Лью Уоллес - Бен-Гур
— Вставайте! Вставайте!
С воем ринулись прочь собаки.
Стадо в страхе сбилось в кучу.
Люди вскочили на ноги с оружием в руках.
— Что случилось? — спрашивали они в один голос.
— Смотрите! — кричал часовой. — Небо горит.
Свет стал вдруг невыносимо ярким, и все, закрыв глаза, упали на колени, а потом, с объятыми страхом душами, — ниц, ослепшие и едва не лишившиеся чувств; они умерли бы, не прозвучи голос, говоривший им:
— Не бойтесь!
Они внимали.
— Не бойтесь: я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям.
Сладкий и успокаивающий голос превыше человеческого был тих и ясен, пронизывая все их существо и наполняя уверенностью. Они поднялись на колени и в молитвенных позах взирали на фигуру в центре сияния, фигуру, облаченную в белые одежды; над ее плечами поднимались верхушки сияющих крыльев, а над головой светилась звезда, яркая, как Геспериды; руки были простерты, благословляя; лицо торжественно и божественно прекрасно.
Они часто слышали и на свой простой манер нередко беседовали об ангелах; теперь они более не сомневались, но говорили в своих сердцах: «Божья слава с нами, и это тот, кто в прежние времена являлся пророку у реки Ула».
Ангел продолжал:
— Ибо ныне родился вам в городе Давидовом Спаситель, Который есть Христос Господь!
И снова пауза, пока слова входили в их сознание.
— И вот вам знак, — продолжал вестник, — вы найдете Младенца в пеленах, лежащего в яслях.
Глашатай не говорил более; его благая весть была сообщена, но он оставался в небе над ними. Вдруг свет, центром которого он казался, порозовел и затрепетал, затем в едва различимой высоте начался плеск белых крыльев, летали сияющие формы, и множество голосов пело в унисон:
— Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение!
Не один раз прозвучало это славословие, но много раз.
Тогда глашатай поднял глаза, будто ища одобрения свыше, крылья его встрепенулись и распахнулись широко и величественно, белые, как снег, наверху и мерцающие многими цветами, подобно перламутру, в тени; легко поднявшись, ангел уплыл в высь, унося с собой свет. Долгое время после того, как он исчез, летел с неба рефрен, ослабленный расстоянием:
— Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение!
Когда пастухи совершенно пришли в себя, они бессмысленно смотрели друг на друга, пока один не сказал:
— Это был Гавриил, Божий глашатай людям.
Никто не ответил.
— Христос Господь родился, не так ли он сказал?
Тогда другой обрел голос и отвечал:
— Так он сказал.
— И не сказал ли он: «в городе Давидовом», а это — наш Вифлеем. И что мы должны найти Его ребенком в пеленах?
— Лежащим в яслях.
Первый говоривший задумчиво уставился в огонь; прошло немало времени, прежде чем он сказал, как осененный внезапным решением:
— Только в одном месте Вифлеема есть ясли — в пещере возле старого караван-сарая. Братья, пойдем и увидим то, что явилось там. Первосвященники и книжники долго искали Христа. Вот Он родился, и Господь дал нам знак, как узнать Его. Пойдем и поклонимся Ему.
— Но стада!
— Господь позаботится о них. Поспешим.
Все они встали и оставили мара.
Вокруг горы и через город прошли они и приблизились к воротам караван-сарая, где их встретил часовой.
— Что вы хотите, — спросил он.
— Мы видели и слышали чудесное этой ночью, — ответили они.
— Мы тоже видели чудесное, но не слышали ничего. Что слышали вы?
— Позволь нам пройти к пещере за изгородью и убедиться, тогда мы расскажем все. Пойдем, и увидишь сам.
— Что за дурацкие выдумки!
— Нет, Христос родился.
— Христос! Откуда вы знаете?
— Позволь нам сначала пройти и увидеть.
Человек обидно засмеялся.
— Вот еще, Христос! Как же вы узнаете Его?
— Он родился этой ночью и лежит в яслях — так нам было сказано; а в Вифлееме есть только одни ясли.
— В пещере?
— Да. Пойдем с нами.
Они прошли через двор незамеченными, хотя некоторые до сих пор не спали, обсуждая чудесный свет. Дверь в пещеру была открыта. Внутри горел светильник, и они бесцеремонно вошли.
— Мир вам, — сказал часовой Иосифу и человеку из Бес-Дагона. — Вот эти люди ищут ребенка, рожденного нынче ночью, которого узнают по тому, что Он, завернутый в пеленах, лежит в яслях.
На мгновение лицо назаретянина дрогнуло, и он сказал, отвернувшись:
— Ребенок здесь.
Их провели в ясли, и там был ребенок. Фонарь светил ярко, и пастухи сгрудились вокруг младенца. Малыш был таким же, как любой новорожденный.
— Где его мать? — спросил часовой.
Одна из женщин взяла младенца, подошла к Марии, лежащей рядом, и положила ребенка в ее руки. Все окружили их.
— Это Христос! — сказал, наконец, пастух.
— Христос! — повторили они все, падая на колени. Один из них повторил несколько раз:
— Это Господь, и слава Его превыше земли и неба.
И простые люди, ни минуты не сомневаясь, поцеловали край платья матери и удалились с радостными лицами. В караван-сарае немедленно окружившим их постояльцам пастухи рассказали свою историю; через город и всю дорогу до мара они пели услышанное от ангелов: «Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение!»
Рассказ распространился по всему городу, подтвержденный виденным всеми светом, и на следующий день, и многие дни потом в пещеру заходили толпы любопытных, некоторые из которых верили, но большинство смеялось и издевалось.
ГЛАВА XII
Мудрецы прибывают в Иерусалим
На одиннадцатый день после рождения младенца, перед наступлением вечера, три мудреца приближались к Иерусалиму по дороге из Сихема. После того, как дорога пересекла Кедрон, они встречали многих людей, и каждый останавливался, чтобы рассмотреть их.
Иудея по необходимости была тогда международным перекрестком; через ее узкую возвышенность, сжатую пустыней с востока и морем с запада, проходил торговый путь между востоком и югом, на чем и было основано благосостояние страны. Другими словами, богатства Иерусалима создавались и пополнялись торговыми пошлинами. Соответственно, ни в каком другом городе, кроме, может быть, Рима, чужестранец не привлекал меньшего внимания, чем в стенах и окрестностях Иерусалима. И тем не менее этих троих .замечали все встречные.
Ребенок на руках у одной из женщин, сидевших близ дороги напротив Гробницы Царей, увидев приближающихся, захлопал в ладоши и закричал: «Смотрите, смотрите! Какие колокольчики! Какие большие верблюды!»
Колокольцы были серебряными, а верблюды, как мы видели, — необычайных размеров и белизны; движения их были величественны, а снаряжение говорило об огромных пустынных просторах, а также и об огромном богатстве владельцев. Но не колокольчики, не верблюды, не их снаряжение и не внешность чужестранцев вызывали наибольшее удивление, а вопрос, задаваемый человеком, который ехал первым.
С севера к Иерусалиму ведет дорога по долине, доходящей до Дамаскских ворот; по обеим ее сторонам простирались в прежние времена плодородные поля и красивые оливковые рощи, которые должны были особенно радовать глаз тех, кто только что покинул безводные пустыни. На этой дороге мудрецы и остановились перед группой людей, направляющихся к Гробницам.
— Добрые люди, — сказал Балтазар, поглаживая свою заплетенную бороду и нагибаясь из седла, — не Иерусалим ли там?
— Да, — отвечала женщина, на чьих руках свернулся калачиком ребенок. — Будь те деревья пониже, ты бы видел отсюда башни на Рыночной площади.
Балтазар взглянул на грека и индуса, затем спросил:
— Где родившийся Царь Иудейский?
Женщины молча переглянулись.
— Вы не слышали о нем?
— Нет.
— Тогда скажите всем, что мы видели звезду Его на востоке и пришли поклониться Ему.
После этого друзья поехали дальше. Другим они задавали тот же вопрос, и с тем же результатом. Повстречавшаяся им толпа была так изумлена загадкой, что прервала свой путь к пещере Иеремии и, повернув, последовала за путешественниками обратно к городу.
Трое были настолько заняты мыслями о своей миссии, что не обращали внимания на разворачивавшиеся перед ними чудесные виды: ни на селения, ни на стену с сорока мощными башнями, число которых объяснялось отчасти требованиями обороны, а отчасти требовательным вкусом царя-строителя; ни на Сион — высочайшую из близлежащих гор, увенчанную мраморным дворцом; ни на сверкающие террасы храма на Мории, признанного одним из чудес света; ни на величественные горы, обрамляющие священный город.
Наконец они приблизились к высокой башне, в которой находились ворота на месте нынешних Дамаскских и перед которой сливались три дороги: из Сихема, Иерихона и Гаваона. Вход охранял римский стражник. К этому времени народ, следующий за верблюдами, образовал процессию, достаточную, чтобы немедленно привлечь к себе зевак у ворот, так что, когда. Балтазар нагнулся к часовому, мудрецы оказались в центре тесного кольца желающих услышать его слова.
