Проспер Мериме - Варфоломеевская ночь
— Я только слуга этого господина, — отвечал Моревель. — Мой господин вас ждет в другой комнате.
И Моревель указал на дверь смежной комнаты.
Этьенн Ферран отворил ее, но тотчас же отступил назад.
Перед ним расстилался густой мрак. Он понял, что попал в засаду.
Раздался хохот. Этьенн бросился на Моревеля, но тот уже успел прицелиться из мушкета, и пуля попала молодому человеку в голову. Этьенн упал. Тогда Моревель перетащил тело жертвы в темную комнату и, нажав пружину, сказал:
— Прощай, прекрасный певец любви! Теперь я примусь за твою горлицу.
Тело Этьенна исчезло под опустившейся дверью, сообщавшейся с Сеной.
VI. Любовь невесты
Перрен Модюи, известный в квартале Сен-Марсельском как сен-медарский звонарь, жил в маленьком домике, смежном с церковью, колокола которой находились в его распоряжении.
В доме было только одно нижнее жилье, но комнаты удобно расположены для него самого, дочери Алисы и старой и верной Жермены.
Перрену Модюи нетрудно было попасть из дома на колокольню, стоило только пройти из комнаты по крытой и длинной галерее. Церковное начальство велело выстроить эту галерею, чтобы избавить от излишней ходьбы звонаря, ноги которого уже не имели силы молодости.
На другой день после того, как Моревель бросил Этьенна в реку, в низкой комнате, служившей столовой, Жермена шила ризу, которую хотела поднести аббату в день его именин. Давно уже звон на колокольне Сен-Медарской возвестил жителям предместья, что настал полдень. Алиса задумчиво перелистывала книгу.
— Мне кажется, что в дверь постучались, — сказала Алиса.
— Я не слышала, — ответила Жермена, не поднимая головы.
— Время уходит, а батюшка не возвращается! Он обыкновенно так долго не остается на колокольне.
— Он привязывает новую веревку к большому колоколу.
— Все-таки мне не нравится, что батюшка не дома в такое беспокойное время.
«Бедное дитя! — подумала Жермена. — Если бы она знала, что один злой человек хотел лишить места нашего звонаря!»
— Жермена, я озябла.
— Озябла! В августе… при таком солнце!
Алиса встала и начала ходить по комнате.
— Вы, однако, не больны, Алиса? — с беспокойством спросила Жермена.
— Нет, мне только неприятно; батюшки нет…
— И вы напрасно ждали вчера вечером Этьенна Феррана, не правда ли?
— Жермена!
Старушка ласково ее обняла.
— Полно, полно. Мне вы можете в этом признаться; я вас люблю так же, как ваша покойная матушка… Ведь я кормила вас своим молоком!.. Да, дитя мое, вы беспокоитесь, потому что Этьенн первый раз не пришел вчера по своему обыкновению… Вы улыбаетесь… я угадала…
— Как ты добра! — сказала Алиса, целуя ее.
Слеза остановилась на ее ресницах; в дверь раздался стук молотка.
Дверь отворилась и вошла высокая дама, недоверчиво смотревшая на Алису и кормилицу.
Это была Мария Тушэ.
— Можно нам остаться вдвоем? — сказала она старухе, — я хочу говорить с одной Алисой.
— Нет!.. Нет!.. Я так не оставлю. Я должна узнать…
Алиса кротко перебила свою кормилицу.
— Оставь нас, прошу тебя, — сказала она. — Наверное эта госпожа пришла не с дурными намерениями… Притом разве женщина должна бояться остаться наедине с другой женщиной?
Мария Тушэ улыбнулась.
— Вам может показаться странным, — сказала Мария, когда они сели, — что я пришла к вам в дом, но все, что говорят о вашей редкой красоте и о ваших добродетелях при дворе Карла IX, внушило мне большую охоту удостовериться самой, не был ли двор слишком к вам снисходителен.
— Двор нашего государя слишком добр, если занимается такой ничтожной девушкой, как я, — прошептала Алиса, однако покраснев от этой лести.
— Ну нет!.. И я вижу, что предположения знатных вельмож гораздо ниже истины. Поверьте, что если при дворе занимаются вами, то желают также знать, какой счастливый смертный способен тронуть ваше сердце.
Алиса задрожала.
— Я не стану от вас скрывать, — продолжала орлеанка, делая ударение на этих словах, — что на вас клевещут, предполагая вас способной решиться на брак, недостойный вашего благородства и красоты.
— На меня не клевещут, я помолвлена.
— Хорошо, помолвку можно допустить, но чтобы ваш будущий муж — по словам двора — был сомнительного происхождения…
Алиса вскочила вся дрожа.
— Этьенн Ферран честный человек!
Алиса, успокаиваясь слушала биение сердца, а потом продолжила:
— Вас не послал двор, хотя, видя вас, я соглашаюсь, что вы знатная дама… Вы пришли ко мне, неизвестно для чего…
— Уж не принимаете ли вы меня за соперницу?
— Может быть… — отвечала Алиса, пристально смотря на Марию Тушэ.
— Благодарю вас, что вы осмелились унизить меня, поставив наравне с вами, давая мне в любовники незаконнорожденного.
— Милостивая государыня!..
— Но, конечно, я не воспользуюсь случаем…
— Милостивая государыня, я запрещаю вам оскорблять в доме моего отца того, кто должен сделаться моим мужем! Не угодно ли вам сейчас оставить этот дом!
Пока Алиса плакала горькими слезами, несмотря на утешения Жермены, Мария, хотя и будучи католичкой, входила в протестантский храм на Патриаршем дворе.
Там она долго разговаривала о чем-то с реформатским пастором Мерленом. Через два часа Мария Тушэ постучалась в дверь парфюмера Ренэ.
— Моревель меня уверил, что там я найду моего отца. Ну, смелее! Тот, кто жил при дворе Карла IX, не должен краснеть».
Она вошла. Но Мария не приметила, что после ее ухода из храма Патриархов, какой-то человек подошел к пастору Мерлену. Человек этот был совсем молод. Он сильно волновался.
— Вы знаете эту женщину?
— Знаю, — отвечал пастор.
— Скажите мне ее имя, о, скажите мне ее имя, прошу вас!
— Мария Тушэ.
Незнакомец испустил крик радости.
— А!.. Злодейка!.. Теперь я стану лицом к лицу с моим убийцей!
VII. Сен-медарский звонарь
Горести чистой души похожи на облако в летний день. Они только на время затемняют солнце. Чтобы возвратить спокойствие своему сердцу, Алиса стала убеждать себя:
«Слова этой женщины сплетение фальши и лжи… Я верю в любовь моего жениха. Он скоро, скоро придет».
Дверь неожиданно отворилась и в комнату действительно вошел Этьенн Ферран.
Но прежде мы должны рассказать, каким образом он спасся.
Пуля Моревеля только оцарапала череп. Оглушенный ударом, Этьенн потерял сознание. Придя в себя, он увидел, что при малейшем движении упадет в реку. Этьенн застрял на сваях, которые держали мост, ноги повисли в воде. Нужно было как-то выбираться.
Этьенн уцепился руками и ногами за неровности свай и моста.
После огромных усилий ему удалось наконец добраться до парапета…
Но от слабости и потери крови он упал и чуть не свалился в реку.
Ухватившись за железное кольцо, вбитое в арку, он закричал.
Крик услышал горбун Клопинэ, возвращавшийся с Перреном Модюи, сен-медарским звонарем. Отец Алисы ходил просить позволения остаться на своем месте, которого его хотели лишить по клевете и доносам.
Услышав крик, Клопинэ, сердце которого всегда было готово отозваться на зов несчастных, бросился к мосту и через несколько секунд Этьенн был вне опасности. Невозможно описать изумление Клопинэ и Модюи, когда в спасенном они узнали Этьенна. И тогда он указал старому звонарю на дом своего убийцы, Перрен Модюи вскричал:
— О! Убежим!.. Тут живет коршун; в этом логовище скрывается убийца, мясник короля!
Это гнусное звание начинало распространяться по всему Парижу.
Алиса бросилась к жениху и начала укорять его, почему он забыл ее вчера. И, конечно, был принят первый же предлог, который пришел в голову молодому человеку.
Жан Гарнье пришел в этот дом позднее, когда дом уже опустел, и лишь звонарь остался отдохнуть перед службой.
Сен-медарский звонарь окинул мясника с ног до головы и сказал:
— Жан Гарнье, я угадываю причину вашего посещения; стало быть, бесполезно говорить мне о том… Но объявляю вам решительно, что вы должны отказаться от намерения просить руки моей дочери.
— Я не могу понять причину отказа.
— Разве моя дочь вам не говорила?
— Конечно, но я желаю знать не ее причины, а ваши.
— У Алисы в сердце любовь; я ее одобряю. Я дал слово. Кроме того, мне не нравятся разговоры, которые ходят о вас.
Это на минуту смутило мясника.
— Но я живу, как все, — вскричал он, притворившись рассерженным. — Неужели вы предпочтете отдать вашу дочь человеку без всякого состояния… незаконнорожденному?
— Да. Я предпочитаю отдать мою дочь честному и незаконнорожденному бедняку.
Жан Гарнье сдержал ярость и хладнокровно, сказал:
