Лина ТриЭС - Третья истина
— Не напоминай мне несчастья моей жизни…
— Какое, какое несчастье?
— Да что говорить. Идем. Средняя Рогатка совсем близко, а это, можно считать, мы в Петрограде.
— Ну, и не говорите. Не надо. Вы — всегда так! Вы меня ничуточки не уважаете, не верите в мой ум, хотя бы немного, дразните и мучаете, не смóтрите совсем! — она села на обочину и горько зарыдала, добавляя все более и более надрывные ноты. Он присел рядом и развернул ее к себе:
— Александрин! Что за выяснение отношений посреди дороги? Для этого необходим хотя бы минимальный комфорт. Отложи. Умыть тебя? — Он отвинтил крышку их большой фляги и, плеснув на руку воды, тщательно и бесцеремонно вымыл ей лицо. Потом в ход пошел очередной платок. Саша не сопротивлялась. Это лучше, чем идти впереди, не обращая на нее внимания!
— Еще поплачешь, или уже спать?
— Ладно, — шмыгая, согласилась Саша. — Спать.
Виконт поднял ее на руки, а она, обретя нежданное, но желанное удобство, сочла за необходимое выразить одобрение:
— Помните, Поленька, как вы когда-то терялись, если я плакать начинала? А теперь: раз, раз — и приводите меня в порядок!
— Александрин! Ты говоришь о себе, как о стихии!
— Виконт, — теперь, когда ее голова покоилась на его плече, она почувствовала тягу к задушевной беседе, — а вот вы всегда так спокойно воспринимаете беспощадно-коварные пинки судьбы…
— Саша! Я же все-таки мужчина, а не истеричная дама-психопатка! И какие такие беспощадно-коварные? Что за слог у тебя?
— Опять не нравится? Закончились ошибки в орфографии, теперь вы недовольны стилем?
— Закончились? Ты меня радуешь, просто радуешь. Только этого не может быть. — Виконт отвечал, приязненно оглядывая окрестности, и изредка, с таким же выражением посматривая на нее. Она сочла момент уместным:
— Знаете, что? Давайте поговорим.
— Давай. Самое время.
— Вот, я обращала внимание, что другие люди, ладно, не улыбайтесь, дети моего возраста, как-то постепенно становятся взрослыми…
— А ты стала внезапно и бесповоротно. Понимаю.
— Поль! Посерьезнейте, пожалуйста. У них происходит, ну как будто постепенное растворение взрослого в детском. А у меня — как это вы тогда, в церкви говорили, когда расписывали? — эмульсия.
— Что у тебя? А! Молодец, запомнила! Сравнение подходит: детское и взрослое присутствуют, но не смешиваются. Мне тоже приходило такое в голову. О тебе.
— Виконт! Именно это называется родство душ! Точно так думали?
— Слово в слово.
— Вы опять… А хорошо ли, что вы несете и несете меня, я же уже не больная?
— Хорошо.
Саша немедленно успокоилась этим более чем необоснованным ответом и уснула. Проснулась, уже, когда дорога оказалась освещенной не утренним, а дневным светом. В голове пронеслись смутные воспоминания о просыпавшейся, пока сама она спала, совести. Она тотчас попросилась вниз и объявила привал. Забота, забота о нем и немедленно. Она сумеет проявить ее только на остановке. Не нести же теперь ей его, такого огромного.
Саша подождала пока Виконт сядет, и, не откладывая дела в долгий ящик, приступила к заботам. Вон веточки какие-то в волосах. Начала с причесывания, но увлеклась вариантами зачесов, и вместо материнского ухода в ее действиях проявилось нечто, что позволило Виконту изречь:
— Вот, и в куклы играть любишь еще.
— Виконт, знаете? Я очень мучаюсь.
Чтобы отдохнуть, они сошли с дороги. Поль сидел на деревянной лавочке возле заборчика, из-за которого лезли цветущие ветки, и сплетал жгутик, подозрительно смахивающий на веночек. Саша стояла за его спиной и, глядя на русый затылок, ждала реакции на свои слова.
— Вырастешь, что ж расстраиваться?
— Я не о куклах, а о собственном поведении.
— Жаль, что Петербург не на горе, а то он был бы уже виден, представляешь наше настроение? И даже тумана сегодня нет.
— Вас действительно увлекла эта мысль, или вы просто не хотите разбираться в моем характере? Я — самоед, как вы говорите, да? Неприятное впечатление?
Он свернул жгутик, с прихотливо вплетенными цветами, обернулся и водрузил ей на голову:
— Приятное. Если, Александрин, я не разберусь, не разберется никто. Приходится. Долг.
— Значит, не хотите… — уже рассеяно проговорила Саша, пытаясь разглядеть себя в придорожной луже. Лицо все еще слишком худенькое, какое-то треугольное! Но, надо думать, светло-розовые цветы и ее палево-желтая косыночка, цвета которых смутно угадываются в воде, красиво сочетаются. И это улучшает общее впечатление?
— Хочу, — сказал Виконт и вкрадчиво добавил: — Но ты не торопись, не торопись, любуйся…
Саша тут же отвела взгляд от своего отражения и завела заготовленную песню:
— Потом я могу раскаиваться, но в тот момент, когда я вытворяю, не могу себя заставить прекратить… Точно знаю, что надо делать противоположное и не делаю.
— А что, собственно, вытворяешь, я ничего не замечал такого. Самоедство это. — Он улыбнулся. Это слово всегда было ответом на все Сашины попытки разобраться в себе.
— Вот вас мучаю. Эгоистка… — не говорить же, что стремление всегда быть центром его внимания толкает ее порой на странные поступки и слова.
— Меня мучаешь? Чем? Мне твои разговоры не в тягость. Я понимаю — они естественны в твои годы.
— Я не о разговорах. Но знаете, Виконт, я думаю, раз у человека есть теоретический контроль над собой, то и практический рано или поздно появится.
— Нет, отчего же, есть очень противоречивые натуры. Но у тебя предостаточно практического контроля. — И легко спросил:
— Ты ведь не все мне говоришь о своих «мучениях», так?
Смущенный кивок получился у Саши сам собой, прежде чем она подумала, стоило ли его делать. Сразу же заставила себя поднять на него глаза:
— А можно любить эгоиста, неуравновешенного, нытика, слабовольного, трусливого, слабого, никчемного …
— Где ты видела это скопище пороков?
— …без талантов, надоедливого, с какой-то дурацкой внешностью: с обтянутыми скулами, худющего, мелковатого, да к тому же, женского рода?
— Почему тебя интересует, добьется ли эта бедняжка любви? — рассмеялся Виконт, вставая, — Сашенька, да все у тебя хорошо. Оставь это.
Саша уткнулась носом в его плечо и тихо спросила:
— В ваших словах есть хоть малая доля правды?
— Есть.
…Даже, если в его словах не было и капли правды, все равно, ей удалось преодолеть его поглощенность предстоящей встречей с городом, и это восстановило, пошатнувшуюся было, веру в то, что она останется для Виконта важной частью его жизни и тут, в Петрограде. Он не оставил без внимания ее ропот и устроил настоящий отдых, продемонстрировав в который раз свою способность вынимать из рукава все необходимое. Так или иначе, но когда он встал и заглянул за заборчик, там, как по заказу, оказался ворчливый старикашка, который начал беседу с Виконтом с ругливых претензий по поводу явления его головы над забором, но, проникшись стремительной симпатией, после посулов угощения с вином, завершил свое выступление приглашением посидеть в горенке.
Выспавшаяся Саша села с ними за стол, и поглотив с аппетитом немало пищи, согласилась поиграть со старичком в домино. Виконт не лег спать, а сидел тут же и читал нашедшиеся в доме газеты. Это делало игру еще приятнее: время от времени он бросал взгляд на выстроенную ими линию костяшек, заглядывал в Сашины и, указывая пальцем, подавал неординарные советы: «верхняя и нижняя части что-то не симметричны, вон ту — вниз для баланса», «эта линия слишком монотонна, нужен излом, вот эту — налево». Старичок выигрывал, был в восторге и приглашал остаться на пару дней, но ближе к вечеру Виконт решил, что пора покинуть этот гостеприимный кров.
ГЛАВА 2. ДОМ НА ЛИГОВКЕ
…Город появился в опустившемся все же, несмотря на ветер, тумане неясными очертаниями колон. Саша давно видела впереди эти сгустки в темноватом воздухе, но не осознавала что это уже Петроград, пока Виконт, указав на них, не объявил:
— Ближняя застава. Московские Ворота.
Ни одного зажженного фонаря, ни одного человека, ни одного звука. Виконт большей частью молчал, она только временами слышала, что он вдыхает полной грудью туман и эту странную серую темноту. Он шел в ней очень уверенно, произносил вполголоса названия улиц: Лиговка… Болдыревская… Расстанная… Разъезжая… Они звучали так ласково и по-свойски в его устах, что ревность к любимому Полем творению Петра грозила вернуться. К тому же Саша с удивлением замечала тут и там груды мусора, а как-то раз ей почудилось, что в пересекаемом ими переулке лежит что-то похожее на лошадь. Она вздрогнула и быстро взглянула на Поля. Но тот только бросал на все это неопределенные взгляды, не теряя приподнятого настроения. Его рука с нежностью, как ей казалось, дотрагивалась до перил мостов, стен, чугунных решеток, и если бы другая не придерживала Сашин локоть, она бы подумала, что он забыл о ее присутствии.
