Сергей Мосияш - Фельдмаршал Борис Шереметев
Особенно возмущались драгуны, бывшие при Репнине, умолявшие генерала:
— Князь, дайте приказ, и мы вырубим этих чертовых пруссаков, как лозу.
Аниките Ивановичу с большим трудом удалось сбить воинственный пыл своих солдат. Этому отчасти способствовал и провиантский обоз, присланный русским из города. Засыпая коням в торбы овес, драгуны ворчали:
— С поганой овцы хоть шерсти клок.
Царь, узнав о случившемся, возмутился, но в связи с подготовкой десанта в Шонию не захотел ссориться из-за этого с датчанами и ограничился лишь представлением датскому королю Фредерику IV о недружественном поведении его генерала Девица.
Однако дело с десантом тормозилось, несмотря на все старания Петра, в чем не последнюю роль играла политика Англии, которая, по договоренности, имея большой флот, должна была прикрывать десант. А в действительности всячески мешала подготовке. Причиной тому была боязнь усиления Петра на Балтике. Об этом сообщал царю из Лондона его представитель Веселовский. Англия даже пыталась поссорить прусского короля с царем, пугая его русской экспансией, но из этого ничего не вышло.
В Росток уже прибыли галеры с десантом, которые должны были идти к Копенгагену, откуда предполагался выход объединенного флота к берегам Шонии.
Царь нервничал, возмущался: в бесплодных спорах и препирательствах союзников уходили самые благоприятные летние месяцы для высадки десанта.
Но, помня неудачу на Пруте, решил здесь не рисковать, не разведав предстоящего пути к берегам Шонии. В августе из Копенгагена он повел через пролив Эресунн две шнявы — «Принцессу» и «Лизету» для обследования берега Шонии и поиска места для высадки.
Сам Петр находился на «Принцессе» и все время стоял на шканцах, в сущности взяв управление судном в свои руки. Капитан шнявы находился рядом и не смел при царе и рта раскрыть, хотя нет-нет да и дублировал его команды.
Едва шнявы приблизились к берегу, как оттуда загрохотали пушки. Петр, приложив к глазу зрительную трубу и осматривая берег, кричал капитану:
— Видал, пока мы собираемся, швед уж готов нас встретить. Эх, черт! Ты глянь, как они окопались. А?
— Видно, разнюхали о наших сборах, — заметил капитан. — Вот и укрепились.
— Что тут было разнюхивать? Спор с союзниками вся Европа слышит. Шведу никакой разведки не надо.
А меж тем ядра, вспарывая воду, плюхались вокруг «Принцессы» и «Лизеты».
— Смотрите, — закричал вахтенный офицер, — у «Лизеты» гротарей {284} сбили!
И в это время ядро достало и «Принцессу», пробило под шканцами {285} перегородку и влетело в каюту капитана.
— Чуть бы выше, и… — пробормотал капитан.
— «Чуть» не в счет, — сказал Петр. — Спуститесь вниз, взгляните, что она там натворила. — И закричал зычно: — Эй, на руле! Делаем оверштаг {286} на зюйд! Вахтенный, сигнал на «Лизету» «делай как я».
После этой разведки Петр собрал своих генералов, сообщив о результатах рекогносцировки, сказал:
— Прошу каждого высказать свое мнение, что надо делать дальше. И чтоб я не слышал «чего изволите». Чтоб говорили собственное мнение.
Консилиум единогласно высказался за перенос десанта на будущее лето, поскольку начинались осенние штормы.
— Так я и знал, — хмурясь, говорил Петр. — Все будто сговорились. А вы как думаете, фельдмаршал?
— Я согласен с большинством, государь, — сказал Шереметев. — Ныне благоприятное время упущено, будем надеяться, в будущем, семьсот семнадцатом, году все же удастся высадиться, если, конечно, союзники не будут мешать.
После консилиума, оставшись наедине с царем, Шереметев спросил:
— Как будем с армией, государь? Уводим в Россию?
— Ни в коем случае, Борис Петрович. Уведем только корабли в Кроншлот. Стоит нам отсюда уйти, как Карл может снова высадиться на материк. У него уж там, в Шонии, говорят, сосредоточено около двадцати тысяч. А наши союзники надежны лишь тогда, когда мы у них за спиной. Не будет нас, они Карла впустят. В Дании уже сейчас шумят некоторые горячие головы, мол, надо вступать в союз со Швецией.
— Трудно будет с провиантом, ваше величество, да и с зимними квартирами тож.
— Что ж, мы зря, что ли, с Мекленбургом породнились, ставьте полки в их городах.
— Герцог вряд ли сему обрадуется.
— Я за племянницей дал ему хорошее приданое. Пусть терпит. Если б не мы, от его герцогства только б перья полетели.
После отъезда царя фельдмаршал отправил герцогу Мекленбургскому Карлу-Леопольду официальное письмо, в котором предложил расположить в его городах четыре русских полка и просил назвать, где это можно сделать. Но ответа так и не дождался.
Тогда, собрав генералитет, решили размещаться самостоятельно. И вскоре в ставке фельдмаршала появился граф Толстой.
— Борис Петрович, что ж вы так, не посоветовавшись, занимаете города, размещаете полки?
— Петр Андреевич, я писал герцогу с просьбой указать нам места для зимних квартир, он не ответил. Не могу же я год ждать решения. У меня солдаты под открытым небом.
— Но надо ж как-то согласовывать. Герцог жалуется, что по герцогству прошли и датчане и пруссаки и безденежно брали с населения провиант и что ныне оно столь обнищало, что уж ничьего присутствия не выдержит, не вытерпит.
— Нас вытерпит, Петр Андреевич, мы за все платить будем. Я, размещая солдат по квартирам, отпускаю им деньги для оплаты хозяевам постоя и стола.
— Ну ежели так, то это уже другой разговор.
Поговорили еще о том о сем, и тут Толстой под большим секретом сообщил Шереметеву:
— У государя неприятность: исчез наследник Алексей Петрович {287}.
— Как «исчез»?
— Куда-то бежал.
— Давно?
— Еще в сентябре. Выехал сюда как будто к государю, но где-то свернул в сторону.
— Куда ж он мог?
— Найдут. Царевич не иголка, найдут. Государь уже разослал всем нашим представителям повеление узнавать, где Алексей может быть. Мне тоже пришло. Хотя я сомневаюсь, что Алексей кинется сюда.
— Почему?
— Да все эти короли царю в рот глядят, боятся его. Они Алексея сразу выдадут. Он скорей всего к родне мог убежать, в Вену. От нашего государя никто его в Европе не сможет заслонить, кроме императора. Помяни мое слово, он там обнаружится.
— Не позавидуешь Петру Алексеевичу — сын, наследник сбежал.
— В том-то и дело, что он от престола отказался на будущее. А потом, что случись, не дай Бог конечно, объявится и права свои предъявит как старший сын. А государь уж объявил наследником младшего сына, Петра Петровича {288}. Это ж пахнет новой смутой на Руси.
— Да, пожалуй, вы правы, Петр Андреевич. Может, поэтому мне и ответа нет из Петербурга. Уж два письма отправил, прошу отпуск на зиму дать, пока боевых действий нет. Все без ответа. Жене родить скоро, хотелось бы, чтоб дома родила.
Вскоре вместо ответа на свои письма Шереметев получил указ царя вывести армию «в польские пределы» и там, собрав генералитет, решить, как «сию войну далее проводить».
Письмо заканчивалось горьким упреком фельдмаршалу и его генералам: «…Понеже от вас и некоторых генералов удержан и остановлен, отчего какие худые следования ныне происходят: английский — тот не думает, а датчане ничего без него не смеют, и тако со стыдом домой пойдем… А ежели б десант был, уже бы мир был, а ныне все вашими советами опровержено, и война вдаль пошла».
Шереметев зачитал эти горькие слова генералам.
— Вот так, господа, выходит, совет наш был тогда неправильным.
— Но как же? — сказал Репнин. — Сам же государь говорил, берег шведы укрепили, пушек наставили — и подойти невозможно. Его же шняву чуть не потопили. Как можно было пускаться без прикрытия английского флота?
— На англичан и в этом году вряд ли можно будет положиться, — заметил генерал Вейде.
— Однако государь опять ждет нашего решения, — напомнил Шереметев. — Как мы ему ответим?
— Я думаю, — заговорил Бутурлин, — надо ответить, что мы готовы хоть сейчас выступить, дело за флотом.
— Я полагаю, Иван Иванович правильно предлагает, — сказал Боур. — И что нам готовиться? Подадут к берегу корабли, а за нами не станет.
— За вами действительно не станет, Родион Христианович, — усмехнулся Репнин. — Конницу вроде в десант не собираются пускать.
Но Боур не воспринял шутки:
— Если для дела понадобится, мне не долго спешить драгун, Аникита Иванович.
И все же генералитет постановил: мы готовы к десанту, ждем вашего приказа.
Примерно так выглядело решение консилиума, отправленное царю, хотя каждый думал про себя, что сия их «готовность» вряд ли будет востребована и ныне.
Глава одиннадцатая
ПО ДЕЛУ ЦАРЕВИЧА
