Переулок Мидак (ЛП) - Махфуз Нагиб

Свернув в Санадикийю, он натолкнулся на шейха Дервиша, шагавшего со стороны мечети Хусейна. Они встретились у начала переулка Мидак. Юноша приблизился к шейху, желая приветственно пожать ему руку, однако старик предостерегающе указал на него пальцем, вытащил на него свои подслеповатые глаза в очках с золотой оправой и сказал:

— Не ходи без фески!.. Остерегайся ходить с непокрытой головой в такую погоду, да в таком мире. Мозг юноши превращается в пар и витает в воздухе. Подобная ситуация известна — это трагедия, что по-английски называется tragedy, а произносится как t-r-a-g-e-d-y.

6

Учитель Кирша был занят одним важным делом. Вообще-то редко когда проходил у него год без занятия подобным важным делом, несмотря на то, что оно причиняло ему беспокойство и отравляло жизнь. Он был безвольным человеком: гашиш не оставил от неё ничего и не принёс никакой пользы. Однако в отличие от большинства его коллег — владельцев кафе — он был беден, но не потому, что его кафе не приносило прибыли, а потому, что он растрачивал всё, что зарабатывал, направо и налево. Деньги транжирились без счёта, утекая, в основном, вслед за пагубным предметом его пристрастия.

Когда солнце склонилось к закату, он вышел из кафе, не поставив в известность Санкара о своих планах, одетый в чёрный плащ и опираясь на трость из слоновой кости. Шёл он медленными, тяжёлыми шагами. Его тёмные глаза были почти скрыты плотными веками, но дорогу он видел хорошо, да и сердце его сильно колотилось. Да, сердце колотилось, несмотря на то, что хозяину его было уже под пятьдесят. Удивительно, но учитель Кирша вёл совершенно ненормальную жизнь, замарав её в грязи за все эти годы настолько, что ему даже стало казаться, что она вполне естественна. Он торговал наркотиками, привыкнув делать это под покровом темноты. Поскольку он был изгнанником в нормальной жизни и жертвой ненормальной, то своему порочному увлечению отдавался безгранично, ничуть не сожалея о нём, и раскаяния с его стороны было ожидать бесполезно. Более того, он даже несправедливо упрекал правительство в том, что оно преследует подобных ему граждан, и проклинал людей, которые подвергали его страсть унижению и презрению, говоря о правительстве так: «Оно разрешило вино, которое запретил сам Аллах, и запретило гашиш, которое Он разрешил!… Оно заботится о винных лавках, распространяющих яд, но прижимает курильни опиума, который является лучшим лекарством для души и разума». Иногда он с сожалением качал головой и бормотал: «Это отдых для ума и украшение жизни, а сверх того ещё и хороший афродизиак!»

Что же до другого его увлечения, то о нём он с привычным бесстыдством говорил так: «У вас своя религия, а у меня — своя!» Однако его «дружбе» с этими пороками ничуть не мешало то, что сердце его бешено стучало при появлении в его жизни любого нового объекта страсти.

Он медленно брёл по Гурийе, отдавшись потоку мыслей и задаваясь вопросом в то время, как сердце наполнялось надеждой: «Что же ждёт меня этим вечером, интересно?» Несмотря на то, что он всецело был погружён в свои мысли, он обращал всё же смутное внимание на лавки по обеим сторонам дороги, и время от времени отвечал на приветствия их владельцев, с которыми водил знакомство. Он питал сомнения об искренности подобных приветствий, и не знал, скрывается ли за ними одно только пожелание ему мира, или злословие и хула за глаза. Другие люди и сами не живут спокойно, и другим не дают, алчно выискивая недостатки и разнося слухи о них своими ненасытными языками. Они давно уже говорили о нём, и какую пользу принесли им эти дурные слухи?… Никакой!.. Его словно увлекал вызов с их стороны: он во всеуслышание продолжал заниматься тем, что приносило ему удовольствие. Он продолжал идти своим путём, пока не приблизился к последней лавке слева близ Аль-Азхара. Тут сердце его ещё сильнее застучало, и он позабыл о людских приветствиях, вызывавших у него подозрения, и в его потухших глазах загорелся скрытый злобный огонёк. Он совсем уже подошёл к лавке, и пересекая порог, раскрыл рот и выпятил губы.

Это была небольшая лавка, посреди которой за маленьким бюро сидел старик, а на одну из нагромождённых друг на друга полок с товарами опирался возмужалый парень-продавец. Как только он увидел вошедшего человека, сразу же выпрямился и расторопно улыбнулся клиенту. Тут учитель Кирша впервые поднял свои тяжёлые веки и уставился на юношу, мягко поприветствовав его. Тот вежливо ответил на его приветствие, с первого взгляда поняв, что этого человека он видит уже третий раз за три последних дня, и задался вопросом: «Почему он не купил то, что хочет, в первый раз?!»

Учитель сказал:

— Покажите мне, какие у вас есть носки…

Юноша принёс разнообразные носки и положил их на прилавок магазина. Кирша принялся рассматривать товар, украдкой поглядывая на лицо юноши, который не прятался от него. Кирша скрыл улыбку, нарисовавшуюся на губах. Он умышленно долго разглядывал и изучал товар, затем тихим голосом обратился к юноше:

— Извини, сынок, но у меня слабое зрение, не мог бы ты выбрать мне подходящий цвет в соответствии с твоим прекрасным вкусом?

Он ненадолго замолк, пристально вглядываясь в лицо молодого продавца, после чего на его обвислых губах появилась улыбка:

— Таким же прекрасным, как твоё лицо…

Юноша показал ему ещё одну пару, сделав вид, что не заметил комплимент, и мужчина продолжил:

— Заверни мне шесть пар…

Он помедлил, пока юноша заворачивал носки, затем сказал:

— Лучше заверни мне двенадцать пар… У меня нет недостатка в деньгах, хвала Аллаху!!

Юноша молча завернул ему то, что он просил, и вручая ему свёрток, пробормотал:

— Удачная покупка…

Учитель Кирша улыбнулся, точнее, его рот механически раскрылся в улыбке, сопровождаемой лёгким подёргиванием век, и заговорщицким тоном сказал:

— Благодарю тебя, сынок, — затем уже тихо. — Хвала Аллаху!

Уплатив за покупку, он покинул лавку в том же возбуждённом состоянии, в каком пришёл сюда, и направился в сторону улицы Аль-Азхар, затем быстро перешёл на другую её сторону и остановился, прислонившись к тенистому дереву напротив какого-то магазина. Он стоял, опираясь на свою трость одной рукой и сжав свёрток с покупками другой, при этом не сводя глаз с той лавки вдали. Когда он входил в лавку, юноша находился на своём месте, и сейчас он по-прежнему был там, сложив руки на груди, и Кирша принялся глядеть на него, смутно различая издали черты лица. Однако память и воображение пришли к нему на помощь, сделав то, чего не могло сделать слабое зрение. Он сказал себе: «Без сомнения, он понял, что я имел в виду!» Тут он вспомнил, каким мягким, учтивым и обходительным был этот юноша, и в ушах у него снова раздался голос, что пробормотал: «Удачная покупка!» В груди всё возликовало, и он испустил глубокий вздох облегчения. Он оставался на том же месте некоторое время, испытывая беспокойство и напряжённость, пока не увидел, как двери лавки закрылись, и оттуда вышел старик-владелец, направившись в сторону квартала ювелиров, а также юноша, что зашагал на улицу Аль-Азхар. Потихоньку Кирша отошёл от дерева и пошёл тем же путём, что и юноша. Тот увидел его, только когда Кирша проделал две трети пути, однако не обратил на него особого внимания, почти пройдя мимо, однако Кирша приблизился к нему и ласково сказал:

— Добрый вечер, сынок.

Юноша поглядел на него; при этом в глазах его мелькнула лёгкая улыбка, и пробормотал:

— Добрый вечер, господин.

Желая вовлечь его в разговор, Кирша спросил:

— Ты запер лавку?

Юноша заметил, что этот человек затягивает с ним беседу, словно призывая его не торопиться, однако продолжал идти тем же темпом, и ответил:

— Да, запер, господин.

Кирше пришлось приспособиться и идти нога в ногу с юношей. Так они и шли по тротуару, и учитель Кирша не сводил глаз с юноши. Он сказал:

— Работа у тебя такая долгая, Аллах тебе в помощь.

Но юноша лишь вздохнул и ответил: