Переулок Мидак (ЛП) - Махфуз Нагиб

Тут она заметила невдалеке фабричных девушек-работниц, что приближались к ней, и бросилась в их сторону, вмиг избавившись от всех мыслей с растянувшейся на губах улыбкой. Они тут же поздоровались и принялись болтать друг с другом. Она же внимательно изучала их лица и наряды критическим взглядом, завидуя тому, какой свободой и высоким положением они обладали. Те молоденькие девицы из квартала Дараса в особых, тяжёлых условиях военного времени оставили унаследованные ими традиции и начали работать в общественных местах, следуя примеру евреек. Они пришли на работу изнурённые, истощённые, бедные, и уже очень скоро познали превращения: сытость заняла место голода, платья — наготы, полнота — худобы, и вслед за еврейками они стали заботиться о своём внешнем виде и стройности. Были и такие среди них, которые говорили непонятные иностранные слова и не стеснялись брать друг друга под мышку или под локоток и даже идти в обнимку по улицам, где продавалась любовь. Они кое-что знали и брали жизнь штурмом. Её же юный возраст и неопытность лишили её возможностей, которыми пользовались они. Хамида фальшиво улыбалась им, и тоска заполняла её изнутри от зависти к их утончённой жизни, нарядной одежде и полным карманам. Она деланно, неискренне смеялась вместе с ними, пока завистливое чувство пожирало её сердце: она бы не колеблясь растерзала бы их, пусть и в виде шутки при малейшей оплошности с их стороны: платье вот у этой, например, коротко и нескромно, а у той нет вкуса. Третья отводит глаза от пристального взгляда мужчин, а четвёртая будто забыла уже те дни, когда вши ползали по её шее, подобно муравьям… Без всяких сомнений, эти встречи с ними вызывали у неё постоянный бунт, но были и самым большим её развлечением длинными днями, наполненными досадой и стычками. Поэтому она однажды сказала матери, вздыхая:

— Вот у евреек — это настоящая жизнь!

Та в тревоге воскликнула:

— Ты отродье Иблисов, в тебе нет ни капли моей крови!

Старательно пытаясь рассердить мать, девушка сказала:

— А разве не может так быть, чтобы я вела свой род от пашей, пусть даже я и незаконнорожденная?!

Женщина лишь покачала головой и съязвила:

— Да упокоит Аллах твоего отца-продавца фруктов из Маргуша…

Она шла между подружек, гордясь своей красотой и вооружась длинным острым язычком, довольная, что глаза прохожих часто скользили по ним и останавливались больше на ней, чем на других. Почти дойдя до улицы Муски, она бросила взгляд на дорогу и увидела Аббаса Аль-Хулва, который шёл чуть поодаль от них и глядел на неё своим привычным взором. Она задалась вопросом, что же заставило его оставить свою лавку в такой непривычный час? Неужели он специально преследует её?.. Разве его ещё не убедило выражение её глаз?.. Несмотря на всю свою бедность, он был элегантным, как и все, кто принадлежал этому ремеслу, и его присутствие не докучало ей. Она говорила себе, что ни одна из её приятельниц и надеяться не могла найти себе лучшую партию, чем он. Сама же она испытывала к нему странные неясные чувства: с одной стороны, он был единственным юношей в переулке, который годился ей в мужья, но с другой стороны, она мечтала о муже, подобном тому богатому подрядчику, которого заполучила её соседка из Санадикийи. Она даже не любила и не хотела его, но в то же время и не отвергала. Вероятно, его страстные взгляды очаровывали её…

По привычке она шла вместе с другими девушками до конца Дарасы, а потом одна возвращалась в свой переулок. И на этот раз, идя между ними, она украдкой бросала взгляды и больше не сомневалась, что он намеренно следует за ней и намерен нарушить наконец своё молчание. Ощущения не подвели её: едва она распрощалась с последними девушками и развернулась назад, как он с тротуара подскочил к ней неровными шагами. Лицо его красноречиво свидетельствовало о переживании. Он приблизился, пока не оказался прямо напротив неё, и содрогающимся голосом заговорил:

— Добрый вечер, Хамида…

Она обернулась к нему будто встревоженная столь неожиданным его появлением, что застало её врасплох, затем нахмурилась и, не говоря ни слова, ускорила шаги. Лицо его залила краска, однако он повторил с упрёком:

— Добрый вечер, Хамида.

Она испугалась, что если промолчит в этот раз, стремительно продолжая свой путь, остальные девушки успеют дойти до оживлённой площади ещё до того, как он скажет, что ему нужно. Она желала это услышать, и потому тоном возмущения сказала:

— Ох, какой позор! Сосед, и ведёт себя как чужой!

Аббас с пылом вымолвил:

— Да, и правда, я сосед, но я не веду себя, словно чужак какой. Разве соседу нельзя поговорить с тобой?

Она нахмурилась:

— Да, но только сосед защищает соседку, а не нападает на неё…

Он искренне и горячо парировал:

— Обязанности соседа мне хорошо известны, мне никогда и в голову не приходило нападать на тебя. Нет, не приведи Аллах. Но я лишь желаю поговорить с тобой, ведь нет ничего позорного в том, чтобы сосед разговаривал с соседкой.

— Как ты можешь такое говорить?!.. Разве не оскорбительно, что ты преграждаешь мне дорогу и устраиваешь скандал?!

Её слова напугали его, и он с сожалением сказал:

— Скандал?!… Да упаси Господь, Хамида. Сердце моё чисто, и намерения мои самые что ни на есть чистые, клянусь святым Хусейном. Ты увидишь, что всё выйдет так, как предначертано Аллахом, и вовсе не со скандалом и позором. Послушай же меня немного, я хочу побеседовать с тобой о чём-то очень важном. Давай свернём на улицу Аль-Азхар, подальше от глаз тех, кто нас знает.

С деланным возмущением она ответила:

— Подальше от людских глаз?!.. Браво!. Ты и впрямь «хороший сосед»!

Благодаря небольшой перепалке с ней он набрался храбрости и с жаром выпалил:

— Какой же грех лежит на соседе? Ему что, следует умереть прежде чем он раскроет то, что у него на душе?!

Она насмешливо заметила:

— До чего чисты твои слова…

Аббас пылко сказал, выразив сожаление, что они подошли к оживлённой площади:

— Мои намерения чисты, клянусь господином нашим, святым Хусейном. Да не спеши ты так, Хамида. Давай же свернём на улицу Аль-Азхар. Я хочу тебе сказать кое-что важное. Ты должна выслушать меня. Ты это и так знаешь, нет сомнений, ты знаешь, что я хочу сказать. Разве нет?… Разве ты это не чувствуешь?… Сердце верующего человека — это лучший указатель.

Словно рассердившись, она ответила:

— Ты вышел за все границы… Ну нет, нет… Дай мне пройти…

— Хамида…. я хочу… я хочу тебя.

— Какой позор!. Дай мне пройти, не позорь меня перед людьми.

Они почти уже дошли до площади Хусейна, когда она бросилась на соседний тротуар с левой стороны и ускорила шаги, затем свернула в Гурийю, при этом слегка улыбаясь. Теперь-то она знала, чего он хотел: как раз, как он и сказал ей. При этом она не забывала, что он единственный молодой человек, который годится ей в мужья в переулке: в его выпуклых глазах она замечала любовь, которую видела столько раз, глядя на него из своего окна в недалёком прошлом. Но только вот расшевелило ли это её неблагодарное сердце?… О его финансовом положении ей было много известно, он и пальцем о палец не ударит, чтобы его улучшить. Зато глаза его говорили также о смиренной личности, покорной и довольной тем, что имеет, что делало его славным кандидатом для того, чтобы её сердце, любящее повелевать, нашло себе местом отдохновения. Однако она испытывала к нему, несмотря на всё это, отвращение, причину которого и сама не знала. Так что же ей нужно?!.. И кто удовлетворит её, если не этот добрый кроткий юноша?!.. Естественно, она не находила ответа на данный вопрос. Всё её отвращение к нему зиждилось на его бедности!… По-видимому, её любовь к господству вытекала из любви к борьбе, а не наоборот. Примирение не радовало её, а победа, дававшаяся ей легко, не приносила облегчения. Сердце её по-прежнему дремало, не понимая, чего ему хочется, наполненное смутными чувствами удивления и тревоги.

Аббас Аль-Хулв из страха не стал преследовать её на глазах у всех, отступив с сердцем, переполненным разочарованием и грустью, но далеко не отчаянием. Медленно шагая и не обращая внимания ни на что вокруг себя, он сказал сам себе, что она хотя бы обменялась с ним несколькими словами, что заняло немало времени. Если бы она была намерена оттолкнуть его, отвергнуть, то ничего бы не помешало ей сделать это без всяких трюков. Значит, она не питает ненависти к нему. Возможно, она просто кокетничает, как и все девушки. А может быть, виной тому было её смущение, пресёкшее для него возможность завести с ней дружбу и обратившее её в бегство. Ему было также далеко от отчаяния сейчас, как Земле до Луны, более того, в нём заиграла надежда и готовность броситься в следующую атаку. Он был опьянён магическим вином, равного которому покамест ему пробовать не доводилось. Аббас был искренне влюблён и испытывал пылкие чувства к этой девушке, но перед её прекрасным всепроникающим взглядом чувствовал тотальную робость, а также безграничное удовольствие и неистребимую любовь. Он был подобен голубю, созданному в небесах, где он парит, но в конце концов садится, весь дрожа, повинуясь свистку своего хозяина. Она была его заветной мечтой среди всех женщин. Да, его усилия не были безуспешны, но почки мечтаний распустились под натиском расцветающих надежд. Он парил от радости и экстаза от своей любви и молодости.