Королева Бона. Дракон в гербе - Аудерская Галина

— Если даже благодаря им я и стала польской королевой, то у них были причины отправить меня подальше от италийских герцогств. Я не слепая и знаю, чего стоит их расположение.

— Вы сердитесь, светлейшая госпожа, вы несправедливы, — пытался смягчить ее король.

— Я — Бона Сфорца. И не верю Габсбургам ни на грош. Сигизмунд неожиданно встал и, кивнув головой Джевицкому, направился к дверям. Он остановился на секунду, обернулся и сказал спокойно, но решительно:

— В вашем роду в гербе дракон, вам следует знать, что дракон обитает и на Вавеле. И еще неизвестно, который из них окажется сильнее.

Он вышел, а Бона, глядя с изумлением на епископа, спросила:

— Я не понимаю. О чем сказывал король? Джевицкий выглядел смущенным, но не уклонился от ответа:

— Он вспомнил про вавельского дракона.

— Санта Мадонна! Я живу здесь скоро год и вдруг узнаю, что тут водится какое-то чудище.

Какой-то страшный дракон. Что это значит? Откуда вы слышали, что мне предсказывал маг?

— Теперь я могу сказать: не понимаю… О предсказаниях мага я и не слыхивал. Но зато знаю легенду о злом драконе, обитавшем на Вавеле. Он уносил лучших юношей, и его отравили горожане, подмешали в еду яд.

— Он был отравлен?

— Да.

— Стало быть, это только легенда? — спросила она, уже успокоившись.

— Конечно, легенда, — ответствовал Джевицкий с улыбкой.

— И все же я не пойму, почему вы были лишь советником пражских послов и не могли проголосовать от имени его величества, опекуна несовершеннолетнего Людвика?

— Чехи преждевременно объявили о совершеннолетии своего короля. Я мог только советовать, но, положа руку на сердце, скажу, что ни король английский Генрих, ни французский Франциск не получили бы поддержки четырех электоров из семи.

Бона не спускала с епископа глаз, словно бы пытаясь прочесть все его тайные мысли, разгадать криводушие, лицемерие, но епископ, хорошо помнивший последний разговор с Боной, прерванный тогда лишь случившимся с ней приступом, сейчас предупредил ее вопрос:

— Я сделал все, согласно воле его величества, желающего жить в мире и согласии с соседями, с новым императором. Но, увидев ближе деяния Габсбургов во Франкфурте, разделяю опасения вашего величества. Карл Пятый в случае войны будет не с нами, а с крестоносцами. А посему прошу вас, светлейшая госпожа, допустить и меня в круг близких вам особ, верных слуг и советников… Тем более что мне стало известно, будто Карл затеял хитрую интригу, направленную против вас, ваше величество.

— Какую же?

— Я предпочел бы говорить об этом не здесь.

— Жду вас, ваше преосвященство, не позднее чем через час в моих покоях…

На другой день король, вызвав Джевицкого к себе, принял его любезнее, чем обычно, и сказал:

— Я хотел бы держать сегодня совет с вами и с Тарновским. Любопытно мне было бы услышать мнение моих советников, каковы будут наши дела в Европе после избрания Карла Пятого. Так ли вы судите о сем, как королева, или иначе?

Джевицкий постарался не отвечать на вопрос короля прямо.

— Королева — кладезь учености, — сказал он. — Я слышал, что она знает на память четыре книги «Энеиды» и много писем Цицерона. Читает наизусть стихи Овидия и Петрарки. У нее живой и быстрый ум.

— А темперамент южный, — проворчал король.

— О да, она, быть может, несколько горячего нрава, но хорошо знает, чего хочет.

— Пока — Тарновскому о ее неприязни к Габсбургам ни слова… он…

В эту минуту в королевские покои вошел Тарновский, Сигизмунд на мгновение умолк, затем после обычных слов приветствия, спросил:

— Вы, должно быть, уже слышали, что Карл выбран императором?

— Это добрая весть, — отвечал Тарновский и, обращаясь к Джевицкому, продолжил: —Радуюсь, что вы ее нам привезли, ваше преосвященство.

— Теперь Испания, Нидерланды и все княжества немецкие в одних руках. Каково будет ваше суждение на сей счет? — поинтересовался король.

— Мы получили могучего союзника, в государстве которого никогда не заходит солнце. Нам легче будет отразить нападения крестоносцев и турок, потому что иные опасности ныне нам не угрожают.

— Королева находит, что куда больше толку было бы в франко-турецком союзе. Против Габсбургов.

— Если и против, то с кем? Не вижу других союзников. Простите, ваше величество, но устами королевы говорит неприязнь.

— Неприязнь? С чего бы?

— Есть на то причина. Недавно умершая королева Неаполя Иоанна отписала в завещании изрядную толику денег родственнице своей — Барийской герцогине. Карл отказался подтвердить завещание Иоанны и — соответственно — выплатить деньги.

— Отказал?! Не думаю, чтобы супруга моя знала об этом уже в день приезда послов.

— Тотчас по приезде, — вмешался в разговор Джевицкий. — Я поведал о сей неприятной истории канцлеру ее королевского величества.

— Доктору Алифио? Италийцу?

— Да, ему.

— Гм… Стало быть, знала… Это меняет положение вещей, — признался король.

— И я так полагаю, ваше величество, — добавил Джевицкий. — Карл Пятый нарушил взятые им перед выборами обязательства по поводу неаполитанского наследства.

— А был ли он посредником между нами и крестоносцами, как обещал?

— Лишь в известной мере, ваше величество. Он склонял великого магистра признать вассальную зависимость от вас и присягнуть вам на верность.

— Однако Альбрехт отказался сделать это.

— Увы.

— С крестоносцами все едино войны не избежать, — заметил Тарновский. — Худо, что великий князь Московский Василий спешит объединить русские земли. Есть вести, что он замирился с ханом Гиреем.

— И вы полагаете, на нас снова двинутся татары? — спросил король.

— В этом я более чем уверен, — утвердительно ответил Тарновский. — И если бы вы, ваше величество, позволили мне объяснить государыне, сколь велика подступившая к нам со всех сторон опасность, быть может, она не стала бы именно сейчас добиваться своих прав на наследство Иоанны.

— А вы попытайтесь сами сделать это. Кроме того, необходимо потребовать от великого магистра подчинения Короне… Если только он не нападет на нас первым…

Короля Бона выслушала куда внимательней, чем Тарновского.

— Стало быть, война неизбежна? — спросила она.

— Да. Кнехты великого магистра предают огню и разорению наши пограничные земли.

— И вы снова хотите покинуть Краков? Когда же?

— Во всяком случае, не раньше, чем на помощь Альбрехту придут наемные войска и западные рыцари. Но войны — мужское дело, не обременяйте себя подобными заботами. Вы ведь не поверили Тарновскому, когда он говорил, что наши границы вечно под угрозой.

Бона тяжело вздохнула.

— О боже! Что я, выросшая в Бари, могла знать о крестоносцах? О татарском ясыре — этой страшной неволе, придуманной для детей и женщин? Об отуреченных сиротах, из которых растят янычар? Кстати, о Тарновском…

— Любопытно, что вы о нем скажете, — оживился Сигизмунд.

— Верно ли, что на время войны Фирлей передаст ему свой гетманский жезл?

Король, казалось, был обескуражен таким вопросом.

— Не знаю, откуда такие вести? Гетманом коронных войск был и остается Миколай Фирлей из Домбровицы. Есть и будет до самой смерти своей на поле брани.

— Тем лучше. И еще одно. Пожалуй, стоит уже сейчас сделать что-нибудь для Кмиты.

— Кмита весьма надменен и смутьян.

— Неужто? — удивилась королева. — Он предан вам всей душой.

— Мне?

— Вам и династии Ягеллонов. Он старше Тарновского, а посему так спешит занять высокую должность.

Сигизмунд подошел к Боне вплотную и долго вглядывался в ее лицо.

— Бог мой! Столько хитроумных замыслов в столь очаровательной головке, — наконец произнес он.

— Неужто среди них не бывает и такого: «Я тоже спешу»? Но не к королю, раздающему благодеяния. А к супругу. Почему вы отвернулись? Спрятали лицо? Боже, почему вы залились румянцем?

Бона ответила очень тихо и страстно:

— Италийские женщины — это воистину ую1а сРатоге, на которой можно сыграть дивную любовную песнь, но только если…