"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Джордж Маргарет

— Кто же ее избранник? — спросила я.

— Эгисф.

Эгисф! Воплощенное проклятие дома Атрея! Убийца Атрея, который теперь похитил трон у его сына. Через него сбылось и другое проклятие, которое наложила на Тиндарея Афина, пообещав, что его дочери будут изменять мужьям. Так два проклятия помогли друг другу исполниться.

— Надеюсь, он хорош собой? — Я рассмеялась, пораженная таким совпадением.

— Не знаю, моя госпожа. Мой человек не спросил об этом. Послать его еще раз?

— Не надо. Пусть моя сестра будет счастлива с ним, красив он или нет.

— Греки, так надолго покинув свои дома, нажили там себе много неприятностей. Трон — не дубленая шкура, его нельзя оставлять надолго.

— А что делается у нас, в Спарте?

— Твой отец, Тиндарей, крепко держит власть в своих руках. Но он не знает, кому ее передаст: он остался без наследников. А твои братья… Агамемнон сказал правду: они мертвы.

Еще теплившаяся надежда покинула меня.

— А что с Гермионой?

— Тиндарей отправил ее к Клитемнестре.

— Значит, Агамемнон опять сказал правду, — вздохнула я. — Почему отец отправил ее?

— Наверное, он опасается, что не сможет должным образом воспитать ее: девочке необходимо женское внимание, а в Спарте у нее не осталось родственниц. Поэтому он отправил ее к тетке в Микены.

— Чему она там научится? Супружеской измене и предательству?

— Мне кажется, моя дорогая Елена, первые уроки она получила в родном доме… — Геланор закашлялся.

— Но я никого не предавала!

Он рассмеялся, и я вслед за ним: возразить было нечего.

— Однако довольно о Греции, — сказал Геланор. — Мои разведчики, и женщины и мужчины, славно потрудились во вражеском лагере и узнали много интересного.

— Ты уже сообщил об этом Приаму? — Я боялась проявить неуважение к старцу.

— Я пытался. Он отослал меня прочь. Я слишком тесно связан с тобой и Парисом, поэтому кое-кто из советников влияет на Приама, чтобы не подпускать меня слишком близко к царю.

— А Гектору тоже ничего не говорил?

— Гектор, при всем его благородстве, не хочет знать ничего, что может сбить его с выбранного курса.

— Но только глупец затыкает уши, когда ему сообщают важные новости!

— Иногда благородство делает человека глупцом, — грустно сказал Геланор. — В лагере греков начались распри. Ахилл поссорился с Агамемноном из-за того, что тот отнял у него женщину, которая досталась ему при дележе добычи после одного из ужасных набегов. Хрисеида — женщина, которую Агамемнон взял себе, — оказалась дочерью жреца Аполлона. Аполлон прогневался, а ты знаешь, как он страшен в гневе: да, среди греков началась чума. Поэтому Хрисеиду пришлось вернуть отцу. Агамемнон же потребовал возместить ему потерю Хрисеиды и забрал у Ахилла Брисеиду.

Какое нам дело до омерзительных склок греков, которые не могут поделить живую добычу? — подумала я.

— Вижу по твоему лицу, что ты не понимаешь, какую пользу мы можем извлечь из этой ссоры, — заметил Геланор.

— Ты сказал «Мы можем извлечь». Ты окончательно чувствуешь себя троянцем?

— Нет. Я по-прежнему скучаю по родине. Но моя родина не имеет ничего общего с такими чудовищами, как Агамемнон и Ахилл. Если они погибнут — тем будет лучше для греков. А наша польза заключается в том, что Ахилл отказывается сражаться под началом Агамемнона. Сперва он грозился отплыть обратно в Грецию, но ограничился тем, что не выходит из своего шатра и твердит собратьям по оружию: «Наступит день, когда вы придете в отчаяние и будете умолять меня вернуться!»

— Это показывает его безмерное себялюбие: ведь если греки придут в отчаяние, это значит, что многие будут убиты.

— Для тебя ведь не новость, что он ослеплен сознанием собственной важности.

— Да, он таков с детства. Он признавал только двоюродного брата Патрокла, более никого. Можно было надеяться, что, повзрослев, он изменится, но этого не произошло.

— Он и Патроклу запретил сражаться. А мой лучший разведчик, который втерся в доверие к Патроклу, рассказал, что Ахилл впал в бешенство и взывал к своей матери, богине Фетиде, чтобы та примерно наказала Агамемнона за нанесенное ее сыну оскорбление: греки должны потерпеть сокрушительное поражение.

— Интересно, выполнит ли Фетида просьбу любимого сына? — сказала я.

— Вероятно, она уже ее выполнила [298]. Гектор со своим отрядом готовится атаковать греческий лагерь. Кто, как не боги, вложил ему в голову мысль сменить тактику, после стольких боев под стенами Трои?

Мне захотелось подышать воздухом, и, провожая Геланора, я вышла во внутренний двор. Мои комнаты, с плотно закрытыми на зиму окнами, сразу показались душными. Едва я вышла наружу, как порыв ветра чуть не сорвал с меня плащ. Сильно похолодало, и ветер раздувал мои волосы и одежду. Крошечные точки холода коснулись щек, носа, лба.

— Снег! — воскликнула я, глядя вверх: белый шлейф спрятал звезды.

— Колесницы увязнут в сугробах: значит, какое-то время боев не будет, — заметил Геланор.

— Гекуба говорила, что в Трое бывает снег, но я ей не поверила.

— Всегда нужно верить Гекубе, — рассмеялся Геланор. — Похоже, нас занесет! Надеюсь, у меня достаточно дров…

Бормоча себе под нос, Геланор съежился и торопливо пошел домой вниз по склону.

Я еще немного постояла во внутреннем дворе, наслаждаясь снегом и ветром. Мне случалось видеть снегопады в Тайгетских горах, после которых вершины сияли чистейшей белизной.

Троянская долина стала белоснежной, верхушки крепостных стен побелели, и улицы города укрылись белым одеялом.

Парис пришел позже меня; он топал ногами и отряхивал снег с плаща. Я целовала его в нос и подбородок, слизывая снежинки кончиком языка. По вкусу они напоминали лед.

— Все городские ворота закрываются крепко-накрепко: никто не сможет ни войти, ни выйти. Бои временно прекращаются, — объявил он.

— Хорошо бы не временно, а навсегда.

— Когда-нибудь это случится. Наступит день, когда бои прекратятся, долина опустеет. По ней снова будут скакать наши славные лошади. Кто-то будет ими тогда любоваться? И троянская ярмарка станет еще богаче и многолюднее.

Он сел на стул, взял со стола сушеный финик и съел его.

— Пора бы мне отучиться от привычки лакомиться. Городские запасы быстро убывают. — Парис вздохнул, взял другой финик и обратился к нему: — Ты прибыл из далекого Египта. Из этой равнинной страны, где Нил орошает бескрайнюю пустыню, над которой возвышаются только рукотворные горы, построенные человеком из камня. — Парис положил финик в рот. — Удивительная страна — Египет, мне рассказывали…

Его взгляд затуманился, он взял меня за руку и крепко сжал.

— Елена… Когда война закончится, когда все будет позади, давай с тобой уедем далеко-далеко. В Египет. Я займусь там торговлей, будем посылать товары в Трою. Зачем пользоваться услугами посредников? Трое выгоднее торговать напрямую.

— Но… ты ведь троянский царевич! Разве царевич может стать купцом?

— Кем я уж точно не могу стать — это царем. Трон унаследует Гектор, после него — Деифоб.

— Эта отвратительная обезьяна!

Парис рассмеялся.

— Отец его высоко ценит. Он прав, что касается воинских доблестей. А для отца только они имеют цену.

«В таком случае Приам не мудрый правитель, а совсем наоборот», — чуть не вырвалось у меня, но я сдержалась, чтобы не обидеть Париса.

— Возможно, после окончания войны он проведет переоценку ценностей, — только и сказала я.

— Я не хочу ждать этого. Елена, прошу тебя, давай уедем, будем жить в другом месте. Теперь я понимаю — наш приезд в Трою был ошибкой. Мы здесь навсегда останемся диковинами, которых все чураются. Нам будут ставить в вину каждого убитого троянца — я боюсь этого! Нет, не следовало мне возвращаться в Трою! Прошу тебя, давай уедем и заживем свободными людьми в новой стране!

Я понимала, что он грезит безумной мечтой. Несбыточной, но тем более привлекательной в этот вечер, когда мы сидели, отрезанные от реальности, в занесенном снегом дворце. Что ж, почему бы не поиграть немного, ненадолго поверить в невозможное?