Наталья Иртенина - Шапка Мономаха
– Вот почему он приходил, – сказал себе Медведь.
Разворошив остатки снега, он стал топором вырубать труп из земли. Наверху оврага раздался предупреждающий волчий рык.
– Если хочешь оставаться моим другом, Серый, – не оборачиваясь, произнес Медведь, – ты больше не будешь есть человечину.
Рык стал сильнее, и Серый прыгнул. Встал возле мертвого тела, оскалил зубы, поднял шерсть на загривке.
– Я же сказал! – в ответ ощерился Медведь.
Серый зашелся в гневном хриплом тявканьи.
– Пшел! – разъярившись, Медведь замахнулся на него топором и лишь в последний миг перехватил его лезвием назад.
Удар обуха попал Серому в предплечье. Взвизгнув, волк отлетел на другую сторону оврага. Медведь молча продолжил работу.
Вырубив труп, бросил его на кострище, сложенное из сучьев. Высек огонь. Пламя, неохотно разгораясь, в конце концов пожрало мертвеца. Уже в сумерках Медведь закопал кости.
На другой день он искал Серого. Снова ходил к оврагу, шел по трехлапому следу. Серый лежал под елью на границе земли, которую Медведь считал своей. Когда он приблизился, волк зарычал и попытался встать, но не смог.
Медведь обломал нижние ветви и сел рядом.
– Думаешь, мне не жаль, что покалечил тебя?
Серый лежал, отвернув морду.
– Мы с тобой друг друга хорошо понимаем, Серый. Но тут ты меня не поймешь. Ты можешь есть человечину, а я нет. В этом мы разные… Зачем тогда, спросишь, я убил его?
Медведь задумался.
– Не знаю. А кабы и знал… Не могу сказать тебе, что со мной стало. Будто болит где-то, а где?.. – он пожал плечами. – Если б лапа, как у тебя… или бок от его ножа… Тебя вчера прибил оттого, что ты разбередил мне эту боль.
Серый повернул к нему морду, посмотрел умными глазами и тонко проскулил.
– Ага, – сказал Медведь, положив ладонь ему на голову, – и мне бы тоже поскулить. Но не умею.
Он осторожно ощупал поврежденную волчью лапу. Та сильно опухла и не работала, однако кость была цела.
– Пойдем, Серый, домой.
Взяв волка на руки, он пошел на лыжах к своей берлоге.
Через несколько дней Серый уже бегал. Гонять длинноухих он пока не решался, зато по силам оказалось свалить хворую лосиху. Медведю в качестве дара он приволок в зубах ее заднюю ногу.
Он же предупредил об опасности, когда в лесу появились люди.
Чужаков было так много, что Серый со вздыбленной шерстью метался возле берлоги, рычал и порывался куда-то бежать. Медведь, прислушиваясь, отговаривал его, трепал по загривку. А сам собирался в дозор.
Лес полнился громкими звуками ловов – ревом рожков, криками загонщиков, лаем ловчих псов. Спугнутые лоси и зайцы разносили по лесу свой страх. Поднятые в гон кабаны и олени с треском раздирали подлесок.
Вооружась луком, топором и палицей, Медведь встал на лыжи и окольным путем покатил к реке. Если нападут на его след, то решат, что прошел какой-то охотник. Сзади по лыжне бежал Серый – не захотел отпустить его одного.
У кромки леса возле обрывистого берега он замедлил бег, повернул вдоль. Шел в подлеске, иногда останавливался – слушал или тянул носом воздух.
– Чуешь, Серый? Близко они.
Волк крутился возле ног и, тоже принюхиваясь, недовольно фыркал. Псовый лай быстро приближался.
Проехав еще немного, Медведь затаился меж двух упавших стволов. Серый лег в стороже поодаль, на самой кромке леса, слившись светлой шкурой со снегом. Но когда к реке с хрустом выломился из кустов поджарый олень, волк чуть было не выдал себя.
– Стой, Серый!
Взвившийся в прыжке хищник приземлился почти в то же самое место, щелкнул зубами и снова лег. Уши плотно прижал к голове – Серый был возмущен и сердит.
Олень бежал прямиком к обрыву. У Медведя захватило дух, когда сильный и красивый зверь прыгнул и несколько мгновений летел в воздухе. Потом он исчез, а Медведю представилось, как олень падает вниз по крутому откосу с переломанными ногами. Снег был еще не так глубок, чтобы смягчить падение на мерзлую землю.
Потом его вниманием завладели люди. Их было трое на двух конях. На одном коне впереди всадника сидел мальчишка лет семи и тонкоголосо вопил от восторга. Не увидев на берегу оленя, малец закричал:
– Где он? Где он?
Подъехав к обрыву, они долго смотрели вниз.
– Он думает, что ушел от нас, – наконец восхищенно произнес тот, который держал в седле мальчишку.
– Гордый зверь! Любо смотреть, Георгий, как бежит.
– Надо искать спуск, князь.
– Судила со Станилой найдут.
За пробежавшими псами, не останавливаясь, проскакали еще двое.
– Догоняй, князь! – в веселом запале прокричал один.
– Поспешим, отец! – взволнованно запросился мальчишка. – Не то без нас докончат!
– Насмотришься еще, Юрья, на звериную кровь.
– В самом деле, князь!
– Постой, Георгий. Не торопи коня.
Оба всадника медленно поехали вдоль обрыва. Медведю, беззвучно скользившему за ними на лыжах, слышно было каждое слово разговора. Узнав в этих двоих переяславского князя Владимира и суздальского посадника, он ощутил неожиданную ледяную тоску в сердце. Не умом, а чутьем он вдруг понял, что звериная жизнь его закончилась, и уже знал, что сделает сейчас. Потому все, что было в нем медвежьего, поднялось против и угрюмо звало в помощь ненависть ко всему человеческому.
– Что с тобой, князь? Ловы не радуют тебя, как прежде?
– Не в том дело, Георгий.
– Я еще вчера заметил в тебе перемену, князь. Ты сокрушен и прискорбен. Это из-за киевских послов? Почему ты не скажешь, о чем говорил с ними?
– Потому что братья мои, и первый из них Святополк, совсем лишились своих голов. Зовут меня нарушить крестоцелованье и пойти с ними воевать против Ростиславичей. Хотят выгнать их, а волости отнять. Знаю, что Святополк этому зачинщик, а послов научил говорить еще и от имени черниговских Святославичей. Будто если откажусь участвовать в их безумной затее, то стану им как чужой – они сами по себе, а я сам по себе.
– Что ты ответил им, князь?
– Единственное, что мог. Пусть хоть и гнев на меня изливают, и злопыханьем переполняются – крестную клятву не нарушу и с ними не пойду. Теперь ломаю голову, как вынудить Святополка к исполнению его клятвы. Я не успокоюсь, пока не будет наказан разбойник Давыд. Не для себя же хочу этого, а для всей нашей земли. Беда мне с этим Святополком, – жаловался князь. – Пять лет сидит на киевском столе – и хоть бы на гривну ума нажил.
– Горбатого могила исправит, – изронил боярин.
– Боюсь, что выпрямлять Святополка надо мне, – озабоченно хмурился Владимир Всеволодич. – Да пока не приложу ума, как заставить его воевать с Давыдом.
– Что проще, князь! Сыграй вновь на его страхе лишиться своего стола.
– Нет, Георгий. Ни всерьез, ни в хитрой игре не стану разменивать Киев. Перед собой лукавить больше не хочу. Всю жизнь я все делал сам – ни на посадников не полагался, ни на биричей, ни на отроков. Знаешь, что даже на ловах сам составляю распорядок, за конюхами и сокольниками доглядываю, и в церквах за порядком в службе смотрю. Делаю все это не для похвальбы собой, а потому что Бог меня создал не ленивым и пригодным на всякое человеческое дело. И за что Его милость такая ко мне, дурному, не пойму. А уж сколько раз от смертной опасности Господь меня сберегал и на войне, и на ловах, и в болезни – этого не счесть. За эти милости я перед Ним в неоплатном долгу. А чем расплачусь? Только смиреньем, Георгий. Лишь трех дел не сделаю сам: не лягу сам в гроб и не взойду в царство небесное…
– А третье, князь? – узрев Мономаха в задумчивости, спросил посадник.
– Не сяду сам на киевский стол. Если Бог захочет, то даст мне. А не захочет – отечество наше на небесах, там буду царствовать с Христом и святыми. Но против Его воли не пойду. Страшно мне, Георгий, променять небесное царство на земное княжение. Прав Нестор-книжник: нельзя на гордыне создавать величие. Горсти праха не стоит такое величье…
Князь остановил коня и вгляделся в заснеженную даль – в открывшийся простор на плоском холме у Клязьмы. Кромка леса далеко отступала от реки – будто земля сама распахивала людям объятья.
– Посмотри, Георгий! – зачарованный зрелищем промолвил Мономах.
– Что там, отец? – встрепенулся мальчонка, задремавший было от скучного разговора. – Олень?
– Не олень, Юрья, – покачал головой Владимир. – Там город.
– Где?! Где город? – княжич вытаращил глаза и завертелся в седле. – Ничего не вижу, отец!
– А ты, Георгий, видишь? – улыбался князь. Он протянул руку: – Вон там – детинец. Там – соборный храм. А там – Золотые врата, как в Киеве. Зришь?
– Зрю, князь, – потрясенно выдохнул суздальский посадник. – Это место будто создано для стольного града!
– Нету там никакого града, – надулся Юрий.
– Ты еще княжить в нем будешь, сын! – смеясь, пообещал Мономах. – Будешь зваться великим князем владимирским. Хочешь?
– Не хочу, – обиженно пропыхтел мальчишка. – Я буду великим князем киевским!
