Ольга Елисеева - Потемкин
Иосиф II все еще очень обижался на Потемкина за то, что тот когда-то отклонил его предложение о денежной субсидии и выступал за поддержание равновесия сил между Австрией и Пруссией. Однако император отдавал должное личным качествам князя. «Я понимаю, что этот человек, несмотря на свои странности, мог приобрести влияние на императрицу, — заявил Иосиф в другой беседе с французским послом. — У него твердая воля, пылкое воображение, и он не только полезен ей, но необходим. Вы знаете русских и согласитесь, что трудно сыскать между ними человека более способного управлять и держать в руках народ еще грубый, недавно лишь тронутый просвещением, и обуздать беспокойный двор»57.
Важно отметить, что Иосиф сразу же выделил Сегюра среди других дипломатов и совершал с ним длительные пешие прогулки, делясь своими впечатлениями и политическими видами. Сам посол объяснял такую необычную для монарха откровенность тем, что «имел счастье понравиться» Иосифу. Однако, вероятно, были и другие, более веские причины, заставлявшие графа Фалькенштейна, взяв посла Франции под руку, уверять его в миролюбивом отношении Австрии к Турции. «В разговорах со мной он дал мне понять, что мало сочувствует честолюбивым замыслам Екатерины, — писал Сепор. — В этом отношении политика Франции ему нравилась. "Константинополь, — говорил он, — всегда будет предметом зависти и раздоров, вследствие которых великие державы никогда не согласятся насчет раздела Турции"»58. Заметно стремление австрийского императора, с одной стороны, успокоить французский кабинет, а с другой — показать свою независимость по отношению к планам союзницы.
Херсон потряс путешественников и заставил на время замолчать самые злые языки. Сегюр описывал практически оконченную крепость, казармы, адмиралтейство с богатыми складами, арсенал со множеством пушек, верфи и строящиеся корабли, казенные здания, несколько церквей, частные дома, лавки, купеческие корабли в порту. Английский дипломат сэр Алан Фиц-Герберт доносил оттуда в Лондон: «По-видимому, императрица чрезвычайно довольна положением этих губерний, благосостояние которых действительно удивительно, ибо несколько лет назад здесь была совершенная пустыня. Князь Потемкин, конечно, позаботится о том, чтоб представить все с наилучшей стороны. Вчера мы любовались тремя большими кораблями… Суда эти немедленно отправляются для присоединения к флоту в Севастополь»59.
Австрийский император оказался единственным из мемуаристов, кому не понравилась херсонская крепость. С дороги он писал фельдмаршалу Ф. Ласси: «Херсонские укрепления выведены очень дурно, фасады очень длинны, куртины слишком коротки, фланги тоже, и поэтому все орудия для обстреливания фасов вытянуты в ряд вдоль этих куртин, точь-в-точь как у нас в Эгере и в Праге»60.
15 мая Екатерина, облаченная во флотский мундир, присутствовала при спуске на воду кораблей: 80-пушечного «Иосифа», 70-пушечного «Владимира» и 50-пушечного «Александра»61. Ее сопровождал граф Фалькенштейн. Один из очевидцев этого события, немецкий врач Э. В. Дрим-пельман, рассказывал: «Государыня явилась запросто, в сером суконном капоте, с черною атласною шапочкою на голове. Граф также одет был в простом фраке. Князь Потемкин, напротив, блистал в богато вышитом мундире со всеми своими орденами»62. Обратим внимание на эту малозначительную на первый взгляд деталь. Скромную одежду императрицы отметил только Дримпельман, другие источники, в частности Камер-фурьерский журнал, отличавшийся в подобных вопросах большой точностью, фиксирует мундирное платье, единственно приличное в подобном случае. А вот потертый сюртук Иосифа II проходит через все мемуары и монографии, в которых рассказывается о путешествии Екатерины на Юг. Часто историки специально противопоставляют «скромность» австрийского монарха и подчеркнутое богатым одеянием тщеславие Потемкина.
Между тем истинное значение любого события может быть определено только в свете культурной традиции того времени. Что же значил старый сюртук Иосифа? По правилам приличий XVIII века появиться на торжественной встрече в простом наряде значило оскорбить пригласившего вас хозяина. Вспомним эпизод из мемуаров Сегюра, когда Потемкин принял посла в домашнем сюртуке и француз почел себя обиженным 63.
Появившись в простом сером сюртуке, австрийский император совершал бестактность по отношению к своим союзникам. Накануне поездки в Россию Иосиф, перечисляя в письме к Кауницу свои заслуги перед союзницей (главной из которых он называл помощь в присоединении Крыма), негодовал на нее за оказанное давление и обещал дать почувствовать «принцессе Цербстской, превращенной в Екатерину», что он не позволит столь бесцеремонно располагать собой64. Кажется, в Херсоне долгожданная маленькая месть, а на языке XVIII века «шиканство», свершилась. Извинением австрийскому монарху мог послужить только тот факт, что он и здесь присутствовал инкогнито, как граф Фалькенштейн. Однако едва ли нашелся бы человек, не знавший, кто стоит рядом с Екатериной. Император всячески старался подчеркнуть частный, не государственный характер своего визита, демонстрируя нежелание Австрии присоединяться к военным демонстрациям России.
Но от Екатерины не так легко было избавиться. Она вопреки воле Иосифа вытребовала его в Крым и теперь делала вид, будто не замечает едва прикрытых бестактностей со стороны союзника. Ей не понравился поступок гостя, который посетил Херсон за несколько дней до встречи с ней, внимательно осмотрел все укрепления, а лишь затем поехал в Новые Кайдаки. 18 мая, уже после выходки Иосифа на верфях, Екатерина с неудовольствием говорила о нем Храповицкому: «Все вижу и слышу, хотя и не бегаю, как император. Он много читал и имеет сведения; но, будучи строг против самого себя, требует от всех неутомимости и невозможного совершенства; не знает русской пословицы: мешать дело с бездельем. Двух бунтов сам был причиною, тяжел в разговорах»65.
Очевидно, внутренние отношения между Екатериной и Иосифом были далеки от идиллии. Оба имели причины обижаться друг на друга, но, по мнению императрицы, сильный союзник любой ценой должен был остаться за Россией. Государыня подчеркивала, что чрезвычайно довольна проведенным на спуске кораблей днем, и просила Потемкина «дать вина матросам и солдатам, которые работали на верфи и в крепости»66.
Из Херсона путешественники направились в Крым. Симферополь, тогда еще скромная Акмечеть, встретила царский поезд английским садом и несколькими простыми домами. Зато блистательный Карасубазар утопал в восточной роскоши: он обладал не только дворцом и общественными зданиями, но и фонтаном с искусственным водопадом. Однако главное «чудо», а вернее главный аргумент в политической игре светлейшего князя ожидал путешественников под Севастополем. В Инкерманском дворце во время торжественного обеда внезапно отдернули занавес, закрывавший вид с балкона. Взорам присутствующих предстала прекрасная Севастопольская гавань. День был солнечный, на рейде стояли 3 корабля, 12 фрегатов, 20 линейных судов, 3 бомбардирские лодки и 2 брандера — русский Черноморский флот. Открылась стрельба из пушек67.
На этот раз Иосиф воздержался от язвительных замечаний. Со всей очевидностью было ясно, что в надвигающейся войне Россия сумеет удержать приобретенные земли. А значит, пока выгоднее оставаться ее союзником, надеясь на возможные территориальные приращения за счет турок, чем становиться сторонним наблюдателем чужих завоеваний. Вскоре путешественники двинулись в обратный путь через Кременчуг и Полтаву.
ГЛАВА 13 НАЧАЛО ВОЙНЫ
Знаменитое путешествие Екатерины II в Крым завершилось великолепным и очень символичным по своей сути финалом. Полтавские маневры русской конницы происходили на том самом поле, где некогда встретились войска Петра I и Карла XII1. Императрица и Потемкин стояли рука об руку на кургане, прозванном в народе Шведской Могилой, как бы демонстрируя окружавшим их иностранным гостям свое единство перед лицом надвигавшейся угрозы. Дальше пути корреспондентов расходились. Григорий Александрович, только что пожалованный титулом князя Таврического2, спешил в Кременчуг, откуда поступали тревожные сведения о провокациях турок на границе3, а императрица возвращалась в Петербург, сделав небольшой крюк, чтобы посетить Москву.
РАЗРЫВ
Переписка Екатерины и Потемкина двух предвоенных месяцев, как никакой другой источник, показывает отношение корреспондентов к грядущему конфликту. В письме 13 июля из Царского Села императрица выражала надежду, что вскоре она увидит Григория Александровича. «Пожалуй, пожалуй, пожалуй, будь здоров и приезжай к нам невредим»4. Екатерина не ожидала скорого разрыва с Турцией и ждала возвращения князя в Петербург в ближайшее время. Она нуждалась в нем для продолжения совместной работы, так как многие дела в его отсутствие остановились.
