потом они сидели втроем допоздна, как истинная семья: Виконт был в ударе — шутил, смеялся, что-то рассказывал. Семен попытался было компенсировать дневное воздержание, но Виконт на этот раз решительно отставил его стакан. Наконец, к Сашиному великому сожалению у нее стали слипаться глаза. Виконт присвистнул, окликнул: «Эй!», слегка ударил ее пальцем по носу, как делал с ней, маленькой, и мотнул головой в сторону чулана, отправляя спать. Лежа, она слышала, как он оживленно говорил Семену:
— Ты на трезвую голову послушай, я с… — и назвал какое-то имя, кажется, Георгий, отчества Саша не расслышала, — встречался. Плодотворно.
Семен изумился:
— Неужто? Он, помню, родич тебе какой-то? Что же это — везенье или невезенье? Такие времена… Все может быть…
Кажется, Виконт сказал — мой дядя, то ли двоюродный, то ли троюродный… И добавил:
— Грандиозные планы, убеждают. Дел будет невпроворот. Оцени масштабы: вся Россия. Не пей, Симус, бросай это. — Поль даже пристукнул кулаком по столу. — Что толку плести пьяные беседы по кухням?
Дядя слабо защищался, ссылаясь на чьи-то слова:
— …он сильно сказал: «Дураки и подлецы профукали Россию. Остается ее только оплакивать…»
Поль нетерпеливо перебил:
— Слыхал эти песни: дураки не додумали, недоучки не справились, подлецы предали. Давайте, зальемся слезами бессилия! Нет, в любой ситуации можно затеять игру, в которой ты — фигура. Способная действовать и выигрывать! Не приговорили же тебя к этой бутыли? Ручаюсь, твой университет окажется кстати. Найду квартиру, выберешься из этой дыры. Будешь в семье.
