Распутье - Басаргин Иван Ульянович
Что ж деется? Семенов поднимает борьбу за Учредительное собрание! Во до чего дожил! Перекрашивается в демократа. Все-таки он дурак большой. Но дурак дураком, а сам уже перебрался на Борзю, чтобы оттуда сподручнее убежать в Маньчжурию. Сказывают, что прихватил с собой весь запас золота, что остался в Чите».
И снова Макар Сонин вчитывается в газетные статьи, делает выписки. «20 августа Семенов бежал к границе, а 24 августа парламентская делегация ДВР подписала с ним протокол предварительного соглашения. И сразу же после этой подписи Семенов разразился пространным, как всегда, обращением».
Как я уже не однова приметил, что у Семенова словесное недержание. Поносит так, ажно всей России дурно. Вот его словеса: «…Первый камень фундамента строящейся российской государственности на Дальнем Востоке вчера мною заложен. От вас теперь, граждане, зависит всецело восстановить значение влияния русского народа здесь, на далекой окраине, от вас зависит сохранить за великой Россией ее восточные области – наследие предыдущих поколений, добытые потом и кровью наших дедов.
Довольно быть безвольной болванкой в руках тех или иных интервентов! Довольно позором и кровью покрывать когда-то великое и грозное имя русского народа!
Довольно на радость и потеху наших многочисленных соседей, у которых слюни текут от одного запаха жирного русского пирога, которые рады, что русские избивают друг друга в междоусобной войне. Помните, что с каждым убитым бойцом, белым или красным, – это безразлично – мы уменьшаем общую русскую силу, нужную еще для борьбы, на защиту родной земли от жадных захватчиков…»
– Вот и разберись, простой мужик, кто прав, а кто виноват? Семенов – грабитель, вор, палач – вдруг стал призывать русский народ к миру. Эти слова можно положить в уста только честного человека, но не Семенова. Что деется, как изоврались правители! У меня еще от его демократизма ноет спина, а он такое городит. Нет, что ни говорят мне люди, а Семенов бешеный, дурак, каких еще свет не видывал. До чего докатился?! – почти кричал Макар. Но скоро снова спокойно писал. Летописец не должен кричать. Он должен писать летопись войны.
«…Вот Семёнов пишет, как надлежит жить, что народ, мол, не следует учить ни справа, ни слева, ни коммунистам, ни большевикам, ни монархистам и слугам бывшего царского режима. Вы сами знаете, как вам жить следует и как жить вы хотите. Преступно, пользуясь вашим долготерпением, забитостью и невежеством, наследием павшего режима, навязывать вам те или иные формы государственного устройства и жизни; преступно и подло делать это как со стороны большевиков, так и обломков старого строя. У всех вас голова на плечах, глаза и уши, решайте же сами по своей воле и своему разумению, как вам жить надлежит в будущем».
– Э-э, Семенов, Семенов! Поспешил ты, палачина, отказались ратифицировать с тобой соглашение. И не признали тебя договаривающейся стороной.
«Все мы ждем, что скоро конец этой войне, но… Вот вышли газеты, где пишут, что наши отступают перед поляками. А на юге появился новый спаситель России – барон Врангель, которого тут же признало Парижское правительство. Чудеса в решете, хотя чудес-то и нет. Сразу же ожил атаман Семенов и тут же подал рапорт Врангелю, что он готов служить, как служил и раньше делу спасения России. Отдал под суд сотника Хрештицкого, который будто был в опасной дружбе с большевиком Никитиным. Буржуи снова зашевелились. Заметались даже, а вдруг окажутся Советы побежденными, тогда многое им могут припомнить, особливо дружбу с большевиками-приморцами…
Вчера принесли мне кипу газет. Буржуазия круто повернула свои дела, отказалась вести переговоры с Верхнеудинским правительством, ультимативно потребовала от нашего умеренного правительства соединиться с Семеновым. Снова война, снова кровь и стоны.
Господи, да неужели ты не видишь эти страхи и метания? Неужели ты закрыл свое неусыпное око и не хочешь разобраться в делах людских, почистить их грязные души?!
12 октября все представители буржуазии вышли из правительства. Буржуазия обругала большевиков, отругала себя, что согласна была на эволюцию большевизма. Мало кто из мыслящих людей верит в победу Врангеля. Но главари верят. Вот пустомели! Неужели нельзя понять, что если большевики вышли победителями из такой коловерти, то сомнут поляков и Врангеля? Думаю, что обязательно сомнут. Вот дурни, начали очищать свои ряды от лицемеров. Даже атамана Семенова причислили к лицемерам за хадабулакское соглашение с приморской делегацией из народного собрания Дальнего Востока. Ищут главнокомандующего… Нашли Ляховицкого, будто он честный и незапятнанный генерал. Семенов пытается доказать свою правоту, что он де такой же, каким был. По его приказу барон Унгерн 12 октября расстрелял семь заподозренных в большевизме железнодорожников на станции Маньчжурия.
Но вот новое сообщение: красный генерал Серышев теснит Семенова. Его отряды занимают Читу. Скоро Семенов драпанёт в Китай, как он всегда говорил, для накопления сил и отдыха.
Мир снова начал захлебываться в крови. 9 ноября открылась Читинская конференция, которая приступила к созданию ДВР во главе с Краснощековым. Скоро будет предложено японским войскам уйти с территории ДВР, это уж как пить дать.
Разбит Врангель. Бежал в Константинополь.
У нас снова каша, месиво. Снова приняла на себя власть земская управа. Вот уж кому “везет”, так это земской управе: то у нее отберут власть, то снова ей же подсовывают.
Змея еще жива, она еще может смертельно укусить, буржуазия делает попытки дать генеральное сражение большевизму. Если бы не японцы, то давно бы добили эту змею. Они еще думают, что им удастся создать здесь автономию.
В Приморье докатились почти безоружные остатки Дальневосточной белой армии. Каппелевцы под командованием Вержбицкого разместились в Никольске-Уссурийском и Раздольном, семеновцы – в Гродеково. Сказывают прохожие, что семеновцы и каппелевцы ведут себя тихо и мирно. Ходят на собрания, устроились тоже скромно – в пустых казармах. Но это враги, чует мое сердце, что они еще немало пустят крови из своих братьев-россиян.
Наши снова призвали партизан и большевиков к оружию, чтобы копили силы и готовы были к выступлению. Устин Бережнов совсем поправился, вчера уехал в Чугуевку, чтобы вступить в отряд партизан. Простым партизаном он не будет, назначат командиром. Вот пока и всё, что узнал я из газет и от людской молвы…»
4
Устин Бережнов остановил Коршуна у волостного правления. Здесь шум и гам, толкотня. Одни приезжали, другие куда-то поспешно уезжали. Чувствовалось, что здесь кипит работа. Большевики не дремлют. Бросил поводья на шею коню, степенно вошел в управу. Шишканов радостно и шумно встретил возвращение боевого командира. Обнялись. Но тут в кабинет зашел Никитин. Вприщур посмотрел на встречу друзей, процедил:
– Потому мы и бываем часто биты, что не научились еще отличать врагов от друзей.
– Это вы о себе, Пётр Михайлович? – повернулся Шишканов.
– Нет, это я о вас, Валерий Прокопьевич. Вы с кем милуетесь! Этого человека штаб партизанских отрядов приговорил к расстрелу. Вам это известно?
– Позвольте, но Бережнов уже искупил свою вину кровью. Он спас сотни наших партизан, своим телом прикрыл отступление. Вот излечился – и снова в строй. Рад тебя видеть, Устин.
– В строй, чтобы еще раз нас предать! Гражданин Бережнов, откуда вам было известно, что японцы будут наступать?
– Об этом каждый солдат знал, только вы не хотели знать. Вот я и выразил мысли солдатские, товарищ Никитин.
– Красный волк тебе товарищ! – закричал Никитин. – Вы были в связи с японцами! Вы даже знали день, когда они выступят, отвели свою кавроту. Хотели спасти своих конников и себя, но потом вам стало страшно за содеянное, и вы бросились защищать наших.
– Господи! Да вы что, вы совсем очумели! – взорвался Устин. – Я солдат, а солдат, как сухая веточка ели, тотчас же покажет непогоду. Я нутром это почуял. Окоп и блиндаж – разница есть. Вы же миловались с японцами и буржуями. Да, я был с ними, на стороне японцев и буржуев, но я понял, да, понял, что японцам нужна наша земля, буржуям – власть. Те и другие цепляются за соломинку. Вы тоже один из тех. Вот товарищ Пшеницын – то человек. Да, человек, а вы – выбледыш. – Глаза Устина стали щелочками, зубы блеснули в боевом оскале. – Вы думаете, если мы молчим, то не видим ваших промашек? Лично ваших и других деятелей? Мы всё видим, но молчим. Не теряем надежды, что вы скоро станете разумными.
