Скала альбатросов - Альберони Роза Джанетта

— Но, дорогая, ты желаешь невозможного, это по силам только Господу Богу, — вмешался падре. — Сегодня утром тебе как никогда хочется объяснить все окружающее. А перед тобой живописец. И вполне вероятно, что для рассуждений об эстетике ты еще недостаточно повзрослела. Ты ведь не знаешь возможностей и пределов его искусства и поэтому фантазируешь, исходя из собственных желаний увидеть на полотне все, что тебе захочется. Но полотно — всего лишь полотно.

— Простите, маэстро, — сказала Арианна, подходя к Аппиани, — я не хотела обидеть вас. Мне очень нравится картина, в ней выражены чувства. Да, чувства маркиза. Вы сказали, что красоту надо пленять для вечности. Так вот для меня красота — это и возможность чувствовать, жить, видеть, воспринимать и радоваться всему, что нас окружает. Сегодняшнее утро прекрасно, замечательно. Однако на полотно, как я понимаю, вы можете перенести только крохотный кусочек мира, существующего вокруг.

— Синьорина, я понял вас и очень огорчен, что не могу выполнить то, о чем вы говорите. Вы видите вещи совершенно необычным образом.

И тут Марио почувствовал вдруг, как в нем вспыхнула ревность к душевной близости и взаимопониманию, которые, казалось, возникли между Арианной и Аппиани.

«Почему она разговаривает только с ним и лишь мельком взглянула на мой портрет?» — подумал он, но тут же устыдился своего чувства.

— А теперь, дорогая, — сказал падре Арнальдо, — нам пора возвращаться, не будем мешать маэстро работать. Он должен воспользоваться сегодняшним великолепным утром.

— Нет, нет, это не имеет значения, — возразил Марио, — останьтесь! Очень любопытно все, что говорит синьорина Арианна. Она видит мир другими глазами, и такое видение меня очень интересует.

— Благодарю вас, маркиз, но я пришла сюда только для того, чтобы выполнить просьбу моих родителей, а также падре Арнальдо. Они приглашают вас отужинать у нас сегодня. Дом у нас скромный, но надеюсь, вы не откажетесь от приглашения.

— Сочту за честь, — с поклоном ответил Марио, — непременно приду.

Арианна улыбнулась юноше и посмотрела на Аппиани.

— Разумеется, и вас, маэстро, мы тоже ждем.

— Премного благодарен, синьорина. Приду обязательно.

Марта за все это время не проронила ни слова. Она наблюдала за девушкой и поразилась оживлению, которое преобразило ее. Очевидно, ее возбуждало присутствие молодых людей. Пройдя мимо Марио, Марта ограничилась улыбкой и вежливым поклоном и последовала за девушкой, легко сбегавшей по лестнице. При взгляде на Марио, который даже не думал скрывать свой интерес к Арианне, священник почувствовал некоторую досаду. Если маркиз полагает, будто может вести себя с ней как хозяин, то ошибается, подумал он. Она живет на его острове, это верно, но отнюдь не принадлежит ему.

— До вечера, маркиз! — коротко попрощался падре Арнальдо.

— До вечера, монсиньор!

Марио долго провожал взглядом удалявшегося священника, спрашивая себя, отчего это он распрощался так поспешно.

— Простите, маркиз, — обратился к нему Аппиани, — не хотите ли вернуться на свое место?

Марио словно очнулся. Он снова стал позировать живописцу.

Аппиани неожиданно спросил:

— Хороша, правда, маркиз?

— Да, — согласился Марио, — очень мила. Стройна. У нее поистине чудесные глаза, и движется на удивление грациозно, словно газель. А вы что увидели?

— Я увидел, что она великолепно сложена. Просто на редкость. У нее широкие плечи, тонкая талия, узкие бедра, крепкие ягодицы. Точеные руки и ноги, под гладкой, золотистой кожей играют мышцы. Тонкая, изящная шея. Девушка очаровательна — высокие скулы, чуть вздернутый носик, пухлые губы, а глаза синие, как море. Волосы светлые, блестящие, словно шелк. Грудь упругая и идеально круглая.

— Но как вам удалось за столь короткое время рассмотреть всё это?

— Я — художник и потому должен иметь хоть какое-то преимущество перед вами, — смеясь, ответил Аппиани.

— И все же я поражен. Я даже не могу представить ее себе. Ее облик словно ускользает из памяти. Например, мне кажется, будто она высокого роста, но в то же время я не уверен. Ведь она мне до плеча.

— Так кажется оттого, что у нее гибкий, стройный стан. Из-за этого порой даже гордая, загадочная женщина может показаться девочкой, газелью. Это тайна красоты. Мне очень хотелось бы попросить ее позировать. Я сделал бы из нее Венеру, выходящую на скалистый берег в окружении чаек. Вы заметили движения ее рук? То же изящество, что и у чаек в полете.

Марио слушал его, потрясенный. Этот человек, по виду рассеянный и ленивый, оказался тонким наблюдателем.

— Вы должны дать мне уроки эстетики, маэстро, — попросил юноша. — Помимо того, что напишете для меня несколько портретов, чтобы запечатлеть «исчезающий миг». Так, кажется, сказала эта юная газель?

— Именно так она и сказала. Я напишу вам сколько угодно портретов, но при одном условии.

— Каком?

— Что сумеете убедить монсиньора позволить мне написать синьорину Арианну.

— Хорошо, я уговорю монсиньора Дзолу.

— Ладно. А теперь постарайтесь постоять несколько минут спокойно.

После обеда Марио удалился в свою комнату на сиесту [13]. Он лег на кровать, взял книгу Вольтера, надеясь вскоре задремать. Но не смог. Поднялся, подошел к окну и посмотрел сквозь ставни — вдали виднелось море. Он снова лег и опять взялся за книгу, но оказалось, совершенно не воспринимает прочитанное. Глаза блуждали по строкам, но смысл не доходил до сознания. В комнате стояла нестерпимая духота. Однако помимо жары еще что-то беспокоило Марио. Зачем генерал отправил его сюда, на этот край света? Зачем приказал оставаться на Тремити так долго? Он сказал, что посылает на два месяца. Но стоило провести тут всего несколько дней, как они уже показались ему вечностью. Два месяца! Что делать тут всё это время, чтобы не умереть от тоски?

Марио поднялся, снова подошел к окну и распахнул его. Солнечный свет ворвался в комнату так стремительно, словно только и ждал в засаде, чтобы проникнуть сюда. Начало июня, и день стоял жаркий. Под самыми окнами росли тамариски и кипарисы, а между ними буйно разрослись самшит и лавр. На ярком солнце их листья отливали серебром. Не чувствовалось ни малейшего ветерка, воздух был чистый и прозрачный. Море вдали — голубое и необычайно спокойное. К такому затишью Марио не привык. Он находил его странным.

Внезапно, словно острую боль, юноша ощутил мучительную тоску. День великолепный, солнце светит ярко, природа вокруг полна жизни и ликования, отчего же его терзает какое-то непонятное чувство? Он приехал сюда в приподнятом настроении. Радовался, что Аппиани напишет его портрет. Но теперь ему казалось, будто он в ссылке. И все же это его земля. Когда-то, еще ребенком, он приехал сюда с отцом и матерью. Он вспомнил, какой была мать в молодости, и растрогался. Очень красивой была его мама, очень сильной и в то же время чуткой, трепетной. И та девушка тоже трепетная, как лань.

Странная девушка. Родилась здесь, выросла здесь, в глуши, но светилась счастьем, была полна жизни. Аппиани тоже нашел, что она удивительна. «Просто чудо!» — сказал он. И захотел написать ее портрет. Что за прихоть такая? И Марио опять ощутил легкий укол ревности. Он подавил это чувство и попытался представить, какие мысли владеют столь удивительной девушкой. Она всю жизнь провела здесь, вдали от мира, не общалась ни с кем, кроме убогих рыбаков и солдат, отряд которых то и дело меняется. Он не сомневался, что она еще ни разу в жизни не выезжала на бал. Не знала ухаживаний молодых людей, ей незнакомо волнующее ожидание свидания, какое уже испытывали ее сверстницы в Неаполе, Париже, Вене, Лондоне. Она нисколько не походила на тех девушек, которые посмеивались и подмигивали, когда он проходил мимо них в своей яркой, эффектной форме капитана. От такого заигрывания, в котором ощущалось явное лукавство, он терялся. Но девушка из Тремити совсем иная. Она смеялась вовсе не для того, чтобы смутить человека. Просто смеялась, и все. И светилась, совсем как этот солнечный день.