Луи Мари Энн Куперус - Ксеркс
И прежде чем начать своё великое наступление, Мардоний решил предложить грекам мир.
Зачем, в самом деле, была нужна эта война? Он сам затеял её, чтобы отомстить за поражение, приключившееся десять лет назад. Но тогда он был всего лишь пылким молодым полководцем, блестящим князем, обнаружившим перед собой великие цели после скучных Суз со всеми женщинами и их интригами. Так зачем же, в самом деле, была нужна эта война? Отомстить грекам за их вторжение в Малую Азию? Но Мардоний толком и не помнил его. И теперь он, зять Ксеркса, похоже, состарился за эти тягучие длинные месяцы, за неторопливо влачившиеся дни после Саламина и бегства царя, — состарился лет на десять. Подобно Ксерксу, он перестал спать. Мардоний более не был убеждён в том, что хочет именно войны. Он тосковал по Персии, по Сузам, по жене Артозостре, по маленьким детям. Ему казалось, что с ним борется какая-то незримая сила, недружелюбная, злая судьба.
Ему казалось также, что боги Эллады прячутся где-то за лёгкими облачками, медленно ползущими по голубому эфиру под дуновением весеннего ветерка, и что они сильнее персидских богов, пусть Ксеркс и считал иначе.
Мардоний устал и соскучился по дому. Он послал в Афины достойного мужа — Александра, сына Аминты, князя Македонии, — человека, относившегося к Персии весьма благосклонно, в сердце своём полнейшего перса и тем не менее имевшего дружеские связи с Афинами, которым он прежде оказал немало услуг. Мардоний послал Александра в Афины затем, чтобы нарождающаяся крепкая морская держава не отвергла протянутую Персией руку. «После, — думал Мардоний, — мы легко разделаемся на суше со Спартой и её союзниками».
Это был мираж, рождённый волнением. Если угодно, мгновенная слабость, вовсе не говорившая в пользу Мардония.
Итак, он предложил грекам мир.
Глава 47
Александр обратился к народному собранию:
— Афиняне! Внемлите вестям, которые Мардоний вложил в мои уста. Я открою слово царя. Он говорит: «Я прощаю афинян за их преступления».
Македонский князь начал свою речь с воистину незыблемой тонкостью. «Я» прежде всего относилось к Александру, потом к Мардонию и в заключение к Ксерксу. Те, кто находился вдали, поначалу и не поняли троичный характер личного местоимения «я». Им на мгновение показалось, что это Александр прощает афинян за их преступления.
А какие, собственно, преступления они совершили? Первые слова Александра не вызвали у афинян симпатий к нему. Тем не менее Александр, прекрасно знавший о собственном ораторском мастерстве и о старых долгах Афин перед Македонией, продолжал излагать полученное Мардонием послание Ксеркса:
— «Посему поступи, как повелеваю я, Мардоний, и верни афинянам их собственную землю».
Афиняне, находившиеся далеко от оратора, лишь сейчас начали понимать, куда он гнёт, хотя тугодумами жителей сего города можно было назвать разве что в самую последнюю очередь. Но выбранная Александром форма обращения была слишком уж велеречивой.
— «Скажи им, чтобы они выбрали себе другие земли возле Аттики — там, где захотят».
«Этот далёкий царь из своих ещё более далёких Суз что-то очень уж свободно распоряжается чужой собственностью», — подумали афиняне.
— «Пусть живут они в соответствии со своими законами».
Иной жизни они себе и не представляли.
— «А я, если захотят они вступить в союз со мною, Царём Царей, повелю восстановить их сожжённые храмы».
Ах вот оно что! По собранию пробежал ропот, шелест, шумок. Союз с Ксерксом?.. Никогда.
— «И я исполню сии повеления, — сказал Александр уже от лица Мардония, — если вы не станете препятствовать мне. Теперь я буду говорить с вами от своего собственного имени».
— Он говорит от имени Мардония, — закивали афиняне. — Он говорит то, что ему велел говорить Мардоний…
Александр продолжил свою речь:
— «Какой же безумец способен объявить войну Царю Царей?»
— Это он объявил нам войну! — дружно возмутились афиняне.
— Это он виноват… он, Ксеркс!
— «Вы никогда не сумеете победить его, рано или поздно ваши силы иссякнут. Великие деяния царя вам известны; слыхали вы и о его многочисленной рати. Известно вам и о моём войске».
— Что он сказал? — заинтересовались стоящие поодаль.
— Чьём ещё войске?
— Мардония, — коротко пояснили находившиеся поближе.
— «Даже если вы сумеете одолеть моё войско, величину которого вам, невзирая на всю мудрость, понять не дано, отмстить за меня явятся новые полчища. Неужели вы способны счесть себя равными Персии? Неужели вы хотите утратить и отечество, и собственные жизни? Если нет, примиритесь с великим царём».
— Нет! — завопили стоявшие вдалеке афиняне, наконец осознав, о чём идёт речь.
— «Смотрите же, не упустите его милости!»
— Чьей милости? Ксеркса?
— «Более почётных условий вам, афиняне, уже не предложат».
Народ заволновался. Но Александр продолжил:
— Внемлите, афиняне! Вот что Мардоний велел мне передать вам.
— Да скажет ли он, в конце концов, хотя бы слово от себя самого? — возмутились немногие недовольные.
— Речь идёт обо мне, и я докажу вам своё благорасположение…
— Он перс, он варвар…
— Дам вам совет: не отвергайте предложения Мардония. В конечном итоге вам не выдержать войны против Ксеркса.
— Он бежал от нас после Саламина.
— Если бы я знал, что вам хватит сил выстоять до победного конца в этой войне, то не стал бы являться сюда с подобным предложением. Силы царя безграничны, они выше человеческого разумения. Если вы не заключите союз с Персией на столь выгодных условиях…
Поднялся оглушительный шум. Слова Александра утонули в море разъярённых голосов.
— Я опасаюсь за вас, именно за вас. Из всех союзников вы в первую очередь станете объектом мести Царя Царей. Война вновь обрушится на вас, и ни на кого другого. Предложение Ксеркса не имеет цены. Среди всех эллинских племён он ищет лишь вашей дружбы.
Как только Александр при общем великом смятении закончил свою речь, присутствовавшие на собрании лакедемоняне дружно, как один, поднялись с большим достоинством. Старший среди них проговорил:
— Афиняне! Спарта послала нас просить, чтобы вы не принимали предложений, гибельных для Эллады. Не слушайте предложений Ксеркса. Мир с Персией принесёт вам позор. Вы начали войну против воли Спарты.
Разразилась настоящая буря. «Это Спарта хотела войны!» — кричали вокруг. Афинян призвали к молчанию.
Главный среди спартанцев продолжил:
— Поначалу война была только вашим делом.
Раздались шумные отрицания.
— Теперь война касается всех нас.
Крики толпы сделались весёлыми — прямо школьники, отпущенные домой.
— Неужели теперь, когда вы навлекли на всех это несчастье…
Бурные проявления симпатии мгновенно сменились настороженной тишиной.
— …вы готовы увидеть, как Эллада согнётся под персидским ярмом? Неужели вы, афиняне, всегда боровшиеся за свободу народов, хотите увидеть это?
И все присутствующие единодушно разразились тысячеустым воплем протеста против тирании, завоеваний, несогласия с волей того, кто хотел подчинить себе весь мир.
Спартанец победил. И когда вокруг вновь воцарилось молчание, он продолжил уже не столь громким голосом:
— Афиняне! Что бы вы ни претерпели, мы разделяем страдания вместе с вами. Ваши дома превращены в руины. Вы не собирали урожай уже два года. И, полностью понимая ваши страдания, мы берём на себя прокорм ваших стариков, женщин и детей. Мы молим вас об одном: не позвольте Александру обмануть вас лживыми речами. Он сам тиран и раб тирана. Будьте мудрыми! Не верьте варвару! Ему вообще нельзя верить.
Посему Афины ответили Александру устами своего представителя:
— Напрасно ты, Александр, сын Аминты, пытаешься раздуть мощь мидян своими хвастливыми речами. То, что войско их больше нашего, мы знаем не хуже тебя. Но мы будем защищать собственную свободу до последней капли крови. Не пытайся убедить нас заключить союз с Ксерксом. Мы никогда не пойдём на это. Александр, возвратись к Мардонию с ответом нашего города. Пока солнце встаёт на востоке и закатывается на западе, мы не свяжем свою судьбу с варварами, а будем полагаться на покровительство своих богов и героев, чьи храмы и кумирни разрушил Ксеркс, выступим навстречу тирану и изгоним его с нашей земли.
Афиняне слушали, затаив дыхание. Радостный, почтительный шёпот зазвучал в толпе.
Оратор продолжил уже с угрозой:
— А ты, Александр, никогда более не приноси в Афины подобные вести! Не рассчитывай подтолкнуть нас к бесчестью, прикидываясь, что оказываешь нам услугу! Ибо, хотя связаны мы законами дружбы и гостеприимства, законы эти не вечны.
Александр побледнел. А оратор обратился к спартанцам:
