Распутье - Басаргин Иван Ульянович
– А чё, он говорит в дело. Неужели одумался? – пожал плечами Алексей Сонин.
– Человеку на то и дана голова, чтобыть вовремя одумываться, – буркнул Степан Бережнов.
– Ни одна из форм, что предложили нам буржуи, не может быть принята угнетенными. Возмущенные рабочие и крестьяне совершили Октябрьскую революцию во имя всеобщего братства и свободы…
Коваль передохнул, будто хотел после этого вздоха в омут броситься. Почти визгливо закричал:
– Большевики, что кричали о высших идеалах человечества, что выступали против смертной казни на фронте, эксплуатации и войны, – ныне царствующая самодержавная коммунистическая партия. Воспользовавшись доверием рабочих и крестьян, захватили власть в свои руки, насадили чрезвычаек, отняли власть у трудящихся, все их завоевания, все их заводы, все фабрики, земли. Расстрелами и голодом, и пытками задавили всякое право человека, всякую свободу и независимость. Арестовали, расстреляли и разогнали всех революционеров Октября, превратили Советы и Правления производственных профсоюзов в своих лакеев, задушили всякую мысль и, установив рабовладельческий строй, превратили всех в безгласных, бесправных рабов и сами, завладев фабриками и заводами, хлебом и всем, чем владела буржуазия и чем можно владеть, стали неограниченно властвовать. А диктатура пролетариата оказалась не больше, как способ наиболее беззастенчивого издевательства над правами угнетенных.
– А ить есть мысли-то, где-то и правду говорит, – пробурчал Степан Бережнов.
– Все они чуть да говорят правду, тятя, – оборвал Устин.
– Так окончательно вскрылся обман всякой власти и всякого государственного социализма двадцатого века, обман, обнаруживавщийся и раньше во всех революционных движениях. Власть не только орган угнетения, но самая основная причина экономического гнета, сама рождает из себя и содержит в себе эксплуататоров.
– А без власти-то вы ведь давно бы друг другу горлянки перепилили, – вздохнула баба Катя.
– Перед угнетенными России и всех стран стоит задача новой мировой революции во имя безвластного, внеклассового общества, о котором мечтали лучшие люди революции, идущие не путем захвата власти и диктатуры, а свержения власти и укрепления безвластия! – патетически продолжал Коваль.
Макар было сунулся задать вопрос оратору, но его одернул Устин, мол, слушай и вникай, а уж потом поговорим.
– На развалинах белогвардейской и красноармейской принудительной армии образуются вольные анархические отряды, они начали войну во имя бесклассового общества, безвластного общества.
Наши с вами главные задачи заключаются в организации бесклассового общества, в помощи угнетенным земного шара в деле освобождения их от власти капитала и государства, в создании мировой конфедерации труда и развития. И мы идем на это, толкаемые всеобщим возмущением угнетенных России, встаем решительно на путь борьбы освобождения человечества.
Окруженное со всех сторон государственниками, белыми и красными, безвластное освободительное движение победит, когда все угнетенные сольют свои силы в одно целое. Перед объединением угнетенных ничто не может устоять. Вперед же, товарищи, и мы победим! Долой власть – источник угнетения! Долой ложь государственного социализма! Долой все диктатуры пролетариата и другие диктатуры! Долой смертную казнь, физическое насилие государства и другие формы гнета!
Долой, долой, долой!
Долой принудительные группировки государства: коммуны, школы, принудительные армии!
Да здравствуют вольные договорные отношения независимых личностей! Да здравствует свободная инициатива в строительстве жизни! Пусть каждый из нас выберет себе свою федерацию: сельского хозяйства или транспортников, вольных партизан или развития своих способностей. Кто хочет петь – пусть поет! Да здравствует вольная конфедерация! Пусть все средства поступают в распоряжения Федераций. Долой все комиссариаты и министерства! Нам не нужно выборное начало, которое лживо и обманчиво. Нам не нужны Правления и Комитеты, всё это сделают сами рабочие федерации. Долой Совнаркомы и Комиссариаты! Да здравствует всеобщая конфедерация труда! Да здравствует анархия! Все на борьбу за самые высокие идеалы человечества! И мы призываем вас вступать в вольные партизанские отряды, которые сметут всякую власть и поставят безвластное государство! Так за оружие, товарищи!
– Макар, прикажи парням отобрать оружие у этого дурня! Стекло опасно как для детей, так и дураков – могут обрезаться, – спокойно приказал Устин Макару и его парням.
Коваля обезоружили. Он удивленно хлопал белесыми ресницами, втянул голову в плечи, удрученно молчал.
– Я, Семен, думал, что ты безопасный человек, а ты, оказывается, весьма опасен. Лозунги твои жгут сердце, так и хочется повоевать за безвластие, что вы и пытались сделать с моим отцом, – иронически скривил губы Устин. – Объяснять не буду, хороша или плоха твоя политика. Все вы говорить научились. Но затевать здесь отряды вольных партизан, подобных банде Кузнецова, не позволим. Даже больше, не позволим затевать у нас в тайге еще одну мировую революцию. Люд устал от крови и войн. Так устал, что даже белые генералы садятся за один стол с красными. Ты это видел. У всех одна мысль – это спасение России. И мы ее должны спасти. Ваш же вопль не спасает Россию, наоборот, появится еще несколько банд, которые будут объедать и убивать народ. И если вы с Тарабановым посчитали, что я человек вне закона, то это не значит, что меня можно прибрать к своим рукам. Поэтому, господин Коваль, иначе я тебя не назову, мы будем судить тебя нашим судом как японского шпиона, как анархиста, как подстрекателя. Я буду судьей, остальные присяжными. Степан Алексеевич Бережнов, вы бродили вместе с этим человеком, что вы скажете в защиту его?
– Ничего. Я нарекаю ему смерть.
– Макар Сонин?
– Смерть!
– Мефодий Лагутин?
– Смерть!
– Роман Журавлёв?
– Смерть! Смерть во имя жизни других.
– Но ведь ты до сих пор оставался человеком вне закона?
– Пойдет и это. Смерть!
– Смерть!
– Смерть!
– Смерть!
Суд краток, как удар бича.
– Чтобы не сказал потом наш наставник Степан Алексеевич Бережнов, что мы неправедно судили этого пришельца, поручим ему и расстрелять его. Согласны ли вы, Степан Алексеевич, выполнить свой долг перед народом и Россией? – спросил сын отца.
– Согласен. Пошли, Сёма. Для каждого может скоро настать такой час. Пошли.
В тайге прогремел выстрел, смертью одного человека были спасены сотни жизней других. Степан Бережнов дунул в дуло револьвера, приложил ухо к сердцу. Мертв. Забросал тело таежным хламьем, спокойно пошел домой. Даже не напился в тот день, а вышел в поля, где дружно колосилась пшеница.
Макар Сонин вёл свою летопись. За немалые деньги он даже договорился с контрабандистами, чтобы они приносили ему из города все газеты, как русские, так и прояпонского толка, делал из прочитанного выводы и писал: «Японцы пытаются выговорить для Семенова равноправную договаривающуюся сторону. Даже согласились ликвидировать атамана Лихоедова, что засел в Благовещенске, пустить туда нашу милицию. Генерал Такаянаги подписал 8 июля акт с Верхнеудинским правительством о выводе своих войск из Забайкалья.
Не завидую тем, кто останется там после ухода японских войск. Это будет самая страшная картина Гражданской войны…»
И прав был Макар, уход японских войск породил жуткий садистский разгул семёновщины. Теперь уже хватали и расстреливали не за принадлежность к большевикам или сочувствующих им, а просто за не понравившуюся физиономию, за дорогую шубу или золотые зубы. Все спешили запастись на всякий случай. И это уже не в первый раз…
«…Были убиты шестьдесят пять человек, заподозренных в большевизме, а там ни одного большевика не было, газеты пишут, что один меньшевик и эсер, остальные были убиты за хорошие сапоги и “плохую физиономию”. Стреляют евреев за кольца. Я думаю, что это идет от какой-то жуткой болезни, коей заболевают волки: когда у них гон, то они делаются бешеными зверями. Значит, это болезнь зверства.
