Сергей Мосияш - Фельдмаршал Борис Шереметев
— А Август?
— Что Август? Как только Карл бежал, он мне на дверь указал, уходи, мол. А чтоб мне не было обидно, вот кавалерию вручил, орден Белого Орла. Кабы из этого «Орла» суп варить можно было.
Если раньше присутствие представителя царя в армии раздражало Шереметева, то ныне он был только рад появлению Долгорукого…
— Ну, Василий Владимирович, у меня словно гора с плеч долой. Берите бразды в свои руки, не получается из меня дипломат. Ныне же пошлю приказ по дивизиям исполнять ваши приказы, как мои.
— Спасибо за доверие, Борис Петрович, — улыбался Долгорукий. — Государь решил, чтоб здесь получше укрепиться, выдать свою племянницу Екатерину Ивановну {280} за герцога Мекленбургского Карла-Леопольда. Сейчас герцога Толстой обхаживает.
— Петр Андреевич?
— Он самый. Союзникам сей брак не нравится, боятся царя. Распускают слух, что-де брак сей будет незаконный, мол, герцог еще с первой женой не развелся.
— Он что, действительно не развелся?
— Кто его знает. Вот Толстой сейчас и выясняет это. Во всяком случае, в феврале, Борис Петрович, вам надлежит передвинуться к Данцигу, там намечается свадьба герцога с Екатериной Ивановной.
— А почему не в Мекленбурге?
— В том-то и штука. Столица Мекленбурга, Висмар, пока у шведов в руках. Государь и обещает герцогу сразу после свадьбы вернуть ему этот город.
— Понятно. Мудро, мудро, ничего не скажешь. Будет повод атаковать Висмар.
— Кроме того, к Данцигу у государя есть большие претензии. По конвенции тринадцатого года Данциг обязался прекратить торговлю со Швецией и выставить четыре капера против нее. Ни того ни другого Данциг не выполнил. Царь весьма сердит на сей град, грозится вылечить его «пилюлями», то бишь бомбами.
Во второй половине февраля фельдмаршал из Шверина переехал в Данциг, куда через месяц прибыл царь. Шереметев с некоторой опаской ждал его, и предчувствие не обмануло старика.
— Это что ж, Борис Петрович, вы опять за старое, — начал с ходу пенять царь. — У воевод забираете себе лошадей, с населения деньги.
— Так ведь, ваше величество, я сам не забирал, познанский воевода сам подарил мне цуг лошадей с коляской, а брат его — жеребца под седлом.
— Тоже подарил? — прищурился сердито Петр.
— Тоже, ваше величество.
— За что ж они так одаривают вас? А? Не знаете? А я знаю. Чтоб вы с них полегче спрашивали за провиант. И вообще, сколько у вас лошадей? Лично, лично в вашем обозе?
— Не считал, государь, — вздохнул фельдмаршал.
— Так я вам скажу: почти триста. Куда вам столько?
Что мог ответить на это Борис Петрович? Однако признался:
— Для завода, государь.
— Для какого завода?
— Ну, для племени. Я ведь не абы какого беру жеребца альбо кобылу, а токмо добрых кровей. Хочу под Москвой конный завод образовать. А для этого, сами понимаете, хорошие производители понадобятся.
Кажется, это признание несколько остудило гнев царя. Помолчав, молвил:
— Ну если для завода, тогда конечно. А деньги?
— Но, государь, мне всю эту домашность содержать надо. Не полезу же я в казенную кассу. А некие обыватели вместо овса желают деньгами расклад возмещать. Не отказывать же?
— Ладно. За десант ни с кем разговора не вел?
— Нет, государь. Чаю я, после бегства Карла они успокоились и вряд ли согласятся на десант.
— А мне нужен десант, иначе шведа не наклонить к миру. Вон твой друг Апраксин под Гангутом разбил их флот {281}, и ничего, не отбил их охоту к драке. Жаль, пока флот у нас на Балтике не столь велик, а то бы я обошелся без союзников, сам бы Стокгольм тряхнул. Здесь главное склонить Данию, у нее хороший флот. Теперь я сам с королями займусь, а то прусский Фридрих-Вильгельм {282} клянется мне в любви, а в деле стесняется.
— Да он и ко мне очень ласков был, — признался Шереметев. — Даже в угодьях своих позволил охотиться.
— И охотились, граф?
— Был грех, государь.
— На Карлуса надо было охотиться, на Карлуса, Борис Петрович.
— Так они ж не пустили нас к Штральзунду: сами, мол, управимся. Я бы там крепость так обложил, мышь бы не проскочила, а они короля упустили.
— Что теперь после драки кулаками махать. Это что у вас? — Царь наконец обратил внимание на новый орден фельдмаршала.
— Да, — покосился Шереметев на орден. — Август решил мне горькую пилюлю позолотить, повесил орден Белого Орла и тут же попросил уходить с армией.
— Хорош статус у ордена, нечего сказать, — усмехнулся Петр. — Ну, с Августом я сам переговорю. Пусть он поляками командует.
— Если б они его слушались. Нам самим насчет провианта пришлось договариваться, да о зимних квартирах тоже. Его бесполезно просить.
— Зато он сам мастер выпрашивать деньги. Нам уж в копеечку влетел.
Начавшись с упреков, встреча фельдмаршала с царем закончилась вполне благополучно, в конце даже Петр пригласил Шереметева на свадьбу племянницы Екатерины Ивановны.
Борис Петрович знал характер Петра при таких торжествах. В 1710 году, выдавая младшую племянницу Анну Ивановну за курляндского герцога {283}, устроил такую попойку, что жених вскоре помер, хотя и говорили: от простуды. Поэтому фельдмаршал, поблагодарив за высокую честь, отказался:
— Не могу, государь, здоровьем слаб стал.
— Что такое? Где болит?
— Кровь горлом итить иной раз стала.
— С чего бы это? — задумался Петр. — Не помнишь, после чего начинается?
— Да вот как поволнуюсь, а волноваться тут есть отчего, глядь, она и хлынет.
— Може, лишняя выходит, — предположил царь.
— Нет, государь, кабы лишняя, я б после этого не был бы тряпка тряпкой, пальцем шевельнуть не могу.
— М-да… — пожевал царь губами. — Я пришлю вам с адъютантом порошки, Борис Петрович, у меня есть в аптечке. Може, они помогут, пейте перед каждой едой по полнаперстка.
— Спасибо, государь. Буду пить.
После отъезда царя фельдмаршал был доволен собою, что еще и на зубы не пожалился Петру, смолчал. А коренной слева часто побаливать стал, но пополощешь водочкой, сунешь сальца туда, он постепенно и утихнет. А царю только скажи, вмиг со шипцами явится и выдернет. Не уговоришь обождать. Раз болит, значит, вон его. А жевать потом чем?
Но этой свадьбы зря опасался Борис Петрович. Здесь в два дни управились: и обвенчались, и попировали, не то что на Анниной, где два месяца не просыхали.
Если б тогда в Петербурге уложились тоже в два-три дня или хотя б в неделю, может, и не овдовела бы Анна Ивановна сразу после пиршества.
Но ныне царь торопился, уже на другой день после свадьбы явился в магистрат Данцига и закатил скандал по поводу невыполнения городом конвенции. Мало того, увидев в порту шведский вымпел на одном из кораблей, приказал арестовать судно.
Перед отъездом в Данию появился у фельдмаршала:
— Борис Петрович, извольте объявить Данциг городом неприятельским и поступать с ним соответственно.
— Слушаюсь, государь.
— Ну как, помогает?
— Что?
— Порошки мои.
— Помогают, государь, спасибо, — слукавил фельдмаршал. Получив их от царского адъютанта, он сунул порошки куда-то и забыл про них. Но не захотел огорчать государя.
— Ну вот, я ж говорил, — удовлетворенно сказал Петр, весьма довольный, что помог больному фельдмаршалу. — Помереть не дадим кавалеру, да еще такому, при трех кавалериях.
Однако едва царь отъехал, а фельдмаршал объявил Данциг городом неприятельским и для убедительности даже навел на него пушки, как вновь хлынула кровь горлом.
Нахлестало ее целый тазик. Анна Петровна напугалась за жизнь мужа, хотела отправить гонца к царю с сообщением о болезни супруга. Но Борис Петрович категорически возразил:
— Нет. Ни в коем случае.
— Но почему, Борис Петрович?
— Незачем его огорчать. Мало у него забот? А я как-нибудь переможусь.
«Черт подери, куда я задевал эти проклятые порошки? Может быть, они и вправду помогли б мне».
Глава десятая
ДЕЛА ДЕСАНТНЫЕ
Поскольку на свадьбе Екатерины Ивановны Петр преподнес герцогу Мекленбургскому в качестве подарка город Висмар, то теперь предстояло выгнать оттуда шведов.
Для этого фельдмаршал отправил в герцогство Мекленбургское дивизию Репнина с точно обозначенной задачей — взять Висмар.
Царь был недоволен, что союзники вместо подготовки десанта после взятия Штральзунда устремились к Висмару, последнему оплоту шведов на материке. Надо было хоть здесь их опередить.
Однако пока Репнин со своей пехотой и пятью сотнями драгун полз через Померанию к Мекленбургу, Висмар капитулировал перед союзниками. И когда 1 апреля русские подошли к городу, их услуги уже не требовались. Мало того, Репнина даже не пустили в Висмар, что едва не кончилось потасовкой между пруссаками и датчанами с одной стороны и русскими — с другой.
