Александр Струев - Царство. 1955–1957
Нина Петровна категорически выступала против ранних браков, не каких-то конкретно, а любых. «Раз на ноги не встали, чего семью заводить? Пока молод, учиться надо, а не влюбляться!» — так рассуждала.
20 февраля, среда— Вы почему вмешиваетесь в управление войсками?! — жестко проговорил Жуков. — Кто дал право?!
— Маршала Неделина я приглашал по вопросам ракетостроения. Я хотел…
— Не сметь без моего ведома трогать военных! — оборвал Брежнева Жуков и бросил трубку.
Переговорив с Сергеем Павловичем Королевым по дальности баллистических ракет, Леонид Ильич решил пригласить на разговор маршала артиллерии Неделина, хотелось разобраться в будущей эксплуатации, понять перспективы и дислокацию ракетного оружия. Основное назначение ракетоносителя Р-7 — доставка на американский континент атомной бомбы. Последние запуски были неудачными. Королев и его помощники обещали, что ракета в ближайшее время полетит. С момента основания ракетных КБ Неделин выступал их куратором от Министерства обороны, и Брежнев хотел обменяться с ним мнениями, ведь чтобы вникнуть в суть, важно выслушать разные точки зрения: и Челомея, и Янгеля, и Неделина, не зацикливаться на позиции Сергея Павловича Королева. Такой человек, как Неделин, мог лучше других спрогнозировать развитие ракетной техники, указать на сильные и слабые стороны конструкторов. С новой техникой всегда непросто, новое часто ломается, всякое новое приходится долго доводить до совершенства, по ходу работ возникают тысячи вопросов, а испытания — точно лакмусовая бумажка в химии, вот только «лакмусовая бумажка» ничего хорошего в последнее время не предвещала.
Переключившись на оборонную отрасль, Брежнев сконцентрировался на основных направлениях — на бомбе и на ракетостроении, третьей значимой составляющей стояла радиолокация, без которой не то что ракета не полетит, а скоро не поднимется в воздух ни один самолет. В производстве бомб процесс был отлажен, а вот с ракетами случился провал. Не один раз пообщавшись с конструкторами, Леонид Ильич решил позвать Неделина, но Неделин к Секретарю ЦК никак не ехал. Один раз ему позвонили — нет на месте, объясняют — на испытаниях, второй — у министра, отвечают, и третий звонок не дал результата, и, главное, не перезванивает!
— Что же это такое! — возмутился Леонид Ильич. Он почти год занимал кабинет на Старой площади и твердо обосновался в ЦК. Отношения с Хрущевым и Булганиным у него сложились наилучшие, работы Брежнев не боялся, а тут такое пренебрежение! Всегда осторожный Леонид Ильич разнервничался, набрал по кремлевке Неделина и как по заказу — нашел.
— Почему не являетесь? Что у вас за отношение к партии?! — грозно начал он, словом, наехал на маршала.
Неделин оправдывался, объяснял, что был на полигоне, не имел возможности связаться с Москвой, а по прибытии находился у министра.
— Для вас ЦК пустой звук?! — возмущался Брежнев. — Завтра к 17 быть у меня! — и через час последовал жуковский звонок.
Жуков говорил безапелляционно. Отчитал Секретаря ЦК как мальчишку. Получалось, Жуков ни в грош Брежнева не ставил, а Жуков — фигура тяжеловесная!
— Еще неизвестно кто сегодня главней, Булганин или Жуков! — терзался поспешностью своего звонка Леонид Ильич. С кем, с кем, а с Жуковым портить отношения ни при каких обстоятельствах нельзя! У Брежнева заныло сердце.
12 марта, вторникПозавчера она ворвалась к Хрущеву, села перед ним и, умоляюще сложив руки, произнесла:
— Отпустите в Югославию!
Хрущев взглянул в несчастное лицо, потухшие глаза и позволил ехать. Наконец, она вырвалась к любимому, взлетела на крыльях любви. Самолет парил над облаками, а она только и повторяла: «Скорей! Скорей!» Пять часов полета растянулись на вечность. Пятница неумолимо кончалась. Для свидания с милым оставалась суббота и полвоскресенья. Как истерзали ее долгие недели разлуки!
Николай Павлович встретил Екатерину Алексеевну у трапа. Она протянула дрожащую от волнения руку.
— Здравствуй!
— Здравствуй! — он чуть прикоснулся губами к ее щеке — женщина вздрогнула. Ей хотелось прильнуть к нему, прижаться крепко-крепко, а они интеллигентно держали друг друга за кончики пальцев и, улыбаясь, шагали к зданию аэропорта, лишь по поспешности шагов можно было догадаться, что они торопятся остаться вдвоем.
Формальностями на границе занялись работники посольства, а влюбленные, отойдя в сторонку, покорно ожидали, пока Секретарю Центрального Комитета вернут паспорт. В Югославии не получалось, как в других странах народной демократии, где командовали советские советники, запросто управлять властями, у Тито была железная дисциплина, и только он мог здесь распоряжаться.
На Екатерине Алексеевне был тонкий плащ, и она чувствовала, как его рука придерживает ее за талию. Из-за облаков выглянуло солнце, начало припекать. В машине они сидели очень близко. Он держал ее за руку.
В город ехали более получаса. Ворота посольства заблаговременно открыли. Заехали во двор, вышли из машины и чинно, на глазах любопытствующих сотрудников, прошествовали в посольскую резиденцию. В прихожей у Фурцевой и Фирюбина приняли верхнюю одежду, а они уже торопились наверх, уже поднимались по лестнице туда, где можно остаться вдвоем, наедине, и где никто не будет мешать, и когда дверь в спальню закрылась, он жарко обнял любимую, и ее губы слились с его жадными губами.
15 марта, пятницаНебывалое дело — Марфа встала и сама пошла навстречу гостье, три шажка сделала, а ведь надо было их как-то совершить нестройными неходячими ногами:
— Ну, здравствуй!
— Здравствуйте!
Надежда подхватила старушечку и усадила на кровать, что стояла вдоль теплой стены, в начале которой была дровяная печь.
— И ты сядь!
— Спасибо! — поблагодарила некрасивая женщина и присела на ближайший табурет.
— Лучше к столу садись, там удобней будет!
Женщина послушно пересела, оказавшись в тени, абажур приглушал яркость настольной лампы, лицо ее сделалось еще более некрасивым и даже — отталкивающим.
— Долго я вас искала, и вот нашла!
— Знала, что придешь, ждала тебя! — ответила Марфа. — Угощайся чайком. Наденька, не спи!
— Мне нужно с вами поговорить, — отказываясь от угощенья, начала Светлана.
— Еще наговоримся, давай сперва чайку испьем! Замерзла, поди?
— Очень замерзла, — два квартала Света шла пешком, одета была легко, продрогла — почему в марте бывает так холодно?
— Сейчас согреешься. Наденька, что чаек-то?
— Готов.
— Так разливай!
— Я по делу пришла, — не дотрагиваясь до чашки, сказала Света. — Я должна вам свою просьбу рассказать!
— Успеется, попей чайку. Мы же никуда не торопимся!
Светлана, обжигая губы, отхлебнула:
— Может, кто-то не торопится, а я уж точно тороплюсь!
— Хо-зя-юш-ка! — глядя на гостью, по слогам, ласково, произнесла старушка.
Света замерла — так звал ее отец!
— Каждый человек право на покаяние имеет, и твой отец имеет, — твердо сказала молитвенница. — Он же, как и все мы, раб Божий!
— Да, раб! — всхлипнула Светлана Иосифовна, вспоминая эти чудовищные сны, где папа метался и просил, умолял сжалиться над ним, помочь.
— Душу ему надо спасать, душу! — шепнула старушка.
Светлана хотела встать, подойти к ней, взять ее маленькую несуразную ладонь и поцеловать, но почему-то сдержалась, не двинулась, оставаясь сидеть на том же жестком неудобном стуле.
— Он давно меня просит, давно приходит, — тихо проговорила она.
— Все по воле Божьей! — отозвалась Марфа.
— Что ему будет там, на том свете?
— Не нам решать!
— Кругом его ругают.
— А тебя никогда не ругали?
— Ругали.
— И меня ругали. Вот так-то!
Светлана раскрыла сумочку и протянула старице сложенные вчетверо деньги — пятьсот рублей, робко коснувшись ими ее махонького кулачка, она попросила:
— Отпоете?
— Деньги зачем суешь? Деньгами такие дела не делаются, со своими деньгами ты далеко не уйдешь.
Света продолжала держать ассигнации.
Марфа отвела ее руку:
— Ты их нищим раздай, у меня покамест хлебушек есть, покамест не голодаю. Поняла?
— Поняла, — тихо отозвалась Светлана Иосифовна, а деньги протянула Наде. — Вы, Наденька, раздайте, я же никуда не хожу, никого не вижу! — вымолвила она.
— А ты ходи, раскрой глаза! Я, слепая, и то, что нужно, разбираю!
Дочь Сталина спрятала деньги и утерла крошечным платочком слезу.
— Отпоют его, матушка?
— Отпоют.
16 марта, суббота— Как же я это сделаю?! — услышав Марфину просьбу, обомлел отец Василий. — Он же деспот, Божий палач!
— Человек он, со всеми грехами и радостями, такой, как и ты!
