Голо Раймунд - Из мещан
– Вы не могли бы мне ответить на один вопрос, который имеет для меня большое значение?…
– К вашим услугам, милостивый государь, – последовал вежливый ответ.
– В былое время я знавал одно семейство, носившее ту же фамилию, что и вы! К тому семейству я был очень близок!… Отец был доктором в этом семействе, в деревне Н… Вы не состоите ли в родстве с ними?
– То был мой дед, – ответил коротко Геллиг, явно недружелюбным тоном.
– Боже мой, дед! Ваш дед! – вскричал барон. – Значит, я не ошибся!
Рихард ожидал, что теперь со стороны Геллига тоже посыпятся вопросы, но он ошибся; управляющий нагнулся к собаке и нежно проводил по ее ушам и голове.
– Тогда ваш отец, – снова начал барон, – был некоторое время, насколько мне известно, пастором в родной своей деревне.
– Совершенно верно, милостивый государь.
– А что с ним стало после?
– Он умер! – ответил Геллиг, растягивая слова и не поднимая головы по-прежнему.
– Умер, – как эхо, повторил барон и в волнении зашагал по комнате. – Прекрасный был человек!…
Прервав свое хождение, он остановился перед Геллигом и решительно произнес:
– Было время, когда фамилия Браатц фон Диттерргейм и Геллиг – составляли одно целое!… Ваша тетка была моя жена!…
Управляющий кивнул головой в знак согласия и барон продолжал:
– Она сама оставила меня, – сказал он, причем голос его заметно дрогнул. – И с тех пор я не имел о ней никаких сведений!… Не можете ли вы мне сказать, что с нею сталось?
– Несчастная женщина! – тихим и прочувственным голосом ответил Геллиг.
Барон пошатнулся и поднес руку к глазам.
Полина подошла к нему и нежным движением отвела его руку и прижалась к ней лицом.
– Я не знаю за собой никакой вины! – успокоил он молодую девушку. – Но скорбь моя беспредельна! – с грустью прибавил он.
Слова: „Я не знаю за собой никакой вины“, – были настолько искренними, что произвели глубокое впечатление на Геллига, и он уже без предубеждения взглянул на барона.
– Я никак не ожидал встретить вас здесь, – продолжал фон Браатц, обращаясь к управляющему. – Полина ничего не знает о несчастной катастрофе моей жизни, а ее отец, как видно, позабыл об этой печальной истории! – с горечью прибавил он. – Иначе, поверьте, если бы он написал, что вы здесь, мы бы с вами не встретились! Но раз обстоятельства так сложились, не будете ли вы так добры, поделиться со мною фактами, полными для меня огромного значения!
Манера говорить „дядюшки Рихарда“, полная добродушия и искренней откровенности, не только не допускала противоречия или недоброжелательства, наоборот, подкупала, располагая в свою пользу.
Это испытал на себе Ганс Геллиг…
Забыв свое предубеждение против аристократии и особенно против барона фон Браатц, он пошел навстречу его желаниям, почувствовав к нему симпатию и расположение.
– До обеда у меня есть неотложные занятия, – сказал Геллиг барону, – а после него – я весь к вашим услугам, барон!
– Благодарю вас! – просиял Рихард, с чувством пожимая руку управляющего.
В разговор вступила Полина.
– Ах, вы всегда так заботитесь о моих интересах! – сказала она, и на этот раз в тоне ее голоса звучала неподдельная вежливость. – Я право, не знаю, как и благодарить вас!
Управляющий слегка поклонился ей.
– В настоящую минуту дело идет скорее о ваших удовольствиях, чем о ваших интересах! – шутливо подчеркнул он. – Мне сказали, что для бала, назначенного на сегодня или на завтра, намерены сделать нападение на лес! И мне необходимо присмотреть за процедурой „грабежа с увеселительной целью“, – прибавил он с улыбкой, – а то могут поломать питомники.
Полина сделала удивленное лицо.
– Для какого бала? – спросила она. – Я ничего решительно не знаю об этом!
– Простите, если своим сообщением я невольно нарушил обаяние сюрприза, который, очевидно, готовила вам госпожа фон Герштейн! Теперь она в праве на меня разгневаться!
– Зато я буду вам крайне признательна! – сказала Полина. – Поверьте, если этот бал и был бы для меня сюрпризом, то очень неприятным!
Управляющий с недоумением посмотрел на нее, и Полина поспешила пояснить:
– Г-жа фон Герштейн всегда стремится доставить мне удовольствие, за что я ей очень благодарна! Но в данном случае она забыла о том, что этот дом в настоящее время – дом скорби и воздыхания! Со дня смерти господина Ридинга не прошло еще и трех месяцев. И если мы, никогда не знавшие его, не можем сожалеть о нем, то найдутся здесь и такие сердца, которые обливаются, быть может, кровью при печальном воспоминании о нем!… Приятно ли им будет столкнуться с таким пренебрежительным отношением к святейшему из чувств, как импровизация какого-то бала?!
Геллиг внимал этим речам с чувством приятного изумления. И подобно тому, как тает снег под лучами вешнего солнца, таяла в нем неприступная холодность под влиянием теплых и задушевных слов Полины…
Он бросил невольный взгляд удивления на молодую девушку, запавший в глубину ее сердца, радостно дрогнувшего, словно в предчувствии какого-то нового, еще не испытанного ею, чувства.
Впрочем, молодой человек тотчас же овладел собой и уже спокойно-деловитым тоном спросил Полину:
– Какое же будет ваше распоряжение, фрейлейн, относительно бала?… Не пожелаете ли вы отменить приказание госпожи фон Герштейн, опираясь на свои права?
– Мои права тут ни при чем, – ответила Полина, – я отменю это распоряжение в интересах самой госпожи фон Герштейн! Но не предупреждайте ее, я сама поговорю с нею и поблагодарю за внимание ко мне! А вас я только попрошу уведомить людей об отмене первоначального распоряжения.
– Хорошо, я их уведомлю! – сказал Геллиг, и непривычная мягкость звучала в его грудном, выразительном голосе, что заставило смутиться Полину, и на прощальное приветствие опекуна она еле слышно ответила.
После ухода управляющего барон тоже удалился к себе, и Полина осталась одна. Долго сидела она, задумавшись, у окна, рассеянно глядя, как старый Антон перед дверьми флигеля чистил винтовку своего барина.
Затем, словно пробудившись от сладострастного сновидения, она встала и, взглянув на себя мимоходом в зеркало, вслух сказала:
– Пора одеваться!
На Полине был утренний туалет.
5.
На прекрасно обставленной террасе, выходившей из замка прямо в парк, собрались все домочадцы полковника фон Герштейн.
Обед только что кончился.
Сусанна первая вышла из-за стола, подав этим пример остальным сделать то же самое.
Управляющий, поднявшись вместе со всеми, сделал общий поклон и хотел удалиться, когда госпожа фон Герштейн обратилась к нему со словами:
– Геллиг, останьтесь сегодня в нашем семейном кружке ради интимной беседы!
Геллиг, прежде чем ответить, мельком взглянул на Полину и, увидев одобрение в ее глазах, согласился на просьбу дамы.
С того времени, когда Полина с тактичностью нежного и чувствительного сердца отнеслась с таким вниманием к памяти и трауру по его покойном друге, заменявшем ему при жизни отца, Ганс иными глазами стал смотреть на нее. Она представлялась ему в совершенно новом и чрезвычайно благоприятном освещении! И Ганс стал к ней относиться с большим расположением, которое его самого благодетельно согревало.
Сама Полина тоже совершенно изменила отношение к опекуну.
С приездом дядюшки Рихарда она обрела уверенность, что ее безотрадное существование среди чуждых ей и несимпатичных людей кончилось! У нее была твердая опора в старике-бароне, надежно охраняющем свою любимицу от жизненных невзгод. Неподдельный, живой юмор дядюшки Рихарда вызывал отголосок веселости в груди молодой девушки, с лица которой почти совершенно исчезла мрачная черточка, так портившая его обаятельную прелесть.
С того дня, когда барон познакомился с Геллигом, а затем имел с ним долгую беседу во флигеле, между мужчинами установились своеобразные отношения.
Когда барон вышел из дома управляющего, Полина заметила, что он был сильно взволнован и растроган. Очевидно, это было следствием серьезного разговора. Но какого рода беседа происходила между бароном и управляющим?
Все это очень интересовало Полину, знавшую историю кратковременной и печальной семейной жизни дяди только из отрывочных рассказов ее отца, причем из слов отца Полина могла только вынести впечатление, что „супруги фон Браатц не сошлись характерами“. Не мог, мол, барон ужиться с мещанкой!
Поэтому Полина предполагала, что „дядя Рихард“ как гордый аристократ, к Геллигу-мещанину отнесется пренебрежительно и свысока. И была приятно удивлена, когда барон просто и сердечно обратился к управляющему с расспросами. Да и до этого, еще в разговоре с Полиной, он открыто выказал свое восхищение наружностью и мужественным обликом ее опекуна…
С того памятного разговора прошло всего несколько дней, но между молодой девушкой и опекуном незаметно установились более дружеские отношения. Этому особенно помогло то обстоятельство, что „дядюшка Рихард“ стал с нескрываемым интересом относиться к молодому человеку, превознося и восхищаясь его энергичной волей и нравственно-стойким характером.
