Станислав Федотов - Возвращение Амура
– Не смей! Ты, штабная обезьяна!
Капитан извернулся и ударил сержанта в ухо, но в ответ получил такую оплеуху, что покатился кубарем в песчаную алжирскую пыль.
За избиение офицера легионеру грозил расстрел. Вогула и вывели на расстрел и потребовали предварительно извиниться перед Ла Варроном. Сержант презрительно отвернулся.
Уже была отдана команда «Приготовиться!» и ружья были направлены в грудь бунтаря, когда примчался Анри Дюбуа с приказом заменить расстрел на сотню ударов шпицрутенами. Это лейтенант спас друга, доказав военному трибуналу, что капитан-инспектор повел себя крайне вызывающе и сам спровоцировал конфликт.
Шпицрутены, конечно, были далеко не сахар, но все же не грозили смертью; хотя командиры требовали от исполнителей наказания полновесных ударов, боевые товарищи старались их смягчить всеми возможными способами. Тем не менее спина Вогула превратилась в приготовленную к жарке отбивную, однако Жорж не издал ни единого стона, пока не впал в беспамятство. И только на лазаретной койке метался в бреду, ругался самыми страшными словами и стонал… стонал…
Так что Анри ничуть не удивился, когда, укрывшись в зарослях, Жорж поднялся на ноги, закинул ружье на плечо, взнуздал свою лошадь и без помощи побратима сел в седло. Левой рукой взялся за поводья, а в правую – ружье, сдернув его с плеча.
Анри медлил: ему казалось, что они поступают подло, оставляя разбойников, а с ними Гурана и Хрипатого, на произвол судьбы.
– Им всем – каюк! – шепнул ему в лицо Жорж. – А нам подыхать нельзя: счета не оплачены. Садись в седло и рвем отсюда, на прорыв!
И они рванули.
Отдохнувшие кони вихрем пронесли мимо по-прежнему скрывавшихся за камнями членов экспедиции – те только и успели, что повернуть в их сторону свои ружья, а беглецы уже скрылись в остатках тумана. Стрелять вслед не стали – видимо, побоялись попасть в оставленных в тылу женщин и лошадей.
Ветер выдувал последние клочья тумана из щелей и кустов, когда они выскочили на другой склон распадка и углубились в лес. И тут раздался возглас:
– Стоять! Ружья на землю!
На тракте-тропе в костюмах мужского покроя и сапогах, с пистолетами «лефоше» в руках, стояли бок о бок две стройные женские фигурки.
– С дороги, барышни! – зарычал Вогул. – Мы вам не сделаем ничего худого!
– Зато мы вам сделаем, – сказала Катрин и направила дуло пистолета в грудь Вогула. Элиза бросила взгляд на нее и сделала то же самое.
– Барышни, – оскалился Вогул, – выстрелить в живого человека может далеко не каждый, тем более женщина… – А сам понемногу приподнимал ствол ружья, до того опущенный вниз.
– Жорж, не смей даже и думать, – сказал вполголоса Анри. Он уже понял, что женщины их не узнали и приняли за обычных разбойников. А потому могут и выстрелить. Не хотелось бы умирать от руки любимой женщины, еще менее – видеть ее смерть от руки друга и брата.
– Жорж? – насторожилась Элиза. Ее слух оказался тоньше, чем предполагал Анри.
– Какого черта?! – вспылил Вогул и вскинул ружье.
В ту же секунду грянул выстрел «лефоше», и приклад разлетелся в щепки. Вогул выругался и отбросил бесполезные остатки оружия.
– Пропусти нас, Катрин, – сказал вдруг Анри.
– Что? Что вы… Что ты сказал?! – На лице Катрин отразились смятение и боль. – Анри? Это ты?!
– Я, любимая. Мы хотели тебя похитить, но не получилось. Прости! И – пропусти нас, если не хочешь, чтобы муж узнал… – Он не договорил, потому что Катрин опустила пистолет и сказала с отвращением:
– Убирайся! Убирайся отсюда и из моей жизни! Навсегда!
– Я люблю тебя, Катрин, – сказал, проезжая мимо и чуть склоняясь к ней, Анри. – И мы с тобой еще обязательно встретимся. Я не оставлю тебя!
– Убирайся! – закричала она, чуть не плача. И уже вслед обоим проскакавшим мимо: – Слышишь? Навсегда!
И выпустила из пистолета в воздух все заряды.
Глава 20
Транспорт «Байкал» стал на якорь неподалеку от сурового материкового берега. Отвесные обрывы достигали высоты в сто, а то и полтораста метров. У их подножия кипел прибой. Невдалеке возвышалась гора с конической вершиной – возможно, потухший вулкан, – которая не была обозначена на карте; она получила от Геннадия Ивановича имя князя Меншикова – в благодарность за содействие предприятию.
«Байкал» пришел сюда после обследования берегов северного Сахалина, которое неожиданно выявило существенную ошибку адмирала Крузенштерна: на его карте восточный берег был на несколько миль смещен, и офицеры «Байкала» почти не скрывали усмешки: получалось, что их корабль успешно двигался по суше.
Так, может быть, и с устьем Амура у непререкаемых авторитетов Лаперуза, Броутона и того же Крузенштерна не все ладно? И Сахалин вовсе не полуостров? Эти сомнения вселяли надежду и давали дополнительные силы, ибо месяц, прошедший после выхода из Петропавловска, основательно потрепал команду. Были и изматывающие бездельем штилевые дни, и бесконечное лавирование между лайдами и банками[53], и бешеная пляска исследовательских шлюпок, да и самого транспорта, на сулое[54], и посадки «Байкала» на мель с последующим верпованием, которое тоже не в радость… Но за этот месяц обследован север Амурского лимана, хотя, честно говоря, подробное описание огромной – в две тысячи квадратных верст – акватории одному маленькому транспорту с соответственно небольшим экипажем и ничтожными средствами было просто не под силу.
И вот «Байкал», опасаясь новых мелей, стал на якорь, а командир собрал офицеров в своей каюте.
– Господа, – сказал Геннадий Иванович, повесив на стену карту и пользуясь карандашом вместо указки, – прежде чем двигаться на юг, к устью Амура, придется провести рекогносцировку лимана на баркасах. Четырехвесельный, под командой мичмана Гроте, пойдет вдоль западного берега Сахалина, шестивесельный – во главе с лейтенантом Казакевичем – вдоль материка. Обеим командам следует тщательно промерить глубины, Казакевичу, кроме того, постараться достигнуть устья. Толмач у нас один, он пойдет с Петром Васильевичем. С местным населением общаться, собирая все сколько-нибудь значимые сведения о реке и лимане и обязательно о том, бывают ли здесь китайцы.
– Разрешите вопрос? – как всегда не утерпел юнкер Ухтомский.
Невельской кивнул.
– Вы сказали: «бывают ли китайцы», – а как же карта из книги отца Иакинфа, где показаны города на Амуре и значительные силы, охраняющие устье?
– Вот-вот, именно это я и имел в виду. Сдается мне, что отцу Иакинфу подкинули фальшивку. Вы же сами видели, сколь пустынны местные берега. Буде тут поблизости города и войска, вряд ли было бы так пусто и уныло.
– А если у нас кто-то будет допытываться, кто мы да откуда? – подал голос Гроте.
– Не исключено. Мы, к сожалению, не имеем официального разрешения на исследования, поэтому на расспросы отвечать: занесло, мол, ветрами и течениями, и вот, пользуясь случаем, решили обследовать возможности торговли с местным населением. А с баркасов рыбу ловим для пополнения продовольствия. Всем ясно? Вопросов нет? Приступайте!
Баркасы ушли, подчиненные занялись делом, а командиру осталось одно – маяться в ожидании, чем это самое дело обернется. Выбор был невелик по числу, но весьма обилен по содержанию – почет и мировое признание в случае удачи, большое разочарование в случае неудачи, но при сокрытии самовольства в обследовании устья, и, наконец, огромный скандал с возможным разжалованием опять же в случае неудачи, но при раскрытии преступного самовольства. Ежели, конечно, таковое самовольство будет в противоречии с высочайше утвержденной инструкцией, которая застряла неизвестно где, а может быть, и придержана специально. Кто посмел противодействовать воле императора? Да кто угодно – начиная от канцлера и министра иностранных дел Нессельроде и кончая мелким почтовым чиновником, обиженным на генерал-губернатора по причине, о которой тот и знать не знает или думать забыл. В России ведь только кажется, что слово самодержца есть непреложный закон, который все наперегонки торопятся исполнить, – порой от самого маленького человечка зависит судьба целого государства. Как в той английской песенке, что довелось услышать во время стоянки в Портсмуте. Как там? Кузнец плохо подковал лошадь, генерал из-за этого опоздал к сражению и проиграл его, армия была разбита, и королю пришлось бежать. Что-то вроде того, может, не совсем точно – Невельской не был силен в английском, – но суть понятна.
Геннадий Иванович третий день мерил шагами мостик вдоль и поперек. Но что там, собственно, было мерить? Три шага на два, вот и весь мостик – получалось, будто топтался на одном месте. Устал, изозлился на себя и на весь мир и отправился отдохнуть в свою каюту, наказав вахтенному, лейтенанту Гревенсу, по возвращении любой из шлюпок немедленно вызывать его наверх.
