Распутье - Басаргин Иван Ульянович

По тракту проскакали пятеро. Кто они? Может быть, кто-то из отряда Силова, может быть, Розов послал дружков, чтобы перехватить золото, а продавцов убить? Но побратимы уже были далеко, оба бегать умели.

Три дня поспешного хода через тайгу – и золото легло на тёсанный топором стол командира отряда.

– Спасибо, друзья. Я не спрашиваю, откуда оно. Одно знаю: не грабленое. Завтра выходим в город. Свяжемся с Кузьмой Кузьминым, закупим всё, что нам надо будет, – обнял друзей Шишканов.

– Я в город не пойду, – отказался Арсё. – В тайгу хоть куда посылай, но в город не могу. Чужой он для меня. Чужие люди там живут.

– Пойдут другие. Не неволю. Просто хотел тебе показать город.

– Я его видел, когда провожал тебя к своим. Забыл? Нет? Вот и хорошо. Останусь в тайге. Если что надо будет сделать в тайге, я всегда сделаю.

Город стонал, город пел, город пил, город плясал, город умирал. Гонимые красными, все, кто не согласен был с большевиками, собрались в этом приморском городе. Они уже ни на что не надеялись, ничему не верили. Пили, спорили, стрелялись. Питейные заведения, разные балаганчики были забиты до предела. Город просто не вмещал в себя людей, они толпами бродили по главной улице Светланской, толкались, ссорились из-за пустяка, хватались за револьверы и сабли.

Купец первой гильдии Шишечкин в сопровождении своих работников пробивался через этот ком человеческих тел. Нужно было попасть на знаменитую Миллионку – притон воров, проституток, убийц, чтобы разыскать Кузьму Кузьмина. С трудом нашли его в одном из мрачных подвалов.

Кузьмин долго смотрел на чистенького купца, тряс головой после сильного похмелья, затем засмеялся и сказал:

– Хороший маскарад. Едва признал тебя, Валерий Шишканов. С чем пришел? Говори о деле, а то мне недосуг, да и голова трещит. Эй, манза, водки!

– Нужны патроны, винтовки, гранаты. Винтовки желательно русского образца, – ответил Шишканов.

– Сколько винтовок? Триста? Тьфу, я думал пару тысяч. Еще что?

– Лекарство, бинты, вату, хирургические инструменты, тут вот сам лекарь написал, что и сколько.

– Тоже мелочь. Как вывезти из города? Это уже моя забота. Моя фирма еще не роняла чести и не бросала людей на полдороге. Куда доставить? Под Анучино? Прекрасно, а то мы бы могли подкинуть и в Ивайловку, приветик от меня Хомину передать. На чьей он стороне? Бандит? Так и знал, другим он не может быть.

– Сколько за добро и работу?

– С земляков возьму по самой низкой цене, только вы Хомина поймайте и ко мне приведите. Двадцать тысяч за добро и двадцать за доставку, беру только золотом, бумаге не верю.

– Хорошо.

– Золото на бочку, раскланяемся и помашем друг другу ручкой. Обмана не будет. Честь фирмы для меня дороже денег, – сказал Кузьмин, увидев сомнение в глазах Шишканова. – Ну, на посошок! Обоз ждите под Анучино. Белые не тронут, потому как будут сопровождать тот обоз белые чехи. А вот ежли отберет груз Шевченок, тут уж прошу прощения.

– Не отберет.

– Ровно через пять дней, в пятницу поутру ждите обоз под Анучино. Пароль: «Дяденьки, не продается ли картошка?» Ответ: «Картошка продана, ищем хозяина». До свиданья! – подал руку Кузьмин. – Не надо расспрашивать меня, Валерий. Делаю, что могу, как хохлы говорят: «что сдюжу, то и сроблю». За прошлое не благодари. Для земляков готов большее сделать. Прощайте! Жду более богатых купцов.

За Тигровым ключом партизаны ждали обоз. И вот он показался на дороге. Шло десять запряженных битюгов, обоз сопровождали чехи во главе с русским офицером. Шишканов вышел на дорогу всё в том же купеческом наряде, поднял руку. Обоз остановился. Спросил о картошке.

– Продана, продана, вот эти две телеги ваши. Там всё, что вы заказали. Кузьмин приказал передать это вам вместе с телегами и конями.

– Спасибо, здесь есть проселочная дорога, с вашей помощью сможем пробиться почти до перевала. А остальные телеги куда? – полюбопытствовал Шишканов.

– Ну, братец мой, это уже не по-торговому. Куда? Зачем? Еще один купец хотел бы купить восемь возов овса. Григор, вертай коней в сторону. Прощайте, купцы! – белозубо засмеялся офицер в чине прапора.

– Ну и Кузьмин! Успевает озолотиться на нашей беде.

– Будет, Валерий Прокопьевич, – насупился Лагутин. – Кто и где успевает наживаться – дело не наше. Помог, и скажи спасибо. Вот проверить, не обжулил ли – это надо.

– Как раз и не надо. Хотя считайте, – согласился Шишканов, когда уже обозик зашел глубоко в тайгу.

Пересчитали. Вместо трехсот винтовок лежало триста пятьдесят и записка: «Полста прикинул на Хомина и его свору. А ко всему по сто патронов, тоже на Хомина и его банду. Ваш Кузьма».

– Спасибо, друзья, – поклонился Арсё и Журавушке Шишканов.

Те смущенно пожали плечами, мол, за что? Всё сделано по завету Тинфура-Ламазы.

30

Сон пропал. Петлей-удавкой воспоминания захлестнули Устина. Много, очень много у него грехов перед народом. Надо уходить и драться на стороне народа. Его знание войны, наконец, его авторитет среди таёжных людей – всё это могло бы здорово пригодиться. Вчера пришел Сонин. Он тоже сложил оружие. Тяжело раненный в одной из схваток с японцами, едва выжил под присмотром лекаря, теперь вернулся, чтобы отлежаться и долечиться у бабы Кати. Принес лично для Устина страшную весть: пришел с большой бандой Тарабанов. Пользуясь знанием тайги, он немало досаждает партизанам. Водит по их тропам японцев. Обещает добраться до Каменки. Все, кто был с ним во вражде и ссоре, порешили ехать в Горянку. Убьет.

– Как же так, ведь я стрелял трижды в спину, все пули должны лечь под лопатку. Неужели только ранил или вообще промазал? В таком бою можно и промазать. Хотя не должно быть того, – ломал голову Устин.

Приехали еще пять семей. Горянка строилась. У Чертовой Лестницы сидели дозорные, чтобы не пропустить в долину Тарабанова. Рассказывали о его лютости. Захватил раненых в зимовье. Отрезал им руки, ноги, языки. А фельдшеру, который доглядывал за ранеными и сам оперировал, распорол живот, затем грудь, достал сердце, которое еще билось, и бросил его собакам.

Рассказывали о бедах, что свалились на мужиков, мол, не успевают открывать и закрывать амбары.

На это Устин ответил:

– Молитесь богу, что хоть есть ради чего открывать и закрывать, а вот мужикам, что переживают вторую войну, уже незачем открывать амбары – они пусты.

– С Тарабановым ходят Хомин, Кузнецов, Мартюшев.

– Мартюшев? Но ведь он же предал японцев.

– Пытали мы его об этом, он ответил, что, мол, предал чужих людей, а Тарабанов – русский человек, дерется за старую Россию. А старая для него сподручнее, чем новая.

– М-да, измотались люди, замотались люди. Тятя, я должен уйти и встать в голове партизан. Да, я должен, хотя бы ради того, чтобы уничтожить Тарабанова. Тем более что Шибалов ушел домой.

– Ты не пойдешь, сынок. А Шибалов потому ушел домой, что в него стрелял кто-то из партизан, к тому же начали прямо в глаза говорить, что он – беляк, что он нарочно делает так, чтобы их били японцы. То же будет и с тобой, если не хуже. Чья рука там работает, то мне ведомо, ведь партизанами оказались Красильников и Селедкин. Это они мутят народ. Только они.

– Значит, ты должен пойти и все обсказать Шишканову.

– Так он мне и поверил! Красильников и Селедкин вдруг оказались его лучшими разведчиками. А в то же время они лучшие наводчики Тарабанова.

Пришёл Журавушка. Пришел усталый, разбитый, молча обнял Устина и вдруг расплакался.

– Ну чего ты? Что случилось?

– Оговорили меня, Устин. Тарабанов разбил наших под Яковлевкой. Арсё ранен, валяется в нашем старом зимовье. Кто-то убедил Шишканова, будто я работаю на Тарабанова. Будто видели меня в его лагере. Пётр Лагутин пытался доказать обратное, но Шишканов не стал его слушать. Показали на меня несколько человек, кто будто бы видел меня вместе с Тарабановым. Все забыли сразу, что мы с Арсё принесли мешок золота, что на это золото купили оружие.