Виктор Ахинько - Нестор Махно
— А вы кто? — в свою очередь спросил Марченко.
— Я командующий группой войск по борьбе с бандитами, — заявил Богенгард.
| — Тогда не шевелитесь! — Алексей выхватил револьвер, а его адъютант запрыгнул в тачанку, выбросил на снег кучера и схватил вожжи. В мгновение ока красных командиров разоружили и поехали к леску. Пархоменко всё надеялся, что вот-вот выручат. Дивизия же сзади, рядом! Потому он и не сопротивлялся.
Снег все падал, а из-за темных деревьев показались основные силы махновцев. Тачанки с пленными подкатили к штабу.
— Вот, Батько, сцапали красных генералов! — доложил Марченко. Он не мог забыть, как буденновцы гнали, рубили их под Тимошовкой после выхода из Крыма.
— Где они зазевались?
— Да тут рядом, на дороге.
— Ану, подойдите сюда! — услышал Пархоменко высокий звенящий голос и понял, что это и есть сам Махно.
Начдив спрыгнул на заснеженную землю и смело шагнул к тачанке Батьки.
— Здоров был, Нестор! Я Александр Пархоменко.
Сидящий на ковре вовсе не казался малого роста. Он молча, пристально смотрел на красного командира. Под боком куталась в платок, видимо, любовница или жена (то была Галина).
— Ты застрелил дедушку Максюту, славного анархиста. В Екатеринославе. Помнишь? — не здороваясь, спросил Махно. Его окружала охранная сотня. Мимо них ехали и ехали повстанцы, устало поглядывая то на Батьку, то на пленных. Впереди послышалась пальба.
— Да, чего скрывать. Я его кончил, — отвечал Пархоменко. — Но и мой старший брат — анархист. Вот, письмо прислал.
Начдив добыл из внутреннего кармана листок, но видя, что Махно не проявляет к нему интереса, спрятал назад и продолжал:
— Иван счас в рядах антоновщины, в России. У них там вроде тоже сила собралась. Зовет к себе, гори оно огнем!
— Ну, и что же? — не понял Батько. Его беспокоила нешуточная перестрелка за леском. Вспомнилось, что Иван Пархоменко самовольно увел свой отряд сразу же, как узнал о союзе повстанцев с Советской властью. «Этот такой же хамелеон», — подумалось.
— Могу вам пригодиться, — с достоинством сказал Александр Яковлевич. Он все еще надеялся на внезапный прорыв своих, и надо было выиграть время. Богенгард и комиссар дивизии Сушкин с презрением глядели на Пархоменко. Вот тебе и дважды орденоносец!
Отправляясь в этот рейд, махновцы послали к буденновцам тайных агентов. Комбриг Маслаков ответил, что готов к выступлению против комиссаров. Но нужно подождать, пока и другие командиры созреют. Потому Батько так пристально разглядывал Пархоменко. Все-таки свой, украинец.
А впереди за леском уже вовсю гремели пулеметы. Это полк выздоровевшего Фомы Кожина взял в оборот авангард красной дивизии. Куда там клонится чаша весов? Вдруг в осатанении прорвутся, чтоб выручить начальство!
Махно поднял и опустил указательный палец. Пленных тут же перебили.
Пока все это происходило, сзади подоспели червонные казаки. Отступая, повстанцы вытеснили дивизию Пархоменко из села Бузовки и в который раз попали в полное окружение. По высоким берегам речки Горный Тикич засели красноармейцы и перекрыли все выходы. Был как раз тот случай, о котором не уставал повторять Фрунзе: берите их в кольцо и беспощадно уничтожайте! Град пуль и снарядных осколков обрушился на махновцев. И погода — хуже не придумаешь. Снег прекратился, выглянуло солнце. Всё как на ладони!
Сидя в тачанке, что хоронилась за хатой на окраине, Батько подозвал Василия Данилова.
— Видишь ветхий мосток? — спросил совершенно спокойно.
— Ага.
— За ним пулеметы бачыш?
— Ага.
— Так вот, чтоб от них… мокрое место осталось. От пулеметов!
Василий убежал к пушкам. Батько обратился к Марченко:
— Изготовь своих соколов. Полетите во-он туда первыми.
Артиллерийский огонь подавил часть пулеметов, что темнели наверху, и через мосток неудержимо пошла кавалерия. Перепрыгивая через трупы лошадей, кричащих раненых (здесь в суматохе погиб и бессменный адъютант Григорий Василевский), махновцы по гололеду выметнулись наверх, порубили, постреляли ближайшее оцепление и вырвались на простор.
Ошеломленные красные успели захватить лишь хвост армии — под тяжестью орудий мосток рухнул. Лазарет и обоз остались в селе и были в злобе уничтожены.
Спустя три дня повстанцы по льду перешли Днепр и устремились на Полтавщину.
Надо ежедневно в хвости в гриву гнать (и бить, и драть) Главкомаи Фрунзе, чтобы добили и поймали Антоноваи Махно.
Ленин — Солянскому.
Всюду искрились снега: на полях, в балках, по крышам полусонных на вид хат, в опустевших панских поместьях. Аршинову даже не верилось, что где-то еще теплится жизнь. К тому же убаюкивала езда на тачанке. Колеса скрипели, скрипели, словно спрашивали: куда же гоним? Зачем? Зачем? Полулежа на сиденье, Петр Андреевич изредка открывал глаза. Ресницы заиндевели. На обочинах все так же сверкал снег. А сзади, между седыми гривами лошадей, виден был черный Батькин кожух и рука то поднималась, то резко опускалась. «Что-то доказывает Галине Андреевне. Какой неуёмный! — лениво удивлялся Аршинов. — И откуда такие берутся?»
На Полтавщине их пока не беспокоили. Правда, появилась было знакомая восьмая дивизия червонных казаков, срочно переброшенная сюда по железной дороге. Но, имея горький опыт встреч с повстанцами, бой не приняла и вскоре отстала. Впрочем, редактора это мало волновало. Под головой у него покоился чемодан с еще не допечатанным положением «О вольных Советах», кипой газет, листовок и приказов Махно. «Когда же я примусь за них? — беспокоился Петр Андреевич. — Ведь живая история движения. Кровоточащая. Кто ее напишет, кроме меня? Кто?»
Проезжали подслеповатый, весь в сугробах хуторок, и почему-то вспомнился заковыристый матрос. Как же его? Петренко? Нет. Петров? Да нет. Петриченко, вот как! Степан, кажется. Летом встречались где-то в этих краях. «Не матрос я, а военмор!» — уточнял он с детской гордостью. «Что, есть разница?» — усмехнулся Аршинов. «Ну, вы даете, штатские. Огро-омная! Знаешь, как у нас поют? Послухай:
Был в пехоте водоносом,
Теперь служит он матросом,
Пол-аршинный носит клеш
И твердит всегда: «Даешь!»
Петр Андреевич заинтересовался, помахал длинными ресницами. Степан продолжал: «Таких шалопаев у нас называют «Иван-мор». А я революцию заварил, с корешами, конечно. Ленин без братвы кто? Всего лишь картавый оратор! Послабее Маруси Никифоровой». — «Ты и ее видел?» — уже удивился Аршинов. Эта встреча многое обещала. Не такой он простак, Петриченко. «Выступала у нас в Кронштадте. Бой-баба! Хм, спроси лучше, кого я не знаю. Старший писарь линкора «Петропавловск», ого-го, многих повидал!» Любопытный малый. Всё выпытывал, отпускник: «А чего вы тут добиваетесь, анархисты? Какие они, вольные Советы?» Аршинов дал ему листовки. «Вот я коммунист тоже, — сказал военмор. — Не большевик, хотя в их партии. Нагляделся тут на продотряды. Разбоем занимаются, последнюю крупу выгребают у стариков. Это и есть комиссаро… держание?» Редактор даже сейчас улыбнулся: «Не держание, а державие». — «Одна сатана!» — осерчал тогда Петриченко. Где он обитает, гонористый крепыш?
Что-то случилось. Войсковая колонна поломалась. К Батькиной тачанке подлетали верховые. Разгоралась пальба. Впереди серела, похоже, насыпь железной дороги и нечто черное изрыгало гром. «Да это же бронепоезд!» — догадался Аршинов. Повстанцы колыхнулись в одну, потом в другую сторону. Рвались снаряды, метались всадники. Заметив среди них Феню Гаенко с наганом в руке, Петр Андреевич покачал головой и понял, что они снова попали в капкан.
Его, штатского, спасало то, что держался поближе к охране Батьки. Вышло это вроде само собой. Когда без вести пропал гравер и наборщик Иосиф Гутман, Аршинов один редактировал листовки, газету «Путь к Свободе» и выпускал их. Потеря такого соратника была бы невосполнимой. Да и печатный станок с набором, что лежал в его тачанке, ценился дороже любой военной амуниции. Потому Махно еще на правобережье приказал начальнику охраны Трояну: «Береги моего учителя, Гаврюша, пуще глаза!»
Заслышав выстрелы бронепоезда и вой осколков, редактор съежился в бричке. Она хоть и без пулемета, но обита железом и оберегала от любой напасти, кроме, конечно, прямого попадания снаряда. Поглядывая на согнутую спину ездового, Петр Андреевич больше всего опасался… не выполнить святой долг — написать историю махновского движения. Кому еще это по силам? Кто был в самой гуще великой борьбы за Свободу?
А Батьке в это время доложили, что они опять окружены. Справа рыщут ''разъезды кавалерийской дивизии, стремящейся отомстить за смерть Пархоменко. Слева налегает сводный отряд Котовского. Впереди же, на крутой насыпи, грохочет бронепоезд.
