Ривка Рабинович - Сквозь три строя
Вот кинотеатр «Аполло», в котором мы частенько бывали. Вот ресторан, где наши родители иногда обедали. И, наконец, вот он – дом, в котором мы выросли. Вот балкон, на котором мы стояли, когда советские танки въезжали в город. Дом имел запущенный вид, красивый парадный вход почему-то был забит досками, рядом был оставлен узкий неудобный вход. Советские власти почему-то любили забивать парадные входы и делали это во многих местах; может быть, этот странный обычай связан с общим стремлением сужать возможности людей. Там, где когда-то находился нижний этаж магазина наших родителей, теперь был супермаркет.
Мы обогнули дом и вошли в боковую улицу, где находилось бюро С. В бюро, непрезентабельном с виду, нас ожидали две женщины: С., пожилая дама с седой головой, и молодая энергичная женщина, которая была управляющей домом от имени муниципалитета. Первой стала говорить молодая; она прочитала длинный отчет о расходах по эксплуатации дома. Суммы, уплаченные за необходимые ремонты, были выделены муниципалитетом как ссуда, которую должны погасить владельцы, поскольку муниципалитет не вкладывает деньги в частное имущество. Теперь, при продаже дома, эта ссуда будет вычтена из полученной суммы.
Мы ожидали, что за перечнем расходов последует перечень доходов: ведь все квартиры были заселены, и жильцы платили квартплату. Если муниципалитет не обязан нести расходы на содержание частной собственности, то он не должен также присваивать доходы с этой собственности!
Но никакой отчет о доходах не был нам представлен. Слово «доходы» вообще не было произнесено. Я посмотрела на брата, сидевшего напротив: он был бледен, как беленая стена, возле которой он сидел.
Управляющая домом собрала свои бумаги и села. Теперь поднялась с места С. и объявила:
– Дом продан. Вчера был подписан договор.
– Как продан?! – вскричал Иосиф. – Ведь мы просили не продавать его без нас! Мы уже два дня здесь, почему вы не пригласили нас на встречу по подписанию договора?
– Покупатель не хотел ждать. Он уже вылетел домой, в Австралию, – сказала госпожа С. ледяным тоном, не отвечая на его вопрос. – Кроме того, по доверенности, полученной от вас, я имела полное право продать его без вашего участия.
Установилось минутное молчание. Затем С. сказала:
– После вычета долга муниципалитету, зарплаты госпожи Л. (управляющей домом) и моих комиссионных осталась сумма в размере 120 тысяч долларов для выплаты владельцам. Доля семьи Рабинович – 60 тысяч долларов. Встретимся завтра утром в банке, я перечислю вам деньги. До свидания.
Тем самым она дала нам понять, что встреча окончена и что она не собирается вступать с нами в споры и давать какие-либо объяснения. Мы встали и вышли. Шестьдесят тысяч. Тридцать тысяч брату и тридцать тысяч мне. За дом, в котором, может быть, восемьдесят квартир, а то и больше.
Нам было ясно, что нас ограбили среди бела дня. Тот факт, что С. подписала договор с покупателем днем раньше, хотя и знала, что мы уже находимся в Риге, говорит сам за себя. Представленный нам договор был, без сомнения, фиктивным, а настоящая сумма перешла из рук покупателя в руки госпожи С. либо по другому договору, либо просто по договоренности, наличными. Это выгодно для обеих сторон: она получает крупную сумму за дом, а он платит меньше налогов.
Именно этого мы и опасались, но не смогли помешать обману. Только если бы кто-то из нас жил в Риге на протяжении какого-то периода и сам вел переговоры с покупателями, мы получили бы сумму, соответствующую реальной стоимости дома. Но кто хотел оставить свой дом и жить в Риге?
Я боялась смотреть на брата. Я легче отношусь к денежным потерям и думала: хорошо, что вся эта история кончилась. Иосиф же принял результат очень тяжело. Лицо его меняло цвет с серого на белый. Глаза были потухшими.
Мы сели немного отдохнуть в парке, где когда-то играли детьми. В продолжение дня я намеревалась встретиться с Расмой; Иосиф сказал, что они собираются поехать на еврейское кладбище, попытаться найти могилы дедушки, бабушки и других родных.
Я подумала про себя, что после тяжелого переживания, перенесенного только что, ему не стоило бы взваливать на себя еще одно тяжелое переживание – посещение кладбища. Но я не хотела вмешиваться. Это все равно не помогло бы: я знала, что мой брат – человек четких планов, и если он что-то запланировал, то это должно быть выполнено.
Встреча с Расмой была очень сердечной. Я пригласила ее в ресторан, мы пообедали, она рассказала мне о бурных событиях, происходивших в Риге перед выходом Латвии из Советского Союза. Оказалось, что она была активной участницей движения сопротивления. Типография, где мы работали, прекратила свое существование: она была предложена к продаже в рамках приватизации государственных предприятий, но на нее не нашлось покупателя. Сохранился только цех выпуска книг для слепых: общество слепых купило его. Расма осталась без работы, но ее муж продолжает работать в этом цехе. Она время от времени получает заказы на перевод книги с английского, главным образом о животных. Платят за это мало, сказала она, но все же неплохо иметь какой-нибудь дополнительный заработок.
Мы как будто поменялись ролями: если когда-то я была бедна и брала у нее взаймы немножко денег, то теперь она была в трудном положении. Я рассказала ей, как дорожила ее помощью в те далекие дни: без этой помощи мои дети не раз остались бы голодными. Она очень взволновалась. Она никогда не думала, что три или пять рублей, которые она одалживала мне, были настолько важны для меня.
Хотя она была моложе меня на десять лет, выглядела она неважно. Жаловалась на проблемы с сердцем и другие недомогания. По ее словам, общественное здравоохранение в стране почти не функционирует. Единственные слова, которые она слышит от своего лечащего врача: «Что вы хотите, это возраст». Визит к частному врачу стоит много денег, даже за анализ крови нужно платить, и она не может себе это позволить.
Я подарила ей сто долларов. И в последующие годы я раз или два в год переводила ей деньги. Она пригласила меня к себе домой; я обещала, что постараюсь найти для этого время. Они с мужем жили далеко от центра, в специальном районе, отведенном для слепых и членов их семей.
Я вернулась в гостиницу. Служащая администрации остановила меня на пути к лифту и сказала:
– Вам беспрерывно звонят. Вот и сейчас тоже. Подойдите к телефону.
На линии была Зоя, перепуганная и плачущая.
– Где ты? Я все время тебя ищу!
– Что случилось, Зоя?
– Иосиф в больнице!
По ее словам, по дороге с кладбища к вокзалу Иосиф почувствовал боли. И все же они поехали на электричке на дачу, где снимали комнату, в надежде, что боли пройдут, когда он ляжет и отдохнет. Но боли усилились. Хозяйка дачи вызвала машину скорой помощи, и его немедленно увезли в больницу.
Названия больницы Зоя не знала. Выяснив, где он находится, мы с Адой взяли такси и поехали туда. Наш двоюродный брат Арон с женой тоже приехали туда.
Я не слишком испугалась, так как в Тель-Авиве мой брат не раз попадал в больницы и всегда выписывался через несколько дней. Правда, у меня были сомнения относительно уровня медицинской помощи в Риге, но я надеялась, что и на сей раз все обойдется.
Иосиф чувствовал себя лучше, сказал, что боли ослабли. Мы часок посидели и поехали в гостиницу отдохнуть после дня, насыщенного переживаниями. Иосиф дал мне номер своего банковского счета, чтобы причитающаяся ему сумма от продажи дома была переведена на этот счет. Я уладила дела с переводом денег, и мы с Адой решили, несмотря на случившееся, поехать на заказанную экскурсию. Нам сказали, что экскурсия заканчивается в пять часов пополудни; мы еще успеем после нее заехать в больницу и навестить Иосифа.
Экскурсия была приятна, стояла прекрасная погода, ландшафт действительно был живописен, а в заключение был устроен совместный обед. Пышная зелень успокаивающе действовала на наши натянутые нервы. Мы возвратились в Ригу усталые, но не могли отказаться от посещения больницы.
Мой брат был бледен и взволнован. Ему не разрешали вставать с кровати, даже в туалет. Сестер не было видно; у его кровати дежурила Зоя.
Я попросила заведующего отделением рассказать мне о состоянии брата. Заведующий обещал принять меня через четверть часа. Я вернулась в палату и нервно расхаживала по ней, не находя себе места. Иосиф спросил, почему я не сижу. Я сказала, что ожидаю беседы с врачом.
Когда меня позвали в его кабинет, я спросила:
– Считаете ли вы, что жизнь моего брата в опасности?
Он посмотрел на меня как на девочку, задающую глупые вопросы.
– Да, конечно, – ответил он. – Его сердце в очень плохом состоянии. Он уже ранее перенес несколько инфарктов, и теперь у него опять инфаркт. С таким сердцем я бы на его месте не разъезжал по свету, а оставался вблизи моего кардиолога.
Я вернулась в палату. Что я скажу Иосифу? В глазах его был немой вопрос.
