Оливия Кулидж - Галльская война Цезаря
Именно так шли они вперед, выкрикивая свой военный клич. Их ряды изгибались или колебались из стороны в сторону там, где встречали препятствия: то на пути вставала скала, то войско разделяло дерево, как зубцы гребня разделяют массу волос, но потом обе половины снова сливались в одно целое и продолжали надвигаться на нас; крик гельветов становился все громче.
Когда расстояние между двумя армиями сократилось примерно до двадцати ярдов, правые руки римлян, стоящих в передних рядах, взметнулись вверх и одновременно кинули в воздух дротики, которые с шумом и треском врезались в галльскую фалангу. По ее рядам словно прошла волна: задние по-прежнему шли вперед и нажимали на передних, которые отшатнулись назад от нашего удара. Во многих случаях два или даже три щита были сколоты вместе. А римский дротик невозможно выдернуть, поскольку его древко делается так, что изгибается, попав в цель. Многие варвары после безуспешных попыток освободить свои щиты бросили их на землю. В этот момент полетела вторая туча дротиков, и когда они ударили по цели, послышались крики раненых. На этот раз фаланга окончательно остановилась на расстоянии примерно десяти ярдов от нас. Она была уже не стеной, а кучей людей, слишком тесно прижатых друг к другу, чтобы сражаться мечами.
Наши легионы вооружены короткими колющими мечами, с которыми воинам не нужно много места, чтобы размахнуться. Вскоре все восемь шеренг первого ряда римлян вступили в бой. Фаланга не раскололась на части, но качнулась назад. Мы сумели прорубить в гельветской стене небольшие окна. Раненые римляне уползали с поля боя, пробираясь между ногами остальных воинов. Раненые галлы падали под ноги сражавшихся бойцов, и те топтали их тела. В некоторых местах в бой вступала вторая линия римлян. Битва, постепенно угасая, перемещалась вниз по склону горы. Повсюду раздавались крики и вопли, глухие удары мечей по дереву или коже и звонкие – по металлу.
Галлы не сломались, но медленно отступили вниз по горе Армесий, потом через маленькую долину и через речку на склон, который находился за ней. Тут римляне попытались перегруппироваться, но, пока они это делали, дальние отряды гельветской путевой колонны, которые к тому времени все уже прибыли на место, вышли из-под прикрытия повозок и ударили по задним рядам римлян. Третья линия римского войска развернулась и в прекрасном порядке атаковала их.
Долгое время исход сражения был неясен. Солнце опускалось к горизонту на западе, и его лучи слепили глаза легионерам. На флангах образовались две отдельные массы сражающихся бойцов; одна из них едва заметно поднималась по склону, другая скатывалась вниз, в речку. По их движению можно было предположить, что римляне по-прежнему побеждают, но было ясно, что их ряды редеют. А кроме одиннадцатого и двенадцатого легионов, которые бессильно смотрели вперед, не способные помочь, резервов не было.
Час за часом тянулись невыносимо долго. В конце концов дальние отряды противника были загнаны обратно за речку, в то время как основные силы гельветов находились на склоне горы за полмили от этого места. Но все же варвары продолжали сражаться своим неуклюжим большим оружием, уступая нам место лишь потому, что не могли иначе, но ни разу не повернувшись спиной к рядам наших воинов. Римляне валились с ног от усталости в прямом смысле этих слов: выходили из строя и падали на землю в стороне, чтобы передохнуть. Две их линии, сражающиеся на горе, теперь перемешались настолько, что казались единой. И все-таки они каждый раз отбрасывали противника назад.
Был конец июля, один из самых длинных дней в году; но уже темнело, когда одиннадцатый и двенадцатый легионы наконец получили разрешение покинуть свое место и включиться в бой, который шел вокруг дальних гельветских отрядов и повозок. К этому времени основное сражение переместилось за низкую гору, и нам его уже не было видно. Когда римляне наконец закончили там бой, ни они, ни гельветы не были в состоянии вступить в сражение снова. Гельветы медленно и неохотно отступали, уже не бросая нам вызов, а в отчаянии покидая поле боя, свои дальние отряды, семьи и повозки.
Но не все повозки доехали до места боя. Дело тут было не столько в их огромном числе, сколько в осторожности людей. Когда самые дальние узнали, как идет бой, то повернули назад, и это спасло их. Основная масса повозок встала в круг вплотную одна к другой, и внутрь круга вошли остатки дальних отрядов, чтобы дать свой последний бой. Это была отчаянная схватка. Мужчины метали в нас копья с высоты повозок, используя их как крепостную стену. Женщины помогали им – одни сражались, другие подавали оружие. Даже дети, ползая под повозками, били и толкали наших солдат.
Наступила ночь. Римляне продолжали сражаться при свете факелов и старались поджечь повозки. В некоторых случаях им это удалось, но повозок – каждая из которых была крепостью – было так много, что наши солдаты не скоро прорвались внутрь круга. Тогда наступил действительно полный хаос. Крики женщин и детей смешались с мычанием быков. Горящие кое-где повозки освещали всю эту массу людей и животных. Вокруг тех повозок, где бой продолжался в темноте, все кружилось как в водовороте. Наши солдаты рубили наугад, едва различая, кто какого пола и возраста, и хорошо зная, что женщины и даже дети убивали их товарищей. Люди и быки лежали кучами друг на друге. Наконец утихла даже резня. Солдаты, вспотевшие так, что от них шел пар, стояли тяжело дыша и шатаясь от усталости, мрачно смотрели на учиненный ими разгром. Выжившие гельветы собирались в небольшие кучки перепуганных людей. Солдаты грабили немного и в основном брали мелкие предметы. Большинство римлян так обессилели, что даже не подумали о добыче. Бой закончился.
Галлы и германцы
Цезарь расположил свои войска лагерем возле Бибракта, главного города племени эдуев. Склон, на котором он поставил лагерь, когда-то служил пастбищем коровам и овцам: горожане выпускали туда свой скот пастись на прогалинах между густыми зарослями ежевики, которая скоро должна была созреть. Но во время своих земляных работ римляне перевернули лопатами весь дерн, их мулы и лошади конницы так перемесили своими копытами берег реки, что он превратился в сплошную грязь, а все колючие кусты, все равно, зеленые или нет, были вырваны с корнем и пошли на дрова. На той полосе пыльной пустынной земли, которая образовалась в результате между лагерем и рекой, началось настоящее столпотворение. Первыми появились торговцы и поставили свои ряды. Затем местные крестьяне и ремесленники, сказители, фокусники, нищие слетелись на берег из Бибракта на самую большую, шумную и длинную ярмарку, которая была когда-либо в этом городе. Римские солдаты до отказа нагрузились добычей, а хранить ее им было негде. Поэтому крупные вещи продавались за десятую часть своей настоящей цены либо обменивались на золото и серебро, из которых можно было выковать украшения. Многое отдавалось в уплату за дешевые наслаждения. Не один раз целое небольшое состояние переходило из рук в руки в азартной игре, было истрачено на кувшин вина или беспечно отдано за пустяк или за своевременную услугу. Весь Бибракт толпился вокруг лагеря как муравейник, так что в конце концов Цезарь был вынужден поставить охрану на берегу реки, а должностные лица эдуев прислали своих личных слуг, вооруженных палками, чтобы держать эту толпу в границах допустимого. Таким образом удавалось держать свободной дорогу, которая вела к нашим главным воротам. Четыре конника в ряд могли подъехать по ней к лагерю с той стороны, где были брод, город Бибракт и палатки галлов в низине за рекой.
День за днем по этой дороге приезжали к нам вожди Длинноволосой Галлии во всем своем великолепии, под звон бронзовых и золотых украшений на поводьях коней. Золотые обручи были у них на шеях, золотые браслеты на руках. Их броши-застежки и рукояти их мечей были украшены алой эмалью. Они выглядели роскошно благодаря ярким краскам своих плащей и дико из-за длинных усов и волос, которые спускались до плеч и у некоторых были белыми и жесткими от мытья известью. С каждым вождем была свита, одетая в лохмотья, и певец, заучивший на память бесчисленное множество песен о его предках.
Так являлись вожди Длинноволосой Галлии в своей неукрощенной гордости, чтобы приветствовать Цезаря. В это время общее государственное устройство их страны представляло собой свободную федерацию независимых племен, каждое из которых можно было назвать свободной федерацией вождей. За одно или, может быть, два поколения до нас там были короли. Но к тому времени, о котором я пишу, власть знатных людей усилилась настолько, что они обходились без верховной власти – выбирали должностных лиц из своей среды, и каждый вождь называл себя свободным человеком.
В определенном смысле вожди Галлии действительно наслаждались полнейшей свободой. Для их подданных, которые часто были связаны с ними кровным родством или принадлежностью к одному и тому же клану, их слово мало что значило. Среди равных себе вождь считался сильным или слабым в зависимости от наличия у него союзников и сторонников. В каждом племени были свои знатные честолюбцы, которые постоянно составляли партии, вели сложные интриги с соседями и направляли политику своего племени то в одну сторону, то в другую. Ни один подобный союз, в котором участвовало все племя, не был прочным, но в своей гордыне вожди мало думали об этом и совсем не думали о слабости Галлии. Поэтому Галлии понадобились люди со стороны – римляне. В Бибракте они въезжали к Цезарю почти верхом. Они горделиво шагали по его лагерю, не сняв своих длинных мечей, выхватывали эти мечи из ножен по малейшему поводу и презрительно смотрели с высоты своего огромного роста на наших менее рослых людей, подчеркивая презрение смехом и жестами.
