Александр Струев - Царство. 1955–1957
— Где ж покойник? — спросила полная подслеповатая старуха, не отыскав установленного по центру церковного пространства гроба.
— Нету. Говорят, пропал человек на далеком Севере, — объяснила всезнающая соседка.
— А-а-а! Так помянем его, странника Божьего, помянем! — старуха начала усердно креститься.
Со святыми упокой Христе,
душу раба твоего,
и деже несть болезнь,
ни печали,
ни воздыхание, но жизнь бесконечная!
Батюшка подошел к аналою, произнося молитву растяжным песнопением, кадил по четырем сторонам, равномерно взмахивая и продолжая торжественно и печально петь.
— А имя-то его как, не услышала? — повторив за отцом-настоятелем проникновенные слова Божьего слова, снова поинтересовалась толстуха.
— Сказывали, Иосиф.
— Красивое имя, библейское.
— А мне так больше на убийцу-Сталина похоже! — отозвалась та, что стояла чуть сзади.
— И за разбойников с убийцами молятся!
— Будь ты неладен, Иосиф! — со злостью выдавила старушка с выцветшими волосами. — Мужа моего в тюрьме сгноил! — резко развернулась и выбежала из храма.
Плачу и рыдаю,
Егда помышляю смерть,
И вижу во гробех лежащую
По образу Божию созданную
Нашу красоту,
Безобразну, бесславну, не имеющую вида! —
пел отец Василий.
Во блаженном успении вечный покой,
Подаждь, Господи,
Душе усопшего раба твоего Иосифа,
И сотвори ему вечную память!
Ве-е-ечная па-а-амять!
Ве-е-ечная па-а-амять!
Ве-е-ечна па-а-амять!
Солнце било неумолимо, слепило, казалось со всех сторон. Света растворилась в его неуемном сиянии, потонула в блаженстве. На душе был мир. Она вскинула голову, вглядываясь в голубое, совершенно безоблачное небо и улыбнулась.
«Интересно, приснится мне папа?» — подумала дочь и пошла к автобусной остановке. Шерстяной платок еще прикрывал голову, заслоняя лицо. Опасалась, чтобы не проведали, куда она ездила, чтобы никто ничего не прознал, добиралась Света до Коломны на перекладных, а не на прикрепленной машине с аккуратным водителем. Около двух часов ехала, сначала в метро, потом на электричке, а от станции шла пешком. Точно так и возвращаться пришлось.
6 апреля, субботаБрежнев сидел у Хрущева дома. Никита Сергеевич стоял на кухне и жарил картошку. Готовил по собственному рецепту: нарезал ломтиками, не тонко и не толсто, потом утопил сковородку в кукурузном масле, так и жарил. Картошечка получалось румяная, с корочкой.
— Как задумывал, так и получилось! — радовался кулинар. — Сейчас, Леня, настоящим лакомством тебя угощу, спасибо скажешь.
Леонид Ильич внимательно наблюдал за манипуляциями надевшего кухонный фартук руководителя — как он лихо управлялся со сковородой, с огнем, и все время что-нибудь приговаривал.
На кухню пришел Сергей.
— Сережка, ты?! — обрадовался отец. — Мы с дядей Леней картошечку жарим. Покушаешь с нами, жених?
Сергей смутился, но все уже знали про его грядущую свадьбу.
— Достань-ка из холодильника сало!
Сын поспешил к холодильнику.
— Только не копченое, копченое не бери, обычного возьми, с прожилочкой! Нашел?
— Нашел.
— Надо его такими продолговатыми кусочками порезать, смекаешь? У, ё! — неудачно перехватив сковородку, чуть не обжегся Никита Сергеевич.
— Давай-ка я сделаю! — глядя на неумелого Сережу, вызвался Леонид Ильич. Он скинул пиджак, засучил рукава и стал заправски резать сало, потом отыскал хлеб и его порезал.
— Где сядем, Никита Сергеевич?
— Да прям здесь и сядем, — Хрущев указал на стол перед окном.
Брежнев принялся расставлять тарелки. Никита Сергеевич снял с плиты шипящую сковороду с аппетитной золотистой картошечкой, водрузив на массивную чугунную подставку, заблаговременно установленную на столе. В руках у повара появилась большая ложка.
— Давай тарелки! — скомандовал он.
Брежнев тут же протянул свою.
— Тебе побольше, помощник! — насыпая, подмигнул хозяин.
Леонид Ильич счастливо улыбался:
— И твою, сын, давай! Ты такой картошечки не едал!
Не позабыл Никита Сергеевич и про себя.
Все принялись жадно есть, картошка действительно удалась.
— Осторожней, горячо! — предупредил Никита Сергеевич.
— Я обжегся, — со слезами, ответил Сергей, он положил в рот слишком большую порцию.
— Ты дуй, дуй, остужай! — учил повар. — Иногда так замечательно картошечку сготовят, что маму родную забудешь! А не пригубить ли нам, Леня, для пищеварения?
— Я только за!
— Доставай, водка в буфете припрятана, в самом низу.
— Я пить не буду! — замотал головой Сергей.
— Тебе никто и не предлагает, — отозвался отец. — Я впервые водку пробовал, когда на твоей маме женился, а до того в рот не брал. Так что не рассчитывай, а мы с дядей Леней выпьем!
Водка была настояна на хрене.
— Хороша хреновушка! — оценил Первый Секретарь. — Наливай по второй!
Закусывалась хреновуха салом.
— С салом ее самое оно! Ну, как у тебя, Леня, успехи?
— Товарищ Кадар вам привет передавал, позавчера с ним общался.
— Тихо в Венгрии?
— Угомонились. Арестованных, Надя и компанию, из санатория в румынскую тюрьму перебросили, хотим их в Будапешт возвращать.
— Надо с пленниками помягче. За них Тито просил, все-таки из югославского посольства их заполучили. Тут большая политика, учти! — предостерег Никита Сергеевич.
— Кадару Надь неудобен.
— То ясно. Но Кадара мы поставили, так что пусть на ус мотает, что старшие говорят. Объясни ему.
— В следующем месяце в Будапешт ехать планирую, — отрапортовал Брежнев.
— Кадар должен показать себя миру гуманистом, а то Надь ему не нравится! Мне тоже много кто не нравится!
— Кадар считает, что Надь — мина замедленного действия, в любой момент может рвануть. Если Надь когда-нибудь окажется за границей, Венгрии только хуже станет. Когда заваруха шла, много людей поубивали, Янош повторения не хочет.
— Социализм был в опасности, поэтому и били больно! — изрек Хрущев.
— Вот и Кадару Надь — кость в горле.
— Кость не кость, а пусть нас слушает, скажи, чтоб без самодеятельности!
— Обязательно, обязательно! — закивал Брежнев.
Леонид Ильич снова налил:
— Вчера был у Королева в Подлипках. С ракетами буксуем, — признался он.
Первый Секретарь отставил рюмку:
— Без ракет нам хана! Как думаешь, когда технику наладят?
— Обещают вот-вот.
— Вот-вот — это не ответ, а демагогия! Докладуй каждую неделю!
— Понял, Никита Сергеевич!
— А Челомей?
— Владимир Николаевич старается. Его разработки масштабно внедряем. Это я про оснащение военно-морского флота ракетами говорю.
— Про подлодки?
— Про них. Ракеты Челомея стартуют из-под воды.
— У американцев подобное есть?
— Нет.
— Известие с плюсом! — потер руки Хрущев. — Сережа на работу к Челомею просится. Так, Сергей?
— Я дипломную работу заканчиваю. Как ее защищу, сразу иду в челомеевское КБ.
— Владимир Николаевич сказал, что Серегина дипломная работа на уровне кандидатской диссертации! — похвалился отец.
Брежнев пожал студенту руку:
— Поздравляю! — потом снова перевел глаза на Первого Секретаря. — Повезло вам, Сергей у вас целеустремленный, не в пример моему Юре.
— И твой Юрка за голову возьмется, дело молодое, — пообещал Хрущев. — Не пьет он у тебя?
— Нет, не пьет.
— Это самое главное. Пьянство человека до добра не доводит. А мы давай выпьем, нам уже спиться не грозит, только перепиться можем! — усмехнулся Первый Секретарь и высоко поднял рюмку: — За победу социализма на всей земле!
— За победу социализма! — молодцевато поддержал Брежнев и залпом ухнул рюмку.
— Ты давай закусывай, не геройствуй!
— Закусываю, закусываю! — благодарно ответил Леонид Ильич и ухватил кусок сала. — У нас с Королевым появилась мысль запустить в космос спутник и установить на нем передатчик, чтоб весь мир из космоса советский сигнал услышал.
— Задумано красиво! — кивнул Никита Сергеевич. — Только не ты, Леня, первый про то догадался, и не Королев.
— А кто?
— Я Сергею Павловичу намекнул.
— Я чужие лавры себе не приписываю, всем известно, что космос целиком ваше детище! — выговорил Леонид Ильич. — Как только Р-7 полетит, первым делом, как вы предусмотрели, спутник в космос подымем.
Хрущев одобрительно кивнул.
— Как бы американцы первыми спутником не выстрелили! — опасливо проговорил Никита Сергеевич. — Они, Леня, нам в спину дышат.
— У них тоже техника не летает.
— Надо, Леня, чтобы у нас летела, а летает она у американцев или нет, мне до сраки!
