Ольга Елисеева - Потемкин
Так, Потемкин в понимании сторонников Павла превращался в демона, принявшего человеческий облик с целью погубить Россию. Поэтому все его действия: будь то присоединение Крыма или руководство армией, — трактовались как преступления, ведущие к гибели страны.
Объективно легенда о «потемкинских деревнях» сильно повредила России в преддверии войны. Императрица ехала в Крым показать иностранным дипломатам готовность страны к возможному конфликту. Это должно было предостеречь европейских покровителей Порты от подстрекательства турок к нападению. Демонстрация силы состоялась, но в нее не пожелали поверить. Усиленно распространявшиеся противниками князя слухи о картонных городах и гнилых кораблях стали в Париже, Лондоне, Берлине и Стокгольме желаннее отчетов собственных представителей и резидентов из России.
МИССИЯ ДОНА ФРАНСИСКО
Примером такого отношения к неугодным сведениям может стать история дона Франсиско де Миранды. Уроженец Венесуэлы, сын состоятельного коммерсанта, получивший университетское образование в Каракасе, он в качестве волонтера сражался на стороне американцев в войне за независимость. Миранда был ярым сторонником освобождения Венесуэлы от испанского владычества и много скитался по Европе в поисках поддержки для своей антиколониальной деятельности. Ради этого дон Франсиско не гнушался сотрудничать со вчерашними противниками-британцами, а в годы Французской революции снова совершил поворот на 180 градусов и прославился как один из храбрых генералов-республиканцев, разгромив австро-прусскую армию при Вальми. Его имя высечено на стене Триумфальной арки в Париже, а портрет висит в Зеркальной галерее Версаля.
В 1787 году Миранда побывал и в России, причем направился он не прямо в Москву или Петербург, а приплыл из Стамбула в Херсон, то есть намеревался посетить те самые земли, которые в наибольшей степени интересовали европейских оппонентов Петербурга. Дорогой путешественник вел подробный дневник, в который заносил сведения о численности русских войск, их дислокации, уровне обучения, снабжения, о качестве крепостных построек, дорогах, верфях, числе и типах военных кораблей, количестве и национальном составе населения. Кроме того, гость по возможности точно указывал глубину бухт и фарватеры на реках и каналах. Подобная информация характерна скорее для донесений резидента, чем для записок простого путешественника, глазевшего вокруг ради собственного удовольствия.
Странно, что эту особенность записок «пламенного революционера» исследователи обходят молчанием. В советское время было неудобно заострять внимание на откровенном шпионаже в России будущего героя Великой французской революции. Но что мешает заметить очевидное сейчас? Миранда собирал на Юге сведения. И эти сведения ему собирать позволяли.
В те времена дипломаты и путешественники часто выполняли функции шпионов. Дону Франсиско удалось встретиться и, как он уверяет, близко сойтись с Потемкиным. Затем князь представил его Екатерине, прибывшей в Киев. Судя по запискам, происходит нечто необычное: никому неведомый иноземец, уроженец страны, о которой немногие в России слышали и не всякий нашел бы на карте, вдруг оказывается окружен самым пристальным вниманием высочайших особ. Что это? Простое любопытство? Желание поразвлечься беседой с экзотическим гостем? Не только. Миранда описывает, что их беседы с Потемкиным лишь раз коснулись Испании и Америки, этот вопрос князя не слишком интересовал. Зато Григорий Александрович нарочито много говорил о Франции, Англии и политике ведущих европейских держав. Неудачная тема для болтовни с первым встречным. Внешняя откровенность князя в разговорах с иностранцами всегда преследовала некую цель.
Если бы Миранда был простым путешественником, как он себя именует, максимум, на что он мог рассчитывать, это постоять у двери в приемные покои Потемкина и вместе с толпой офицеров, чиновников и гостей наблюдать выход хозяина Тавриды. Однако гость был замечен, приближен, удостоился пространных бесед, а затем князь «по-дружески» пригласил его с собой в поездку по Крыму (видимо, инспекционную, перед приездом императрицы), посадил в свою карету и общался всю дорогу. Почести явно не по рангу. Чем же их объяснить?
Миранда ехал через Константинополь, русский посол Я. И. Булгаков, старинный приятель Потемкина еще по университету, предупреждал, что венесуэлец, вероятнее всего, шпион. Яков Иванович сам был опытным дипломатом и разведчиком, князь его высоко ценил и доверял донесениям. Поэтому путешественник сразу по прибытии в Россию возбудил пристальное внимание. Однако Миранда не был ни арестован, ни выдворен из страны. Это не отвечало интересам игры, которую вел Потемкин. Подобных резидентов в окружении светлейшего князя было немало, и особенно в годы войны. Далеко не все из них подвергались разоблачению. Их использовали иначе: для передачи за рубеж выгодных России сведений. Например, принц Карл Нассау-Зиген поставлял информацию французскому двору.
Для нас рассказ Миранды особенно ценен тем, что он показывает положение на Юге буквально накануне приезда Екатерины. Взгляд путешественника был специально «заострен» на сбор информации об уровне развития Причерноморья и готовности России к войне. В целом, гость высоко отозвался обо всем увиденном. Мы не раз цитировали его высказывания. Он отмечал слабые и сильные стороны: удобное обмундирование и тесноту жилищ, высокое качество постройки судов и плохие госпитали, здоровый вид людей и скудное питание, передавал слухи о гибели греческих семей при выселении. Словом, нельзя сказать, что Миранда был перевербован и сообщал только выгодные для Потемкина вещи. Однако он ни словом не упоминает о специальной подготовке к встрече императрицы, об украшении улиц, перегонке скота или особом скоплении людей в тех пунктах, через которые должна проехать государыня. Тем более — о картонных домах и декорированных под военные купеческих судах. А ведь это первое, на что должен был бы обратить внимание резидент. Причем Миранде было разрешено свободно осматривать корабли, поднимаясь на борт, знакомиться с командами и даже разглядывать навигационные приборы. Он гулял по укреплениям, общался со множеством народа от офицеров до татарских проституток. Цеплял сведения, где только мог.
На какую страну работал Миранда? Если проанализировать дневник, то можно сделать вывод, что заказчиком информации выступала Англия, и именно за английского осведомителя дона Франсиско принимал светлейший князь. Общий настрой путешественника подчеркнуто антифранцузский, кое-где Миранда даже перегибает палку, полагая, что ругань по адресу «галлов» будет приятна его читателям. Так, нанося визит принцу Нассау-Зигену, он «едва преодолевает чувство неприязни», поскольку тот — француз. Похвально отзываясь об агрономах, получивших образование в Англии, путешественник замечает, что «во Франции земледелие находится, как говорят, почти на столь же низком уровне, что в нынешней России»45. Текст письма по-французски он именует «жалким плодом галльского сочинительства». Не забывает венесуэлец уколоть и своих вчерашних союзников-янки. Говоря о мягком обращении русских с татарами, гость замечает, что оно «могло бы послужить примером покорителям Америки», вероятно, имея в виду их отношения с краснокожими.
Все английское, напротив, вызывает у Миранды восхищение. Если ему нравится корабль, здание или форма артиллеристов, он неизменно добавляет, что они сделаны «на английский манер». «Дом этого полковника обставлен и украшен с большим вкусом, чем остальные — в английском стиле»; «форма сидит на солдатах свободно, на английский лад»; «навигационные приборы — …много английских»; «конструкция кораблей показалась мне точной копией английской» и т. д. К чести Потемкина служит то, что «он высоко ценит английскую аккуратность».
Князь бросил несколько пробных камней, умело заварив стычку между Мирандой и Нассау-Зигеном на почве взаимной неприязни французов и испанцев. Оба попались и наговорили друг другу колкостей. «После завтрака у нас — князя, Нассау и меня — состоялась интереснейшая беседа, в ходе которой первый стал говорить второму о том, как нехорошо и даже ребячливо вела себя по отношению к русским Франция, невзирая на великие услуги, оказанные ей Россией (имеется в виду, с одной стороны, Декларация о вооруженном нейтралитете, а с другой — продолжение антирусской политики Версаля в Турции. — О. Е.). Одним словом, выразил чувства, доставившие мне большое удовольствие… После трапезы толковали втроем о "Путешествиях Фигаро по Испании", и князь упомянул о том, какими неточностями грешат французы, когда пишут о других народах, приведя в качестве примера "Поездку аббата Шаппа в Россию". С сего предмета разговор перешел на Испанию, причем Нассау высказал мнение, будто испанские дамы все поголовно заражены сифилисом… будто испанцы — самый скверный из известных ему народов: обходятся без постельных принадлежностей, у них всегда полно вшей. Я ответил, что бн глубоко заблуждается, а французы — далеко не лучшие судьи, способные дать оценку этой или какой-либо другой нации, ибо не знают языка, а их вечная предвзятость хорошо известна»46.
