Джованни Верга - Ссора с патриархом
В этот момент матушка Грация появилась на пороге. С некоторых пор она то и дело совершала какие-нибудь нелепости. Прибегала, вообразив, будто ее звали, уходила и через несколько минут снова возвращалась, якобы по зову.
— Ты слышала, мама Грация, что говорит маркиза?
— Нет, сынок.
— Она хочет взять служанку, чтобы та помогала тебе по дому. Ей кажется, что ты слишком устаешь.
— Я ведь не госпожа.
— Ты уже старенькая. И годы дают себя знать. Ну?
— Пока держусь на ногах, дети мои…
— Пора тебе на покой. Ты свяжешь мне уйму носков. Будешь сидеть в своей комнате, а в хорошую погоду на солнышке, на балконе.
— Вы недовольны? — спросила маркиза.
— Служанку? В помощь мне?.. Выходит, я уже ни на что не гожусь, дети мои!.. Вы правы. Уже ни на что не гожусь. Голова не держится…
— Ну зачем же плакать? — упрекнул ее маркиз.
— Я хотела бы всегда сама служить вам…
— Ты и будешь по-прежнему служить, а другая будет тебе в помощь. К тому же маркиза хочет, чтобы ей прислуживала только ты. А другая будет делать работу, что потруднее.
Матушка Грация, вытирая слезы передником, повторяла:
— Знаю, ни на что уже не гожусь!
— Да кто же вам это говорит, матушка Грация? Не хотите, так и не надо. Не будем больше и вспоминать об этом…
— Ты права, доченька! Ни на что я уже не гожусь.
— Помолчи! Ты ведь свяжешь мне много пар великолепных носков! — повторял маркиз, желая утешить ее.
Разве он не сказал однажды: «Все, что вы решите и сделаете, я заранее одобряю»? И маркиза подумала тогда, что может воспользоваться этим разрешением, чтобы творить богоугодные дела.
Неделю спустя снова пришла к ней несчастная вдова Нели Казаччо, умоляя взять на службу старшего из ее сыновей.
— Вот он. Я привела его с собой, чтобы ваша милость и маркиз сами убедились, что он сильный и ловкий, хотя ему всего десять лет. Распоряжайтесь им, как вам будет угодно. В городе или в деревне, лишь бы я знала, что у него есть кусок хлеба. Ума не приложу, как и жить дальше! Только и остается, что пойти с протянутой рукой ради моих несчастных деток!.. Но господь должен прибрать меня прежде, чем я дойду до этого, и взять их всех к себе в рай раньше, чем меня.
Маркиза не смогла ответить уклончиво, как в прошлый раз. И, глядя на мальчика — босого, в лохмотьях, бледного и худенького, по лицу которого, особенно по глазам, видно было, что он не по возрасту умен, — она разжалобилась.
— Хочешь остаться тут? — спросила она его.
— Да, ваша светлость!
— Или хочешь поехать в деревню?
— Да, ваша светлость!
Маркиза улыбнулась. Несчастная мать, тоже улыбаясь, ласково ерошила лохматые волосы мальчика, веки ее дрожали, и слезы катились по впалым щекам. С некоторых пор маркиз больше не вспоминал о ней, и матушка Грация перестала приносить ей ту небольшую помощь, благодаря которой она выжила с детьми в этот ужасный неурожайный год. Несчастная женщина не жаловалась. Она выкручивалась, как и многие другие, собирая в поле цикорий, ромашку, всякие съедобные травы, которые вызвал к жизни дождь, и кормила себя и детей — она варила травы всего лишь с щепоткой соли и несколькими каплями оливкового масла, а чаще и без них, благословляя божественное провидение за то, что оно хоть так спасло столько бедных людей от голодной смерти.
— Теперь я как-то выхожу из положения, — добавила вдова. — Шью, пряду. Наймусь собирать оливки, а за детьми присмотрит соседка. Ведь нас пять ртов, ваша светлость!
— Я беру мальчика, — вдруг решительно сказала маркиза. — Нужно переодеть его, да и обуть тоже. Купите материи на одежду и снесите ее к мастро Биаджо, портному… Знаете его? И ботинки, я думаю, нужно сшить на заказ. Я дам вам денег на все. А что останется, возьмете себе.
Слезы несчастной женщины оросили ей руку, которую та во что бы то ни стало хотела поцеловать.
В тот вечер маркиз, поздно вернувшись из Марджителло, начал ужин в хорошем настроении.
Маркиза, сидя напротив него, ждала, когда он закончит рассказывать о чудесных прессах для винограда и оливок, которые работали четко, как часы.
— Когда я думаю, — продолжал он, — что в этом вот вине полоскались ноги какого-то давильщика, меня тошнит! Во времена Ноя только так и делали. Какой-нибудь толстый, приземистый негодяй ходил взад и вперед по пальменто[135], ступая по грудам винограда, утопая в нем по щиколотку волосатыми ножищами, опираясь на палку, чтобы не поскользнуться, и давя виноградинки грязными ступнями… И это невероятное свинство еще продолжается в наши дни!..
— Вы не рассердитесь на меня, — прервала его наконец маркиза, — если я вам скажу, что тоже довольна сегодняшним днем. Я сделала доброе дело… Взяла маленького слугу…
— Как так?
— Позволила разжалобить себя… Мальчик лет десяти… Бедный ребенок!.. Тот сирота… помните? Я говорила вам о нем раньше… Сын несчастного Нели Казаччо… Разве я поступила неправильно?
Она осеклась, удивившись, что маркиз помрачнел и опустил глаза, словно хотел избежать ее взгляда и не желал, чтобы на него смотрели, потом повторила вопрос:
— Разве я поступила неправильно?
— Нет, хотя, конечно, — с волнением в голосе произнес маркиз, — мало удовольствия видеть все время перед собой того, кто напоминает о событиях, которые меня весьма огорчили…
— Я могу еще поправить дело, раз я ошиблась.
— Маркиза Роккавердина, дав слово, должна держать его во что бы то ни стало!
— Но, если разобраться, какие же такие печальные вещи может напоминать вам этот мальчонка? Если его отец умер в тюрьме, он же не виноват. Зло, уж если на то пошло, совершил тот. Я говорю так, потому что он совершил убийство из ревности. Он не был дурным человеком, не воровал. Добывал себе на жизнь охотой. Все отзываются о нем даже как о хорошем человеке. Он слишком любил свою жену. Ревность погубила его. В иные минуты, когда страсть мутит нам разум, мы не сознаем, что делаем… Я бы оправдала его…
— А как же… убитый? — спросил маркиз. Но тут же, словно вопрос этот вырвался у него помимо воли, поспешил добавить: — Что за разговоры у нас за столом!..
— Я не ожидала, что вы будете так недовольны моим богоугодным поступком… — мягко ответила Цозима. — Ведь бедная вдова не устает благословлять вас из благодарности за все, что вы сделали для нее и ее детей в неурожайный год. Может, вы хотели быть ее единственным благодетелем? Ну нет, отныне все благодеяния мы должны совершать вместе!
Она улыбалась, пытаясь сгладить дурное впечатление, которое невольно произвела на маркиза, и удивлялась, что он по-прежнему молчит и даже перестал есть.
— Никогда бы не подумала, что это так огорчит вас! — воскликнула она.
— Это от суеверия, извините меня, — ответил он. — Возможно, я заблуждаюсь… И потом… Я привыкну к этому мальчику… Поговорим о другом…
Он взял из вазы большую гроздь винограда и положил на тарелку маркизы:
— Это ваш, из Поджогранде.
Видя, что она, попробовав лишь две-три виноградинки, снова стала рассеянно постукивать по столу кончиком вилки, маркиз в некотором смущении спросил:
— Не нравится?
— Превосходный… Вы сказали «убитый»?..
Маркиз посмотрел ей в глаза, пораженный тем, что она возвращается к прерванному разговору.
— Убитый, я понимаю, был человеком из вашего дома, — продолжала она, — его звали «маркизов Рокко»! Вы любили его, потому что он был толковый и преданный слуга. Вы до сих пор не нашли ему замену… Но… раз уж мы случайно заговорили об этом, я хочу откровенно сказать вам, что я об этом думаю.
— Говорите.
— Будь этот человек жив, он вызывал бы у меня отвращение.
— Отвращение?
— Да. Человек, который может жениться на любовнице хозяина… из корысти, а не ради чего-либо другого… О! Его поведение доказывает это. Если бы он женился на ней по любви, я бы ему сочувствовала! Но он не любил ее, даже не пытался сделать вид… Приставал к чужим женам. Вы, мужчины, однако, рассуждаете по-своему… Его же супруга должна была, наверное, презирать его… Видите? Я напоминаю вам о людях и событиях, о которых мне хотелось бы, чтобы вы забыли, и которые, как вы не раз говорили мне, едва помните, словно это был давний сон…
— Вы не поверили мне?
— Не поверила бы, так не стала бы говорить с вами об этом. Хотя иногда… Так вот, я поэтому и говорю. Мне бы надо прямо и смело спросить вас… А вместо того я поступаю, как те, кто делает большой круг в объезд, чтобы как можно дольше не приближаться к тому месту, где боятся получить печальное известие, словно задержка заранее облегчит…
— Что с вами, Цозима? — воскликнул маркиз, встал из-за стола и, подойдя к ней, участливо спросил: — Что вам наговорили?.. Что вы подозреваете? Эта глупая Грация, наверное…
