Жорж Бордонов - Реквием по Жилю де Рэ
Рауле качает головой:
— О, мастер, так вы любили его!
— Мне нравилось доставлять ему радость. Мне было приятно, когда он ощущал удовлетворение, горячо расхваливал то, что творили мои руки, и с нетерпением ожидал, когда я наконец закончу начатое, из чего мог получиться либо подлинный шедевр, либо жалкая поделка. Я любил, когда он разгадывал мои задумки, самые сокровенные планы и разделял со мной безудержный восторг, который снисходит на создателя, подобно короткому озарению — раз, и нету!
— А много ли он вас расспрашивал, когда вы трудились?
— Жилю хотелось знать все: как называется тот или иной инструмент и как им пользоваться (он сам брал его в руки и повторял мои движения). Я научил его рисовать. Он растирал краски под моим присмотром, перегонял васильковый сок, клал позолоту и наносил на нее узоры. «Ах, — бывало говаривал он, — какое чудесное время. Вы сущий кудесник, мастер Фома. А каморка ваша — обиталище сказочного волшебства…»
А по вечерам большой зал замка снова и снова содрогался от безумных воплей, и вино лилось из бочек рекой. Что ни день, удалые друзья Жиля приводили в Шантосе нового пажа, прекрасного, как утренняя заря, с кожей белой, как молоко. В Шантосе еще никогда не собиралось столько красивых отроков, как в те времена. А старик Краон, гладя на все это, скрипел зубами, хотя и силился не подавать виду…
Гийометта:
— Да, ему как раз стукнуло шестнадцать — было это в 1420 году. Я ушла со службы — она стала мне поперек горла. Не то, чтобы Жиль сам прогнал меня, нет. Уж слишком он был привязан ко мне — любовь его и впрямь не знала границ! Но своими упреками и нравоучениями я, видать, страсть как ему надоела. Жиль уже был настоящий мужчина и по стати, и по манерам. Со временем он стал такой же большой, как и старый сир де Краон, — высок ростом и широк в плечах. Бороду вот отпустил. Да и потом, мне уже было страшновато с ним. Маломальское возражение — и взгляд его делался неподвижным, а глаза сверкали злобой. Я еще помнила последние слова Ги де Лаваля, но что было толку — Жиль и слышать ничего не желал. Так что зачем было тянуть лямку? В то утро, перед расставанием, он обнимал меня и лил слезы. Муж мой, суконщик, приличия ради зашмыгал носом — ему сам черт был не брат.
Выбрались мы, стало быть, из этого дьявольского логова — и прямиком домой, а дом наш был самый красивый в округе, да еще с садом; денег у нас скопилась прорва, и мы думали зажить припеваючи. Жиль дал нам все. И щедрость его показалась мне добрым знаком. Я думала: «Он непременно исправится. Пока в нем говорит дурная кровь. Но скоро это пройдет — я знаю. По весне человек словно шалеет, летом — делается мудрее, а зимой — вспоминает былое». Но Жиль был не такой, как все…
Потом я видела его лишь издали, правда, раз или два он заглядывал к нам — так, поболтать о том да о сем, а может — просто вспомнить счастливую юность.
9
ЕКАТЕРИНА ТУАРСКАЯ
Жиль:
— Я уж было собрался жениться на Беатрисе Роанской. Приготовления к свадьбе шли полным ходом; портные в Шантосе старались вовсю. Но в это самое время герцог Иоанн V угодил в западню в Пантьевре[10], и тамошний граф заточил его вместе с братом в подземелье. Шантосейские рыцари отправились герцогу на выручку… — однако я опять отвлекаюсь, ну да ладно, — а меня с собой не взяли: я был еще слишком молод.
Здесь Жиль прерывается. Пламя одной из свеч ярко вспыхивает и тут же гаснет. От фитиля тянется вверх тонкая зыбкая струйка дыма. Узник спрашивает:
— Может, кликнуть, чтоб принесли еще свечей?
— Вы боитесь темноты?
— …Старый сир де Краон послал за мной. Старик весь лучился радостью, он взял меня за плечо — как всегда, когда разговор заходил о чем-то важном. И я услышал такие вот слова: «Какое счастье, что герцог Иоанн угодил в каменный мешок — свадьбе твоей отныне не бывать! Я все продумал и решил: Беатриса тебе не пара, и надеяться тут особенно не на что. Своим освобождением герцог будет обязан нам по гроб жизни, так что можешь не бояться немилости его после разрыва с Беатрисой. Когда-то графы Пантьеврские прошлись ураганом по нашим землям, и Иоанн великодушно возместил нам весь ущерб, так что, взяв в жены племянницу его, ты вряд ли сможешь рассчитывать на богатое приданое. Что молчишь? Или Беатриса так уж полюбилась тебе?..»
Нет, не любил я Беатрису, и дед прекрасно это знал. Но, когда речь заходила о браке, ему очень хотелось знать и мое мнение. Не услышав от меня ни слова в ответ, старик продолжал: «Сказать по чести, любезный мой внук де Рэ, зачем размениваться на мелкую монету, хоть она и лежит у нас под ногами, — уж лучше поискать что-нибудь стоящее, пусть и подальше. Возьмем, к примеру, кузину твою Екатерину Туарскую: она много богаче племянницы Иоанна. За нею всего вдосталь, как и за тобой, — стало быть, твое состояние увеличится вдвое и земли твои соединятся с моими. Ты будешь править тремя провинциями, владения твои будут простираться от берегов Луары до самого моря, ты станешь их полновластным владыкой — первым после Господа! Ты будешь несказанно богат — не чета другим. Вот так удача! Подумай хорошенько. Лишний доход еще никому не мешал!»
Старик так упорствовал, что мне ничего не оставалось, как очертя голову кинуться в омут, к которому он меня подвел. Но тут возникла загвоздка, черт бы ее побрал, — из-за нее едва не рухнули все наши надежды: по закону я не мог взять в жены Екатерину, потому как она доводилась мне близкой родственницей…
Екатерина была девицей премилой и добросердечной. Женитьба на ней и впрямь сулила немалые выгоды: виконты Туарские происходили из королевского рода и считались принцами крови. Миле Туарский, отец Екатерины, умер от сильной горячки в Мо, и матери ее, Беатрисе де Монжан, по наследству от мужа достались два замка с поместьями — в Пузоже и Тиффоже. Что же до матушки ее, она показалась мне женщиной простодушной и нерешительной. Поначалу она сомневалась в искренности моих чувств, однако я пленил ее галантным обхождением и медоточивыми речами, и она, в конце концов, поверила мне. Одним словом, я взял и увел Екатерину с собой, и никто не стал чинить мне препятствий; старик де Краон отыскал где-то монаха, и тот, то ли по простоте души, то ли за мзду, согласился нас тайно повенчать…
— Оставьте этот глумливый, богомерзкий тон — он говорит отнюдь не в вашу пользу. Вам, я вижу, до сих пор доставляет радость вспоминать, как вы обманули доверие графини Туарской?
— Не я придумал похитить ее. То была еще одна хитрость сира де Краона — он все продумал до тонкостей. А я лишь исполнил его волю.
— И с большой охотой. Вы хоть сожалеете о содеянном?
— Конечно, мне жаль Екатерину. Она была сама невинность и доброта. Я не слышал от нее ни слов раскаяния, ни жалоб. Но, даже если б она и начала сетовать на свою жалкую участь, я все равно не смог бы внять ни укорам ее, ни мольбам.
— Но почему, женившись на Екатерине, вы не образумились и не перестали предаваться греховным усладам?
— Я пытался, но ничего не получалось: греховная страсть оказалась сильнее меня. О моих постыдных влечениях знало слишком много друзей — они непрестанно укрепляли меня во грехе и что ни день приводили в Шантосе новых, отроков.
— Неужели, однако, супруга не старалась вас удержать?
— Разумеется, старалась. И порой при мысли о том, что я обхожусь с Екатериной жестоко и гублю ее молодость, жалость щемила мне сердце. Тогда я, силясь побороть отвращение, шел к ней, чтобы выполнить свой супружеский долг, однако всякий раз мне хотелось поскорее отделаться от нее и вновь оказаться среди друзей.
— Ну, а сир де Краон, неужто он не пробовал остепенить вас?
— У него и без меня забот хватало: по закону он должен был управлять всеми моими землями, покуда я не стану совершеннолетним. Ведь после женитьбы ко мне перешло несколько замков — Пузожский, Тиффожский, Конфоланский и Кабанэйский. Возомнив себя полновластным хозяином столь обширных владений, старик едва не ошалел от радости. Он правил так, как ему хотелось: став некоронованным королем этого маленького королевства, старый плут мог жестоко унизить одного вассала и несказанно возвысить другого. Женитьба моя была для него свершившимся фактом — делом прошлым. Несмотря на преклонные годы, он оставался в здравом уме и продолжал строить новые планы.
К Екатерине старик относился с почтением, однако ее горе ничуть его не трогало. На своем веку он столько повидал бед! Да и вообще дед взирал на женщин свысока! Они были для него не более чем жалкими игрушками, помогающими скрасить жизнь. Он относился к ним с презрением и всегда осыпал насмешками. Хотя обойтись без слабого пола не мог: побыв вдовцом не больше двух-трех недель, он женился вновь — на бабке Жиля де Сийе…
Екатерина Туарская:
