Владимир Меженков - Проклятие Ирода Великого
Ирод внимательно слушал рассказ отца, и чем внимательнее слушал его, тем яснее вырисовывалась перед ним картина, в сложном многоцветье которой убийство наместника Сирии было всего лишь штрихом в не считающейся ни с какими издержками и жертвами борьбе за власть.
Все началось с Луция Сергия Катилины [21], который вознамерился не только ликвидировать республиканские устои в Риме, но и уничтожить всякую власть, предоставив народу возможность вернуться к естественному образу жизни. Блестящий оратор, он доказывал, что любая власть держится на деньгах, а деньги не что иное, как единственное божество олигархов, в могущество которого они заставили поверить всех граждан Рима и прежде всего сенат. Речи Катилины увлекли многих, в том числе молодого Цезаря. Пылкий юноша, завидовавший, как и многие молодые люди его времени, славе Александра Македонского, который превыше всего ставил воинскую доблесть, а не личное обогащение [22], принял самое активное участие в заговоре Катилины. С этой целью он взялся за организацию вооруженного восстания против Суллы [23]и поддержал своего дядю по материнской линии Мария [24], возглавившего движение популяров [25]. Однако и этот заговор, подобно заговору Катилины, был раскрыт. Сенатор Лутаций Катул, брат известного в то время поэта Гая Катуллы, сочинявшего язвительные ямбы о Цезаре и его сторонниках, в пространной речи обвинил Цезаря в государственной измене, закончив свое выступление словами: «Итак, Цезарь покушается на государство уже не путем подкопа, но с осадными машинами».
Цезарь пустил в ход все свое обаяние и красноречие, чтобы отвести от себя это обвинение. Сенат, всецело поддерживавший Суллу и партию оптиматов [26], которую он возглавлял, тем не менее снял с Цезаря обвинение в государственной измене. Раздраженный таким вердиктом сената Сулла вскричал: «Вы ничего не понимаете, если не видите, что в этом мальчишке – много Мариев». Цезарь, не желая испытывать судьбу, бежал в Вифинию [27]к тамошнему царю Никодиму IV, завещавшему свою страну в качестве дара Риму. Здесь Цезарь переждал тревожные времена, упражняясь в красноречии и искусстве выдавать черное за белое и наоборот, что позже принесет ему славу самого справедливого политического деятеля и беспристрастного судьи. Дождавшись сообщения друзей из Рима о том, что могущество Суллы пошло на убыль и что его, Цезаря, ожидают в столице, чтобы продолжить дело, начатое Катилиной и Марием, будущий властитель мировой державы пустился в обратный путь. В Риме Цезаря восторженно встретили неимущие и крайне настороженно отнесшиеся к нему сенаторы. Понимая, что в одиночку ему не добиться высшей власти, Цезарь вступил в союз с оптиматами Крассом [28]и Помпеем [29]. Этот союз, названный позже первым триумвиратом («союзом трех мужей»), стал самой удачной выдумкой рвавшегося к единоличной власти Цезаря, в которой его мудрость политика нашла подкрепление в деньгах Красса и полководческом таланте Помпея. Чтобы укрепить свое лидирующее положение в триумвирате и вместе с тем не дать повода для разочарований в надеждах на лучшую жизнь черни, Цезарь уговорил Красса устроить публичную трапезу на десять тысяч столов, за которыми мог утолить голод и жажду любой желающий. Помпея он женил на своей юной дочери Юлии, а сам женился на племяннице своего злейшего врага Суллы Помпее. Далеко идущие планы Цезаря разоблачил Катон [30]. Выступив в сенате, он заявил: «О, республика! Ты начинаешь служить посредницей для бракосочетаний, а твои провинции и консульства поступают в приданое!» Но и к непримиримому Катону Цезарь нашел подход, проведя через него, вопреки сопротивлению сената, два аграрных закона в пользу ветеранов и неимущих граждан.
Отныне Цезарь манипулировал своими товарищами по триумвирату как хотел. При этом он не препятствовал маниакальной страсти Красса становиться все богаче и богаче, предоставив в его полное распоряжение Сирию, а прямодушного Помпея, чуждого каких бы то ни было политических интриг, превратил в свою главную ударную силу, который наводил панический ужас на сенаторов одной-единственной фразой: «Перестаньте приводить статьи законов тому, у кого за поясом меч». Оба сполна получили то, к чему стремились. Красс, воюя с парфянами, потерпел поражение в битве при Каррах в излучине Евфрата в северо-восточной Месопотамии и был схвачен в плен. Парфяне, вволю поиздевавшись над знатным пленником, спросили его: «Ты пришел сюда за нашим золотом? Ну так получи его столько, сколько в тебя влезет», – и влили ему в рот расплавленный драгоценный металл. Помпей, потерпев поражение от Цезаря в битве при Фарсале на северо-востоке Греции, бежал в Египет, где ему даже не дали сойти на берег: его давний соратник Септимий, выполняя приказ управляющего делами при дворе юного Птолемея XIV евнуха Потина, вонзил в спину Помпея меч.
4Но прежде, чем прославленный полководец нашел смерть от руки своего соратника и бывшего военного трибуна, Помпей пополнил список своих побед воинскими подвигами в Азии, сразившись здесь с царем Понта Митридатом IV Евпатором и его армянским союзником и зятем Тиграном I. Рассказывали, что, получив предписание народного собрания возглавить войска, находившиеся в Малой Азии, Помпей, находившийся не у дел в своей резиденции под Римом, нахмурив брови, сказал: «Увы, что за бесконечная борьба! Насколько лучше было бы остаться одним из незаметных людей – ведь теперь я никогда не избавлюсь от войн, никогда не спасусь от зависти, не смогу мирно жить в деревне с женой!» Впрочем, Помпей лукавил: он не представлял себе своей жизни вне армии, и когда узнал, что командовавший до него войсками в Малой Азии Лукулл [31]смещен, даже обрадовался, что на его место назначен именно он, а не кто другой.
В Азии Помпею пришлось сражаться не только с хорошо обученными воинами-мужчинами, но и с воинственными амазонками. Преследуя противника от Евфрата до Аракса, он вынудил Митридата бежать в Боспорское царство [32], а сам, отобрав у Тиграна Сирию и ограничив его власть одной лишь Арменией, повернул на юг и вступил в Дамаск.
В это же время в Иудее развернулась борьба за власть между правнуками Маттафии Гирканом и Аристовулом. Собственно, вражда эта была предсказуема, как предсказуемо было и то, что в борьбе за власть двух всегда найдутся третьи, которые обязательно захотят извлечь из их борьбы личную для себя выгоду. Предсказуемой эта вражда стала уже после самопровозглашения внука Маттафии, тоже Аристовула, себя царем. Евреи во второй раз наступили на одни и те же грабли, и грабли эти теперь не просто больно ушибли им лоб, а раскроили череп.
5А как все славно начиналось! Евреи, выйдя из Египта и заселив землю Ханаанскую, в течение четырехсот лет не знали над собой никакой власти, кроме власти Предвечного. Да и Предвечный, Бог евреев, будто нарочно не явил им своего лица, дабы они не стали делать его изображений и поклоняться им, а носили Его в сердце своем. Этот четырехсотлетний период вошел в историю как Время Судей. Судьи не имели никакой реальной власти ни над людьми, ни над землей, которую они заселили, ни права передачи своих полномочий наследникам. Единственная их прерогатива – личным примером служить Предвечному, следовать всем Его законам и предписаниям, а в тревожные времена становиться во главе войска и первыми идти на врага. Незабываемое то было время, о котором в древних книгах сказано: «В те дни не было царя у Израиля; каждый делал то, чтó ему казалось справедливым».
А потом евреям захотелось быть не хуже, чем другие народы, и пришли они к пророку Самуилу [33], и потребовали поставить над собой «царя, чтобы он судил нас, как у прочих народов». Наивные! По простоте душевной они не ведали, что, требуя поставить над собой царя, они отказывают в доверии Предвечному, в верности Которому без устали клянутся, а обрушивающиеся на их головы несчастья объясняют все новыми и новыми испытаниями, которые насылает на них неистощимый на злые выдумки Бог. Но то, чего не поняли евреи, впервые в мировой истории показавшие человечеству, что можно жить в совершенно особой общественной среде, где нормы закона определяют взаимоотношения между людьми, а не нормы этих взаимоотношений определяют законы, прекрасно понял Сам Предвечный. И потому сказал Самуилу: «Послушай гóлоса народа во всем, чтó они говорят тебе; ибо не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтоб Я не царствовал над ними» [34]. Выбор народа привел к тому, что уже после третьего по счету царя некогда единое государство Израиль распалось на собственно Израиль и Иудею, в каждом из которых правили свои цари, враждовавшие между собой. Спустя еще двести лет Израильское царство вовсе исчезло с лица земли, а еще через четыреста лет лишилась самостоятельности и Иудея, войдя в состав мировой державы Александра Македонского.
