"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Джордж Маргарет

— О, я хотела сказать, что это замечательный… и смелый поступок! — не сдавалась Лаодика, несмотря на осуждение матери.

— Я надеюсь, ты не собираешься повторять этот поступок, — бросила Гекуба.

— Все может быть, если вы не откажетесь от плана выдать меня за фракийца! Матушка, я не хочу уезжать из Трои! Не отсылайте меня во Фракию!

— И правда, троянки всегда выходят замуж за троянцев, и наоборот, таков обычай, — вмешалась Креуса. — Даже Энея можно считать троянцем, их род близок нашему.

— Это верно. Дарданцы не считаются чужестранцами. Лаодика, может, тебе выбрать мужа из дарданцев?

— Дарданец, конечно, лучше фракийца, но он все равно не троянец.

— Не понимаю я ваше поколение! — пожала плечами Гекуба. — Я была моложе тебя, Лаодика, когда покинула Фригию, чтобы стать невестой Приама. Я не хныкала из-за тога, что приходится уезжать от отца с матерью. В чем дело? Даже мои сыновья, по-моему, не хотят жениться!

— Нам так весело живется здесь, в детских комнатах — я хочу сказать, покоях! — воскликнула Лаодика.

— Да, сестра! Не уезжай от нас! — подала голос малышка Филомена.

— Что мне с вами прикажете делать? — вздохнула Гекуба. — Хоть Гектор женился. Да вот теперь Парис… Елена, хоть ты скажи им. Ведь ты не увиливала от замужества, когда пришло время?

Я хотела сказать что-либо приятное для всех, но понятия не имела что. Ничего не оставалось, как сказать правду.

— Я тоже не хотела покидать родной город и поэтому — не только поэтому, конечно, но и поэтому тоже — из всех женихов выбрала того, кто меня не увезет из Спарты.

— Значит, не Париса! — заговорила Илона, и по ее тону я поняла, что она настроена враждебно — одной неясностью стало меньше.

— Нет. Это был не Парис. Я выбрала своего первого мужа. Второго мне послали боги…

— Давайте обсудим мое свадебное платье, — перебила Лаодика, указывая на стол с тканями. — Может, лучше начать с выбора платья, а не жениха…

И девушки, весело болтая, с явным облегчением принялись разматывать рулоны с материей. Гекуба подошла ко мне.

— А ты не хочешь высказать свое мнение? — спросила она.

— Лаодика будет хороша в любом наряде, поэтому ошибиться с выбором невозможно.

— Это пустая отговорка, — возразила Гекуба. — Ей нельзя носить красное, и коричневое тоже не идет.

Что бы я ни сказала, Гекуба отрицала или возражала. Это было невыносимо. Для чего же она позвала меня?

— Теперь, когда ты член нашей семьи, — заговорила Гекуба, — девочкам следует получше познакомиться с тобой. — Помолчав, она продолжила: — Запретный плод всегда более привлекателен. Лаодика восхищается тобой сверх меры. Это вредно для нее. Я не могу не принимать жену Париса, но я покривлю душой, если скажу, будто желаю, чтобы мои дочери походили на тебя.

— Честность — вот добродетель, — ответила я, не в состоянии скрыть обиду.

Я хотела прибавить: «Как и доброта. Иногда они вступают в противоречие друг с другом. Ради доброты я пожертвую честностью и не скажу, что думаю о тебе и твоем поведении».

— Мы понимаем друг друга, — кивнула Гекуба.

На самом деле мы, конечно, не понимали друг друга. Я не могла постичь подоплеки ее характера и поступков, а она, я чувствовала, ничего не знает и не хочет знать обо мне.

— Ты ведь беременна уже?

— Что значит «уже»?

— Я полагаю, это случилось еще в Спарте и стало одной из причин побега.

— Если б это случилось еще в Спарте, сейчас ты бы видела все своими глазами.

Эта женщина бесцеремонностью и высокомерием стала вызывать у меня отвращение.

— Жаль. Роди Парису сына, и он пожалеет, что бежал с тобой. — Она чопорно кивнула. — Уж я-то знаю.

— Ты очень плохо его знаешь. Если честно, не знаешь совсем.

— Это ты не знаешь его. Боги порой делают нас слепыми.

— Матушка! — позвала Лаодика, подбегая с рулоном бледно-желтой материи, который прижимала к груди. — Вот то, что надо! Теперь осталось только найти подходящего к этому платью жениха!

Приближалось время большой торговой ярмарки в Троянской долине. Незадолго до конца лета, пока не закрылся на зиму судоходный сезон, тысячи людей заполнили луга у подножия цитадели. Они прибыли из Вавилона, Тира, Сидона, Египта, Аравии и Эфиопии. Они выставили свои товары напоказ на потребу покупателей, и на короткое прекрасное время Троя стала столицей мира.

Хочешь нанять учителя аккадского языка? Без сомнения — в этом столпотворении нашелся бы знаток. Хочешь купить отрез материи столь легкой, что, подкинутая, она парит в воздухе? Пожалуйста. Хочешь лакомств из миндальной пасты? Сколько угодно. И с каждой сделки, которых каждый день заключалось множество, Приам получал пошлину. Его агенты были вездесущи, ни один купец не мог укрыться от них. Они платили легко, ибо лучшего места для ярмарки не найти. Здесь, на перекрестке Европы и Азии, Востока и Запада, Троя не имела равных.

Ближе к вечеру мы прогуливались с Парисом по ярмарке. Нас окружала какофония всевозможных языков, и я наслаждалась ею. Слушая незнакомую речь, я ощутила себя невидимкой и двигалась, словно призрак в подземном мире. На ярких платках и коврах были разложены соблазнительные диковины: крапчатый необработанный янтарь, душистая древесная кора, сушеные осьминоги, сырой ладан, редчайшие египетские черепахи.

Когда мы рассматривали детенышей леопардов, которых продавал купец из Нубии, я услышала греческую речь. И не просто греческую, а спартанский диалект: его мелодичность, понижения и повышения голоса рассыпались в воздухе, как специи на одеяле по соседству. Спартанский греческий! Я вцепилась в руку Париса и потащила его прочь от леопардов, следуя на звук голоса, как дитя на звук флейты.

— Спартанцы! — сказала я. — Где-то здесь спартанцы!

— Может, лучше не подходить к ним? А если ты очень хочешь, то закрой лицо.

Да, конечно. Я совсем забыла об этом — привыкла к свободе, живя среди троянцев.

Мы подошли к группе купцов. Их было трое. Самый старший и худой являлся, очевидно, главным. Он указывал, когда выкладывать новый товар, и вел переговоры. Я увидела горшки сушеных оливок, собранных у подножия Тайгетских гор, тамошнее лакомство, и замечательный мед с лугов по берегам Еврота. Нестерпимо захотелось отведать и того и другого. Были там и золотые серьги тонкой работы. Я, похоже, даже знала ремесленника, который мог их сделать.

Я попросила Париса купить немного меда. Чем меньше я буду говорить, тем лучше. Пока купец предлагал Парису горшки разного размера, я прислушалась к разговору двух других купцов — толстого и бородатого. Они говорили о том, что едва поспели на ярмарку, ибо не могли найти корабля: почти все греческие корабли забрали Менелай с Агамемноном. Простые купцы остались ни с чем.

— Да, сейчас во всей Греции не найдешь корабля, — говорил толстяк. — Я успел прихватить корабль, брошенный на острове неподалеку от Гития. А то б и его забрали.

— Забрали для чего? — спросил Парис.

Купцы посмотрели на нас раскрыв глаза.

— Как «для чего»? Агамемнон собирает большой флот. Он бросил клич по всей Греции, созывает вооруженных воинов. Каждая семья должна прислать для войска одного сына, причем самого сильного. Это тяжкое бремя. В семьях бросают жребий. Многие предпочли бы откупиться, лишь бы не отдавать сыновей.

— Но… для чего он собирает армию и флот?

— Да вы что, живете в пустыне и ничего не знаете? Сестру жены Агамемнона похитили троянцы. По крайней мере, так одни говорят. Другие говорят, что никто ее не похищал, сама сбежала. Но когда-то давно якобы дали какую-то клятву, связанную с этой женщиной. И теперь Агамемнон созывает всех греков, которые давали клятву, и остальных тоже. Он хочет наказать похитителей и вернуть женщину. — При этих словах купец рассмеялся. — Разве какая-нибудь женщина стоит того? Ни одна, уверяю вас. Но если она сбежит в такой город, как Троя, тогда найдется много охотников отправиться за ней — тут можно неплохо поживиться. Нам нужно расторговать все побыстрее и отправляться в обратный путь.