Георг Эберс - Император
Впоследствии, полный признательности, он писал своему зятю Сервиану о богатстве и трудолюбии александрийцев156. Он расхваливал в них то, что между ними никто не шатается праздно. Одни изготовляют стекло, другие — папирусы, третьи — полотно, и каждый из этих неутомимых людей, говорил он, занимается каким-нибудь ремеслом. Даже подагрики, хирагрики и слепцы ищут и находят здесь занятия. Однако же он называет александрийцев народом строптивым, беспорядочным, с острым и злым языком, который не щадил ни Вера, ни Антиноя. О евреях, христианах и почитателях Сераписа он говорит в этом письме, что они вместо олимпийских богов поклоняются только одному богу. Но, утверждая относительно христиан, что они чтут Сераписа, Адриан разумеет под этим то, что они держатся учения о продолжении жизни души после смерти.
Много хлопот доставил Адриану спор о том, в какой храм следует поместить новонайденного Аписа. Это священное животное с давних времен помещалось в храме бога Пта157, в Мемфисе. Но Александрия далеко опередила почтенный город пирамид, и здесь храм Сераписа в десять раз превосходил блеском и величиною мемфисский храм этого бога в области Сокари.
Александрийские египтяне, жившие в квартале Ракотида, который прилегал к Серапейскому, хотели иметь этого бога, жившего на земле в образе быка, у себя, а жители Мемфиса не желали отступиться от своего старинного права, и императору было нелегко привести этот глубоко волновавший умы спор к удовлетворительному решению.
Мемфис удержал своего Аписа, зато александрийский Серапейон был осыпан милостивыми дарами, какие обыкновенно доставались только храмам в городе пирамид.
В июне император смог наконец выехать.
Он пожелал пересечь провинцию пешком и верхом на лошади, а Сабина должна была отправиться на судне по наступлении нильского разлива.
Императрица охотно вернулась бы в Рим или Тибур, потому что Вер, вследствие решительного предписания врачей, с наступлением летней жары должен был оставить Александрию. Он уехал вместе со своей супругой как сын царствующей четы… но Адриан ни одним словом не сказал ему о возможности возведения его в сан наследника престола.
Необузданная страсть этого красавца и кутилы к наслаждениям не была сломлена его болезнью, и в Риме он продолжал пользоваться всеми удовольствиями жизни.
Медлительность Адриана часто беспокоила его, так как этот царственный сфинкс слишком часто давал в высшей степени неожиданные решения своим загадкам. Предсказанный претору мрачный конец причинял ему мало заботы; напротив того, это пророчество Бен-Иохая побуждало его пользоваться каждым часом здоровья, который еще посылала ему судьба.
XI
Бальбилла и ее компаньонка, Публий Бальбин и другие знатные римляне, софист Фаворин и большая свита придворных и слуг должны были сопровождать императрицу на корабле. Адриан отправился в свое путешествие сухим путем с маленькой свитой, к которой он присоединил великолепный охотничий поезд.
Прежде чем он добрался до Мемфиса, он убил в Ливийской пустыне несколько львов и много других хищных животных, причем снова нашел в Антиное лучшего товарища по охоте.
Хладнокровный в опасности, неутомимый ходок, довольный и услужливый во всяком положении, юноша казался своему повелителю спутником, как бы самими богами созданным для его радости.
Когда Адриан по целым часам и дням размышлял и молчал, Антиной не беспокоил его ни одним словом, но и в такие времена императору было необходимо присутствие любимца, потому что его делало счастливым само сознание, что Антиной находится подле него.
Антиной во время этого путешествия тоже чувствовал себя хорошо, ибо сознавал, что мог быть полезен своему высокочтимому государю и тем облегчить все еще угнетавшую его тяжесть совершенного им преступления. Он и без того любил больше мечтать, чем говорить, а движение на свежем воздухе предохраняло его от вялой апатии.
В Мемфисе Адриан задержался на целый месяц.
Ему пришлось вместе с Сабиной, корабль которой он нашел там, посетить лично храмы египетских богов и в облачениях фараонов выполнить разные церемонии.
Сабина часто думала, что умрет, когда, украшенная большим головным убором повелительниц Нильской долины, изображавшим коршуна, в длинных одеждах и обремененная золотыми украшениями, она должна была шествовать рядом с супругом в процессии через все залы, на кровли, и, наконец, в святилище храмов. И каким бессмысленным обрядностям приходилось подчиняться при этих круговых обходах, при каком множестве жертвоприношений нужно было присутствовать!
Возвращаясь домой после посещения храмов, она чувствовала крайнее изнеможение. Да и в самом деле, это было нешуточным делом подвергнуться таким бесконечным окуриваниям и окроплениям, выслушать так много гимнов и литаний, проходить такие большие пространства и, сидя на троне божества, когда тебя возвели в сан небожительницы, позволять украшать себя разнообразными коронами, убирать разными повязками и символами.
Супруг подавал ей хороший пример.
При этих церемониях он выставлял напоказ все строгое величие своей натуры и между египтянами вел себя, как египтянин. Но находил удовольствие в том, чтобы углубляться в мистическую мудрость жрецов, с которыми беседовал часто и долго.
Как в Мемфисе, так и в других наиболее значительных городах, расположенных гораздо южнее, императорской чете оказывались во всех главных храмах почести со стороны жрецов и проводились церемонии обоготворения.
Там, где Адриан жертвовал средства для расширения какого-нибудь святилища, он должен был собственноручно положить камень при закладке здания.
При всем том он находил время охотиться в пустыне, заниматься государственными делами и обозревать памятники прошлых времен, на которые стоило посмотреть. В Мемфисе замечательнее всего был Город мертвых с пирамидами, большим сфинксом, Серапейоном и могилами аписов.
Перед отъездом оттуда Адриан и его спутники обратились с вопросами к оракулу священного быка.
Поэтессе Бальбилле была предсказана самая счастливая будущность. Бык, которому она должна была, отвернувшись от него лицом, подать лепешку, остался доволен даром и лизнул ее руку своим мокрым языком.
Адриан оставался еще в неизвестности относительно пророчества жрецов Аписа, потому что оно было подано ему в запечатанном свитке, так же как и объяснение содержавшихся в нем знаков, причем ему было торжественно запрещено открывать свиток ранее истечения полугода.
Император встречался со своей супругой только в более значительных городах, так как он путешествовал сухим путем, а она — водным.
Суда почти всегда приходили к месту назначения раньше сухопутных путешественников, и когда наконец эти последние добирались туда, то каждый раз давались празднества по случаю приезда императора, на которых Сабина, правда, редко присутствовала. Тем усерднее Бальбилла старалась обрадовать путников в момент их прибытия дружескими сюрпризами.
Она чтила императора, и красота его любимца производила неотразимое впечатление на ее артистическую душу.
Смотреть на него было для нее наслаждением, его отсутствие огорчало ее, и, когда он возвращался, она первая приветствовала его.
Но он интересовался веселой девушкой не больше и не меньше, чем другими женщинами в свите Сабины, да и Бальбилла не желала от него ничего другого, кроме удовольствия смотреть на него и наслаждаться созерцанием его красоты.
Если бы он осмелился принять ее поклонение за любовь и предложить ей свою, поэтесса с негодованием указала бы ему должные границы. Однако же она не скрывала своего восхищения красотой вифинца.
Когда путники после долгого отсутствия появлялись снова, Антиной находил в занимаемой им каюте корабля цветы и отборные плоды, присланные ею, а также стихи, в которых она воспевала его.
Он складывал все это к другим вещам и обращал мало внимания на поэтессу, а она ничего не знала об этом равнодушии своего прекрасного идола, да и не заботилась о его чувствах.
До сих пор ей постоянно удавалось без труда держаться в границах приличий. Теперь бывали часы, когда она говорила себе самой, что, может быть, она позволяет себе их переступать.
Но какое ей было дело до мнения окружавших ее людей, какое дело до внутренней жизни вифинца, в котором ей нравилась только его прекрасная внешность?
Возможность возбудить в нем надежды, которые она никогда не могла и не желала осуществить, не пугала ее, так как не приходила ей даже в голову. Однако же она была недовольна собою, потому что один человек не одобрял ее поступков. Этот человек в ясных словах порицал ее намерение почтить красоту юноши цветами, и приговор этого одного значил для нее больше, нежели мнение всех других мужчин и женщин, вместе взятых.
