"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Джордж Маргарет

— Я предпочел бы иметь обычную мать. Мать, которая рождает любимых детей.

— А я, возможно, предпочла бы иметь других сыновей. Или другого мужа. Наши предпочтения не имеют ровно никакого значения. Неужели ты до сих пор не понял? — Сказав это, Гекуба улыбнулась и протянула руки. — Я поздравляю тебя. Я счастлива, что ты убил нашего злейшего врага. Мне все равно, как он был убит — копьем или стрелой. Главное, что он мертв, его сердце остановилось, его руки онемели. Да здравствует Парис, славнейший из царевичей, мой любимый сын!

— Наконец-то. Наконец-то, — говорил Парис, лежа поперек кровати. — После стольких лет она назвала меня любимым сыном!

Мне не нравилось, как он лежит: его поза напоминала мне мертвую Пентесилею, перекинутую через спину лошади.

— Встань, пожалуйста, — попросила я. — Я хочу видеть твое лицо.

И правда, я никогда не уставала любоваться его лицом. Парис стал старше. И лицо его изменилось. Он говорил, что много лет ждал признания от Гекубы. Эта война… война, которая длится вечность. Здесь, за стенами Трои, время будто остановилось, затаило дыхание. Но там, по другую сторону, оно мчится во весь опор, и мы вдруг замечаем это. Не удивительно, что Приам сгорбился и одряхлел, что Гекуба высохла от горя, а Парис проникся горечью ожидания и обиды.

— Ты убил Ахилла, — повторила я, вновь удивляясь этому факту и надеясь, что вместе с ним уйдет навсегда из души Париса застарелая обида. — Ты показал, что являешься лучшим воином Трои. Ее героем, ее спасителем.

— Он лежал там, в пыли. — Парис освежил в памяти картину. — Великий воин, сын богини, человек, который заставил Гектора трижды обежать вокруг Трои, который потом волочил его тело…

— Не надо, не вспоминай об этом!

— Человек, который убил милого Троила! Я лишил этого изверга жизни, я помешал его руке убивать. Может ли кто-нибудь понять, что я при этом чувствовал? — Парис издал смешок. — Даже я сам не понимаю, что я чувствовал. Я был изумлен, потрясен, я до сих пор не верю, что это правда. Елена! — Он сжал мою руку. — Я видел, как он хрипит, и стонет, и бледнеет, теряя свою черную кровь. А потом он стал недвижим. Он больше не встал и даже не шевелился. И я понял, что ему настал конец. Он мертв, Ахилл.

— Ты герой. — Я погладила его по голове, прижала к груди, немного опасаясь ощутить вместо теплой плоти холодный камень: не стал ли он памятником своей победы. — Теперь о тебе сложат песни и поэмы. Ты обеспечил себе вечную славу.

— Ты одна верила в меня, больше никто.

Да, много лет назад я сказала себе: «Опыт и знания сделают его выдающимся человеком, если только ничто не помешает ему приобрести их».

— Когда мы покидали Спарту, я любовалась не только тем юношей, который был рядом со мной, но и тем мужчиной, которым он со временем станет.

— Но моя мать не верила в меня! Никогда!

— Преданность жены отличается от материнской преданности. Я тебя сама выбрала. Мать не выбирает дитя. К тому же у нее есть другие дети, а муж у меня только один.

— Некоторые до сих пор говорят, что два, — сказал он, то ли соглашаясь с этим мнением, то ли возражая.

— Люди говорят много глупостей. Я предана тебе и только тебе. Тебе пришлось долго ждать дня своего торжества. Но я никогда не сомневалась, что он наступит.

Словно побитая собака, греки отползли за линию защиты. Равнина обнажилась, и ее простор радовал глаз первозданностью. Ни греческие шатры, ни греческие костры более не оскорбляли нашего зрения.

Троя воспрянула духом. Настроение снова поднялось. Больше не прибывали раненые на носилках, многие стали выздоравливать: лечение оказалось успешным. Пострадавшие участки стены отремонтировали, сделали несколько успешных экспедиций для пополнения запасов.

Приам назначил день для чествования Париса. Проехав верхом по улицам города в своих сияющих доспехах под восторженные крики троянцев, Парис подъехал к храму Афины на вершине Пергама. Войдя в святилище, он посвятил свою победу богине-покровительнице города, Афине Палладе. Я стояла рядом с Парисом, и мне показалось, что богиня взирает на нас ничуть не более благосклонно, чем когда я увидела ее впервые, в пору попыток завоевать расположение Приама и Гекубы. Афина — богиня суровая, своенравная, склонная к быстрой смене мнений. Я, например, не очень верила в то, что она защищает Трою.

Затем последовал традиционный пир и праздник во дворце Приама. На столах давно не было такого богатого угощения. Нам удалось пополнить свои запасы свежей олениной, свининой, сыром, а также прекрасным вином из Фракии. Были даже сласти — фиги и виноград в темном ароматном сиропе.

Деифоб и Гелен улыбались, когда к ним обращались, и мрачнели, когда им казалось, что на них никто не смотрит. Парис превзошел и затмил их. Теперь преемником Гектора должен стать Парис.

Мне доставляло удовольствие дразнить Деифоба. Я невзлюбила его с самого начала: в нем сочетались грубость со злорадством, в его натуре чувствовалось что-то порочное. Мне казалось, самого простого, незначительного дела он не сделает, не попытавшись извлечь выгоды для себя. К тому же он воображал, будто он неотразим и ни одна женщина не способна перед ним устоять. Говорят, уверенность в себе — дар богов. Я думаю, посылая самоуверенность, боги подшучивают над дураком.

В обычной своей манере он обратился ко мне:

— Елена, госпожа моя, твой Парис и впрямь отличился. Он убил героя греков Ахилла. Мы все вздохнули с облегчением. — Желая проиллюстрировать свои слова, он нагнулся ко мне и вздохнул.

— Ты страдаешь недугом, мой господин? — спросила я. — Судя по твоему дыханию, нет ли у тебя сердечной болезни? Надо обратиться к врачевателю.

— Мне всегда трудно дышать, когда я рядом с тобой. — Он похотливо посмотрел на меня. — Держаться на расстоянии от тебя — вот единственное лекарство.

— С удовольствием предложу тебе это лекарство!

Я отвернулась и отошла подальше.

Я не склоняла головы перед ним, но чувствовала, что меня атакуют, хотят взять приступом — как греки стены Трои.

Я поспешила найти Париса: он стоял у прислоненного к стене копья и поглаживал его.

— Все же копье — благороднейшее оружие. Хотя и лук делает свое дело хорошо, — заметил он.

— В последние дни нет нужды ни в том, ни в другом оружии, — кивнул его собеседник. — В этом прелесть мирного времени.

Повсюду горели факелы. Люди расположились вокруг столов, наслаждались угощением. Перед Парисом все расступались, словно перед богом. Даже если ему это не доставляло удовольствия, то я упивалась. Я смаковала каждый предназначенный ему восхищенный взгляд, каждый, пусть неуклюжий, поклон, каждое, пусть нескладное, слово благодарности и никак не могла утолить свой голод. Я так долго ждала этой минуты — чтобы все посмотрели наконец на него моими глазами и увидели человека, которого вижу я.

Теперь наши полководцы уверовали в то, что опасность миновала. Несколько дней спустя Антимах произнес у городских ворот прекрасную речь. Ее суть сводилась к тому, что греки получили смертельный удар, от которого не оправятся. Лазутчики Геланора подтверждали это: они сообщали, что греки пребывают в полной растерянности и готовятся к отплытию. Как только корабли приведут в порядок и отремонтируют, войско вернется в Грецию.

Обнадеженный, Приам послал Гелена для переговоров с греками [303], чтобы обсудить условия окончания войны. Находясь в приподнятом настроении, Приам даже рассчитывал заключить мирный договор между греками и троянцами. Вместо этого греки заключили Гелена под стражу.

Все были потрясены. Праздничное настроение испортилось. Приам согнулся, как от удара мечом: еще один сын в руках греков. Его отчаянию вторила Гекуба и без конца твердила скорбный материнский припев: «Верните мне сына! Верните мне сына!»