Лев Вирин - Солдат удачи. Исторические повести
Впрочем, в тот день из их класса пошли в военкомат только двое. Остальных вызвали по повесткам. Разницы никакой.
За обедом Яша спросил совета у дяди Исаака. Дядю в их семье уважали. В германскую он заслужил два солдатских Георгия, потом всю гражданскую оттопал с винтовкой в Красной Армии. Осел в Ташкенте, подмастерьем у местного сапожника, бухарского еврея, женился на его дочери Риве, сам стал мастером
А нынче к дяде Исааку приезжают на «Эмках» большие начальники, заказывают мягкие, лаковые сапожки для себя, модные лодочки для своих жён.
Зимой 1932 года, в самый голодомор, дядька приехал в Павлоград и вывез из вымирающей Украины сестру Сару со всей семьей. Спас. Устроил зятя бухгалтером у себя в артели, отдал родным половину своего дома.
Дядя Яшку похвалил:
— Спешить не надо. Война тебя не минует. Пока что есть выбор. Зайди-ка ты в Военно-химическое училище. Подай документы. От дома близко. Выйдешь лейтенантом. В солдатской казарме еврею уж слишком погано. И не стесняйся своего еврейства. Не прячь его. От этого только хуже.
В декабре 1941 года лейтенант Рабинович прибыл в Саратов и был направлен в 63-й отдельный кавполк под Татищево. От станции добрый час топал пешком до штаба полка. Промёрз до костей. Зима в тот год была знатная, хотя в прошлом году, в финскую компанию, — и того лютее.
Немолодой, лысоватый полковник оглядел вытянувшегося в струнку лейтенанта, улыбнулся. Взял документы, прочёл негромко, но внятно:
—Лейтенант Рабинович, ВУС 578, направляется для прохождения службы в должности начхима полка, — и протянул руку. — Здравствуйте, Яков Изрилевич. Будем служить вместе. А я полковник Лазарьянц Ашот Григорьевич. Садитесь. Замёрзли с дороги? Здесь тепло. Верхом ездить умеете? Не приходилось? Не беда. Научим. Полк- то у нас кавалерийский
Командир взвода разведки старшина Саша Горленко, разбитной, черноусый джигит из терских казаков, подобрал Яше смирную кобылку и начал его учить.
Сашка гонял новичка нещадно, по пять часов в день, добродушно посмеиваясь над городским неумехой:
— Надо же! Ни напоить коня, ни оседлать не умеет!
Скоро они перешли на «ты». Через неделю Яков вполне прилично держался в седле.
Полковник снова вызвал лейтенанта к себе.
— Садитесь, Яков Израилевич! — сказал Ашот Григорьевич (в разговорах с глазу на глаз полковник Лазарьянц обращался к своим офицерам только по имени и отчеству). — Слышал, вы стали лихим кавалеристом. А как у вас с топографией? — полковник подвинул Яше развёрнутую карту-двухвёрстку. — Где мы?
Карты Яша полюбил ещё в пятом классе, когда зачитывался путешествиями Стенли и Ливингстона. Место штаба на карте нашёл тотчас.
— Неплохо. Представьте себе, что полк расположен в деревне Телегино. А штаб корпуса — в Сердобске. Фронт рядом. Немцы наступают. Обстановка неясная. Необходимо доставить в штаб корпуса секретный пакет. Как поедете?
Яша вгляделся в карту: «Единственная дорога через Камышлей. По ней — проще всего. Да ведь и немцы рвутся к дороге. Мессера там, небось, по головам ходят...».
—По змейке вдоль Хопра, — ответил лейтенант. — Дальше, зато надёжней. И если что, можно укрыться в кустарнике.
—Отлично! — кивнул полковник. — Я бы и сам выбрал этот маршрут. Думаю, Яков Израилевич, вы и сам понимаете, что начхиму в полку делать нечего. Немцы ОВ9 не используют. И вроде бы не собираются. — Ашот Григорьевич помолчал, отложил карандаш. — Вы думаете, немцы бьют нас за счёт своих танков и самолётов? Это не главное. У них великолепное взаимодействие родов войск. И хорошее управление боем. Связь налажена! А у нас командующий зачастую не знает, что делают его части. Телефонные провода рвутся. Радио ни к чёрту! Единственная надежда на офицера связи. По старинке. Доставленное вовремя донесение нередко решает судьбу боя. В полку до крайности нужен хороший офицер связи. Меняйте профессию, Яков Израилевич!
Невозможно отказать такому командиру. Яша согласился.
В пятницу Лазарьянц на единственном в полку грузовичке уехал в Саратов.
— Людей и лошадей у нас почти полный комплект, — сказал Ашот Григорьевич начальнику штаба майору Окуневу. — А с вооружением беда. Одни карабины. Всего шестнадцать пулемётов. Ни артиллерии, ни миномётов совсем нет. Похлопочу в штабе округа.
Вечером Яша заступил на дежурство в штабе полка. Тихо, все спят. Чуть коптит семилинейная керосиновая лампа. Открыл «Посмертные записки Пиквикского клуба». Книг в округе было мало, перечитывал Диккенса в третий раз.
Под утро принялся за письмо домой. Покусывая деревянную вставочку, Яша писал:
«Мои дорогие! У меня всё хорошо. Служба идёт нормально. Кобыла «Веста» уже привыкла ко мне и тянется за корочкой или кусочком сахара. Старушка не слишком резва, но очень послушна. А вот с начальством мне жутко повезло! Полковник Лазарьянц — удивительный человек! И манеры как у аристократа. Хотел бы я узнать о нём побольше».
В полковника Яков просто влюбился. Ашот Григорьевич говорил мало. Зато почти каждое его слово хотелось запомнить. Через много лет он пересказывал своим внукам скупые афоризмы полковника. Яша не раз пытался осторожно расспросить Лазарьянца про его жизнь, но тот только отшучивался и мягко переводил разговор на другое.
***Причины сугубой сдержанности полковника Лазарьянца Яша узнал только в мае 42-го подо Ржевом. Тогда они вместе с майором Окуневым попали под шквальный миномётный обстрел немцев — двести метров не дошли до НП полка. Успели добежать до неглубокой канавы и рухнули рядом, уткнувшись в молодую траву
Минные осколки летели низко, сбривая головки одуванчиков. Но их теперь могло достать лишь прямое попадание.
— Хорошо, полковник задержался, не пошёл с нами, — заметил Яков.
— Да уж! Ему скакать зайцем как-то не с руки, — засмеялся майор.
—Николай Иваныч, — спросил Яша, — почему полковник о себе никогда не рассказывает?
— Битый. Потому и молчит.
Майор испытующе посмотрел на лейтенанта. Вроде, парень надёжный. Трепаться не будет. Должно быть, Окунев и сам хотел поговорить о любимом начальнике.
— Война. Полегче стало. Не допытывают, что ты делал до 17-го года. А раньше ох как трясли. — Помолчав, он продолжил: — Полковник у нас — человек редкостный. Такого искать и искать. Да ведь родом он из купцов. Папаша в Нахичевани, под Ростовом, двумя элеваторами владел!
В шестнадцатом году Ашот Григорьевич пошёл добровольцем, воевать с немцами. Два офицерских Георгия заслужил. Не хухры- мухры. Теперь этим и гордиться можно. А раньше скрывать приходилось. Летом 17-го армия развалилась. Штабс-капитан Лазарьянц взял отпуск и вернулся в Нахичевань, к невесте. Обвенчались и уехали в Саратов, к родителям жены. Там его и мобилизовали в Красную Армию по приказу Троцкого.
Гражданскую кончил начальником штаба армии с орденом КрасногоЗнамени. Тогда — большая редкость. Остался служить. А в двадцать шестом начались чистки. Дескать, «классовый враг». Спасибо, старый друг и однополчанин Саша Василевский помог перевестись в 48-ю территориальную дивизию, в Кашин.
В тридцать восьмом году бате повезло. Он был в отпуске, когда до их корпуса добрались чекисты. В штабе расстреляли почти всех. Из командиров полков уцелело меньше трети. Вернуться — верная смерть. Что делать?!
Тесть повёл в мединститут к другу, зав.кафедрой хирургии. Тот вырезал Ашоту Григорьевичу желчный пузырь. Бюллетень на полгода. Потом, пройдя медкомиссию, полковник Лазарьянц начал читать курс тактики в Саратовском военном училище. Так и уцелел. Там я с Ашотом Григорьевичем и познакомился.
Метрах в пяти рванула мина. Майор глянул на часы:
— Через двенадцать минут кончат. Обед у них. — Окунев закурил. — Тогда я крупно влип. Витька Костенко, сука поганая, подглядел у меня в тумбочке письмо от отца из Красноярского края. Ну и стукнул. Выдернули меня на комсомольское собрание исключать: дескать, кулацкий сынок, скрыл своё социальное происхождение.
