Скала альбатросов - Альберони Роза Джанетта

— Видишь, — проговорила Арианна, достав из кармана пистолет, — вздумает кто-нибудь обидеть нас или отнять повозку с лошадью, убью мерзавца.

— У меня тоже есть пистолет. — прошептала Марта, невольно сжимая оружие, лежавшее у нее в кармане передника. Правда, у нее не хватит смелости спустить курок, если кто-нибудь встанет на их пути.

— В самом деле? — удивилась Арианна. — Где же ты взяла его?

— Это пистолет Сальваторе.

— Сальваторе?

Марта заговорила еще тише:

— Взяла из его ящика. Антониетта не знала, где он держал оружие.

— И правильно сделала. Еще один пистолет не помешает. Только прошу тебя, — засмеялась Арианна, — не прострели себе случайно ногу.

Марта опешила, но тут же и порадовалась за свою девочку, которая способна шутить даже в таком отчаянном положении.

Вскоре впереди встала огромная, едва ли не до неба туча пыли.

— Это еще что такое. Боже милостивый? — встревожилась Марта.

— Солдаты, я думаю, — со злостью прошептала Арианна.

— Понять бы еще, австрийцы или французы.

— Французы, потому что, как видишь, идут нам навстречу. В город.

— И что же теперь? — дрожащим голосом спросила Марта.

— Ничего. Едем дальше.

— Нет, ты ошибаешься. Не стоит попадаться им на глаза, лучше не встречаться с ними. О, прошу тебя, Арианна, сверни в лес! Переждем, пока они пройдут.

— И не подумаю! — воскликнула она. — Если всякий раз, встретив кого-то, станем сворачивать с дороги, то будем целую неделю добираться до озера. Пусть себе идут мимо! Что они могут нам сделать? Не беспокойся, нам следует двигаться вперед, — и она хлестнула лошадь, направляя ее на обочину.

Солдаты одной из французских войсковых групп в сине-краснобелой форме продвигались к Милану, растянувшись длиннейшей колонной, шли, опустив ружья, устало понурив головы. Вконец измученные, они брели, не имея сил смотреть по сторонам, и все в таких лохмотьях, что невозможно было даже отличить офицера от рядового. Многие шли босиком. У некоторых руки или головы были обмотаны грязными повязками; они двигались, не произнося ни слова, и если б не топот сотен ног, то походили бы на призраков.

— Арианна, — воскликнула Марта, — посмотри, они идут босиком, многие босиком! Видишь вон того пария, он обмотал ноги какими-то тряпками!

— Когда подумаю, что вот эти солдаты, такие юные, донельзя усталые и грязные, сумели разметать австрийскую армию, такую дисциплинированную и отлично экипированную, то просто не могу понять, как такое стало возможно. Смотри, какие они желторотые, это же почти дети. Им лет по шестнадцать-семнадцать. А вон тот — совсем юнец, с каким трудом передвигает ноги, глаза вот-вот выскочат из орбит. По-моему, он не знает, куда идет, куда и зачем его ведут, и все же шагает.

Арианна почувствовала такую сильную ненависть к Наполеону, что даже превозмогла отвращение и ужас, которые испытывала при виде несчастных молодых парней. Наполеон жесток и безжалостен И эти юнцы следовали за ним лишь потому, что он дал им обувь и одежду. И наобещал бог весть что. Славу, наверное, и богатство И теперь вел та собой, куда хотел, даже на смерть. И все же молодые солдаты шли та ним, оставив собственные дома, своих матерей, хотя не умели даже держать ружье как следует. Наполеон с дьявольским коварством сумел завлечь их сюда, смог убедить.

Как такое ему удалось, удивилась она. Впрочем, если разобраться, все очень просто. Генерал увлек молодежь ее же идеалами, опьянил ее же собственными идеями. И теперь они шли вконец итнуреи-ные, раненые, но по-прежнему верящие в эти идеалы.

Идеалы, идеалы… Сколько яда в идеалах! В лозунгах Французской революции, в призывах к славе, свободе, подхваченных Наполеоном. Идеалы эти настолько яркие, что ослепляют и мешают видеть все гнусности и зверства, что совершаются во имя них. Война, боевая слава — сколько громких слов провозглашают мужчины! А война — вот она: раненые, мертвые, мародеры, и всё во имя идеалов. Люди, прикрываясь громкими словами, чувствовали себя вправе совершать злодейства, подобные варварскому убийству Джулио и Сальваторе.

А может, наоборот, задумалась она, вовсе не идеалы отравили их. Идеалы, словно семена, рассыпаются повсюду. Тот, кто создает идеалы, — только сеятель, и зло не в его руках, а у тех, кто пожинает плоды. И лишь немногие, очень немногие, вроде Серпьери, верно понимают, что же такое идеалы. А остальные, тысячи и тысячи людей, что видят в них? Ничего. В их умах зреют неверные, искаженные представления, которые приносят чудовищные плоды. Идеалы попадают и в головы негодяев, злодеев, насильников, воров, в конце концов лишь разжигают у них жажду разрушений, желание мстить, питают самое безграничное тщеславие.

Вот прошла уже почти вся колонна. Последним брел невысокий худенький паренек, с трудом волочивший по пыльной дороге свое ружье. Он вдруг остановился и очумелыми глазами посмотрел вокруг. Ружье выше него, лицо чумазое, безбородое. Ему ну самое большее лет шестнадцать, подумала Арианна. Он тоже оставил где-то в селе своих родителей и убежал, чтобы присоединиться к армии Наполеона. Тут Арианна вдруг увидела, как ноги этого мальчика-солдата подкосились, и он мягко осел в пыль. Другой солдат, тоже молодой, лет двадцати, темноволосый, обросший бородой, поднял выпавшее из рук мальчика ружье, передал его соседу, подхватил парнишку, взвалил себе на спину и, согнувшись, зашагал дальше. Спустя какое-то время мальчик, видимо, пришел в себя, стал вырываться и отчаянно кричать:

— Пусти меня! Пусти, я хочу сам войти в город! Пусти!

Но солдат, который нес его, не обращал внимания на крики и только прибавил шагу, нагоняя своих однополчан, шедших медленно, но упрямо.

Арианна ослабила поводья, и лошадь неторопливо двинулась вперед. Все в повозке зажали нос и рот, чтобы не дышать пылью, поднявшейся на дороге после прохода солдат-оборванцев. Наконец Арианна заметила небольшую проселочную дорогу, уходившую в сторону от главной. Она натянула поводья и направила лошадь по ней.

Беженцы продвигались по густому лесу. Лучи заходящего солнца золотили листья, и деревья казались позолоченными, словно бронзовыми. Наконец-то, подумала Арианна, наконец-то хоть немного покоя и чистого воздуха. Хлестнула лошадь и тут же вздрогнула. Под деревом неподалеку лежали два трупа — молодые французы с забинтованными головами. Они умерли от ран, и товарищи оставили их.

У Арианны мороз пробежал по коже. Она взглянула на Марту, та все поняла, набросила ей на плечи шаль и закутала ее. Арианна повернула лошадь на другую дорогу, потом еще на одну и спустя некоторое время на третью, так что в конце концов даже испугалась, уж не заблудилась ли она. Видимо, довольно далеко ушла от главной дороги, но ничего, как-нибудь выберется.

Надо ехать в сторону Леньяно, потом к Гапларате, а оттуда к Ка-стронно. Позднее сориентируется по звездам, найдет указатель, в крайнем случае подъедет к какому-нибудь крестьянскому дому и спросит, где оказалась. Марта по-прежнему молчала, то и дело поглядывая назад. Она догадывалась, в каком направлении Милан, потому что небо, теперь уже совсем темное повсюду, в той стороне все еще освещалось заревом пожара. Кровавый отсвет на облаках, однако, угасал, дорога делалась все сумрачнее и грознее.

Марте хотелось заговорить с Арианной, сказать, как ей страшно, что, может быть, лучше остановиться, дождаться утра. Но она не решалась. Взглянув на нее, увидела, что та сидит все так же прямо, крепко держа поводья, и лицо ее пылает гневом. Наконец Марта спросила:

— Деточка моя, что бы мы делали, не будь ты такой отважной?

В ответ графиня окинула ее таким взглядом, что Марта содрогнулась и отпустила руку. Арианна усмехнулась и еще пристальнее стала вглядываться в просветы среди деревьев.

Марта поняла, что сказала глупость. Каждый человек, когда вынуждают обстоятельства, должен находить в себе мужество. А для этого совершенно необходимо подавить страх. Она вовсе не была по природе смелой и решительной, но в эту минуту ей следовало стать отважной. Она должна быть смелой ради тех, кто ехал в ее повозке.