Станислав Федотов - Возвращение Амура
– Вели поворачивать к Сахалину, – устав обозревать пустой горизонт, сказал Корсаков капитану. – Может, на этот раз повезет.
– Михайло Семеныч, в пятый раз пойдем от матерого берега, – мрачно откликнулся капитан. – Команда притомилась, уже и шутить перестали. А как матросу без шуток? Не жизнь, а сплошной сулой. Вокруг одна вода, и взгляду не за что ухватиться. А тут еще и шторм надвигается.
– Что ты выдумываешь – какой еще шторм? Ветер еле-еле тянет, и тот с юга, из лимана…
– А вон, видите, на вест-норд-вест горизонт заволакивает? Часа через три-четыре до нас докатится, и дай бог, чтобы не больше семи баллов. А то и все восемь-девять устроят нам веселую жизнь.
– И что ты предлагаешь?
– А что тут предлагать? Надо убегать и как можно быстрее.
– Куда?! – уныло воскликнул штабс-капитан. – Куда бежать?! А «Байкал», а Невельской?!
– «Байкал», может, проскочил в лиман, а может, вообще… – замялся капитан.
– Что – вообще? Что?! Погиб?!
– На море все может быть, – уклонился от прямого ответа капитан. – А тем более – на океане. Он ведь только зовется Тихим, а шторма выдает – не приведи господь. Ураганы!
– Будем считать, что разминулись, – помолчав, сказал Корсаков. – В гибель не хочется верить.
– Ну, тут уж верь не верь… – развел руками капитан. – А нам, пока ветер попутный, надо идти к Аяну.
– Ладно, возвращаемся в Аян. – Корсаков прикусил губу. – Только что я скажу Николай Николаевичу?
4«…Ввиду же того, чтобы при исследовании устья Амура и южной части его лимана не впасть в какие-либо ошибочные заключения, подобно И.Ф. Крузенштерну при описи восточного берега Сахалина, я положил неуклонно следовать при этом плану, который отстранил бы причины, могущие привести меня к ошибочным заключениям. Избранный мною план следующий: 1) от транспорта, то есть с северного лиманского рейда, выйти с промером на глубины, встреченные лейтенантом Казакевичем, вдоль северо-западного берега лимана и, не теряя их нити, войти в реку; 2) следуя вверх по ней, под левым берегом, дойти до пункта, который представляет возможным ее устье; 3) от упомянутого сейчас пункта спуститься, не теряя нити глубин, под правым берегом реки до ее устья и далее по лиману в Татарский залив, до той широты, до которой доходил капитан Броутон, и, наконец, 4) от этого пункта, не теряя нити глубин, возвратиться на транспорт, следуя вдоль западного берега Сахалина…»
Невельской отложил перо и, подождав, пока просохнут чернила, закрыл тетрадь. Это был не судовой журнал, а его личные заметки. Начав их сразу же по отплытии из Кронштадта, он не знал, пригодятся ли они ему когда-нибудь в жизни, поскольку было совершенно не ведомо, чем обернется почти авантюрное предприятие с Амуром. Думал: ладно, если даже ничего с Амуром не получится, записи пригодятся детям – все-таки их отец совершит почти кругосветное плавание. Правда, усмехался, и детей пока нет, поскольку не удосужился жениться, но когда-нибудь это случится, и дети родятся, и будут гордиться своим отцом. А вот теперь, когда открытие фактически сделано и надо только его закрепить, можно быть уверенным, что заметки эти еще сослужат свою неоценимую службу, ибо надо будет делать доклад в Императорском Русском Географическом обществе, а там, чем черт не шутит, можно и книжицу написать. О подвигах русских моряков на дальнем востоке Сибири. Но это – позже, позже, ближе к концу избранного пути, а сейчас все только в начале.
10 июля от борта «Байкала» отвалили три шлюпки – два баркаса и вельбот – все основательно нагруженные. Одной провизии надо было для девятнадцати человек на три недели – столько времени, по предположению командира, должна была занять экспедиция. Кроме Невельского, были штурман Попов, мичманы Гейсмар и Гроте, лекарь Берг и четырнадцать матросов на веслах. К устью Амура шли по глубинам, обозначенным на карте Казакевичем, заодно проверяя их лотом, и на следующий день вошли в Амур, обогнув мыс Тебах.
– Следите за глубиной, не теряйте нитку фарватера, – в очередной раз наказал Невельской старшим по шлюпкам. – Идем под левым берегом вверх до наиболее удобного места перехода к правому.
Прошли, не останавливаясь, две гиляцкие деревни, видимо, Чныррах и Чабдах (Казакевич не дошел до них и указал на карте со слов гиляков) и увидели длинный низменный полуостров, толстым языком легший поперек реки чуть не до ее середины. Тут и решили остановиться на отдых.
– Очень удобное место для защиты устья с моря, – сказал командир, пройдясь в сопровождении офицеров по песчано-глинистым холмам, поросшим мелким кустарником. – Назовем полуостров Константиновским. Никто не возражает?
– А может, это мыс Куегда? – осторожно спросил мичман Гейсмар.
– Это по-гиляцки, Александр Федорович, пусть они его так и называют, мы же не против, – улыбнулся Невельской. – А на морской карте будет мыс Константиновский. В честь нашего генерал-адмирала Великого князя Константина Николаевича.
Они шли обратно к временному лагерю, разбитому на месте высадки, когда услышали истошные крики:
– Э-эй, все сюда!.. Помогайте!.. Да тяни же ее, тяни, мать твою перетак!..
Когда офицеры выскочили на берег, их глазам предстала фантастическая картина. Несколько матросов, стоя кто в воде, кто на берегу, откидываясь назад, изо всех сил тянули тонкий линь, на другом конце которого, вспенивая воду, бесновалось что-то огромное черно-блестящее. Из пены выныривали то остроконечная морда с гигантской пастью, из которой тянулся линь, то заостренный раздвоенный хвост, похожий на акулий, то крутая спина с идущим по ней рядом зубцов, или шишек…
– Чудо-юдо рыба-кит, – произнес рядом с Невельским сдавленный изумлением голос. Краем глаза он увидел лицо Гроте с отвисшей челюстью, но заострять на этом внимание было некогда – он бросился на помощь матросам.
За ним устремились остальные и после продолжительной борьбы все-таки вытащили «чудо-юдо» на берег. Но оно и тут продолжало биться, легко сметя с ног двух матросов, попытавшихся прижать здоровенный хвост к земле. Успокоить его удалось несколькими выстрелами в голову. И лишь после этого все, столпившись вокруг, принялись разглядывать чудовище, которое теперь неподвижно лежало на боку.
Это была, несомненно, рыба. Длиной не меньше двух сажен, толщиной в середине туловища 一не меньше двух обхватов, она походила на чрезмерно выросшего и растолстевшего до уродства осетра. То есть заостренная морда была явно осетровая, под ней свисали усы, похожие на длинных, толстых белых червяков, а ниже располагалась огромная лунообразная беззубая пасть. Мощные гребные плавники на «груди» и рулевые на спине и животе ближе к хвосту, прикрытые броневыми пластинами бока, – всё поражало воображение, на язык так и просились слова «царь-рыба».
– Такие рыбки по мелям не плавают, – сказал Невельской. – Им глубины нужны не меньшие, чем для кораблей.
– Как, интересно, это чудо зовут? – озвучил Гейсмар естественно напрашивавшийся вопрос.
– А мы у гиляков спросим, – нашелся старший матрос Чуфаров. – Чего они тут понапрасну глаза мозолят?
– Где? Где гиляки? – заоглядывались все и только тут заметили в кустах несколько фигур в темно-синих халатах с трубками в зубах.
– Э-эй! – замахал им Чуфаров, призывая. – Идите сюда!
Другие тоже замахали. Гиляки переглянулись и неторопливо двинулись к берегу. Подойдя к рыбе, они обошли ее кругом, похлопали по бокам, цокая языком, и повернулись к Невельскому, безошибочно признав в нем главного. Вперед выступил низенький толстый коротконогий гиляк, его две косы, перекинутые на спину, переливались сединой. Он сказал длинную фразу сплошь из шипящих и гортанных звуков, среди которых можно было дважды разобрать что-то похожее на слово «калуга», произнося которое, гиляк каждый раз протягивал руку в сторону рыбы.
– Жаль, что не взяли толмача, – сказал Невельской. – Что он сказал?..
– Дозвольте мне, ваше высокоблагородие? – обратился к нему Чуфаров. – Я, когда с Петром Васильичем ходили, толмача внимательно слушал и немного стал понимать. Говорить не могу, а что-то понимаю.
– Ну-ну? И что же он сказал?
– А что-то вроде того, что такую великую рыбу могли поймать только великие рыбаки.
– А рыба, похоже, зовется калугой? – улыбнулся Невельской.
– Ну, в общем-то, да. Можно и так сказать.
– Вот и ладно. Есть рыба белуга, будет и рыба калуга. А мы даже и не спросили наших великих рыбаков, как они умудрились ухватить такого кита.
– Да сами не знаем, ваше высокоблагородие, – смущенно сказал пожилой матрос Вологжанин. – Был у меня крючок-якорек на четыре жала, вот закидушку и изладил. Я на него тунца ловил. А как калуга эта его заглонула, один бог ведает.
