Луи Мари Энн Куперус - Ксеркс
Совет закончился: Ксеркс принял решение дать грекам морское сражение. Откровенно говоря, так он решил ещё до совета. Таков уж был взятый Ксерксом метод правления. Кстати, у него имелись и собственные идеи, как и у царицы Галикарнаса. И свои идеи эти он поведал Мардонию, пока блистающие великолепием цари, царица и флотоводцы большего и меньшего ранга, позвякивая почётными золотыми цепями и сверкая многочисленными браслетами, грузились в свои лодки после завершения совета.
— Мардоний, — промолвил Ксеркс, — в прошлом месяце нам не повезло возле Эвбеи. Моряки не выполнили свой долг. Наш флот обязан был разгромить малочисленных греков.
В ту же самую ночь Мардоний вышел с сухопутным войском к Пелопоннесу. Ему сообщили, что союзники-греки — аркадийцы, элийцы, коринфяне, сикионцы, эпидавряне, филасии, трезенцы и гермионяне — возводят поперёк Истма высокую стену. И строят её под руководством Клеомброта, брата Леонида.
Глава 35
Как только находившиеся у Саламина греки узнали о том, что Ксеркс решился на морское сражение, они впали в отчаяние. Вновь начались переговоры, на которые и без того была потрачена целая неделя. Большая часть союзников укоряла Эврибиада, проявившего, на их взгляд, непонятную опрометчивость и упрямо стоявшего возле Саламина с флотом, весьма уступавшим в числе персидской армаде. Ну а Фемистокл с его афинянами, эгинцы и мегаряне упорно придерживались того мнения, что спасти Грецию может лишь сражение у Саламина.
Однако прения успели надоесть Фемистоклу, особенно после того, как он понял, что противники его одерживают победу и будет принято решение уходить из вод Саламина. Оставив совет, он послал за Сикинном, наставником его собственных детей и доверенным помощником, и сказал:
— Бери лодку, гребцов и отправляйся к персидскому флоту!
— К мидянскому флоту, — поправил его педагог.
Требования патриотически окрашенного языкового пуризма заставляли греков называть персов мидянами, слившимися с ними в один народ.
Фемистокл пожал плечами:
— Приказываю тебе добраться до персидского флота и передать Ксерксу…
И Фемистокл прошептал на ухо учителю три длинных фразы.
— Запомнишь? — спросил он.
— Да, — заверил его учитель, — ибо послание это избавит Элладу от гибели. И послужит поражению мидян.
При слове «мидян» Фемистокл снова пожал плечами. И учитель отбыл в лодке с двумя гребцами, отправившись как бы на прогулку. Море было спокойно. В волнах резвились дельфины, небо сияло ослепительной, истинно летней голубизной. Лодка обогнула мыс Киносура, Собачий Хвост. Берег, камни возле него и скалы за островом Пситаллия тонули в дымке. В ней скрывался и персидский флот во всей его колоссальной мощи. Судно стояло рядом с судном. Паруса были убраны. Длинные вёсла прятались внутри корпусов. Мачтовые канаты темнели на фоне глубокой, трепетной голубизны южного моря.
Наставник замахал белым платком.
Мидяне его заметили. И лодка педагога продолжила свой путь. Учителю уже не казалось странным, что в компании двух гребцов он приближается к ужасной мидийской армаде.
Приложив ладони рупором ко рту, он прокричал, что должен переговорить с Царём Царей и передать ему послание предводителя афинского флота. Ему разрешили приблизиться к ближайшему кораблю и без промедления представили пред очи Ксеркса. Впрочем, Царь Царей относился к подобным вестникам с опаской и принимал их, лишь окружив себя кольцом Бессмертных.
Стоя между стражами, учитель заговорил:
— Царь Царей! Фемистокл хочет добра твоему величеству. Он желает победы тебе. Он надеется, что флот союзников погибнет. Сейчас греки в отчаянии, вызванном приближением твоего флота, неумолимого, словно сама судьба, и они обсуждают, сражаться им или же немедленно бежать из вод Саламина.
— Из этого вот узкого пролива? — уточнил Ксеркс, показав пальцем.
— Именно, твоё мидянское величество! Нападай немедленно, завтра же утром. И ты одержишь незабываемую победу над союзниками, вздорящими друг с другом и готовыми затеять усобицу.
Сикинн отправился назад, размышляя над тем, сколь удивительно многозначительным может оказаться единственное слово, произнесённое в присутствии высшей силы. Одновременно он следил за весёлой игрой дельфинов, провожавших лодку. А ещё он думал о награде, которую обещал ему Фемистокл в том случае, если псевдопредательство его увенчается успехом, — о внушительной сумме денег и, быть может, гражданстве в Феспии, когда война окончится.
Учитель считал себя оратором, философом и добрым гражданином.
Глава 36
Настала ночь. Персы высадились с кораблей на Пситаллию, островок, расположенный между материком и Саламином. На небе сияли звёзды. Очертания берегов, мысов, скал и камней сливались друг с другом в удивительней гармонии, образуя некое подобие причудливого кубка из тёмного лазурита и аметиста, выточенного искусным гигантом, собравшимся выпить всё море, плескавшееся у берегов.
Умелые гребцы без плеска опустили вёсла в воду, и восточное крыло персидского флота вышло из Пирея и за островом Пситаллия направилось к мысу Киносура. Серебряные ручейки воды стекали по лопастям, вздымавшимся в ровном, почти лидийском ритме, хотя музыкальные лады и не имеют ничего общего с войной. Произнесённые шёпотом команды тонули в молчании. Наконец сей военно-морской манёвр был завершён, и Саламинский пролив оказался перекрытым с востока. Остальные персидские суда, буквально прижимаясь друг к другу в тесном строю, прошли вдоль берега, стараясь по возможности оставаться незамеченными греческими кораблями, лежавшими на якоре прямо по курсу. Персидские суда скользили по воде с удивительной лёгкостью и быстротой, как нечто сотканное из музыки и ритма, рождённое ночью, тишиной и красотой сине-фиолетовых морских просторов, лежавших посреди аметистовых, освещённых звёздами, тающих во тьме скал и рифов.
Небольшой греческий флот, по-прежнему надеявшийся бежать ранним утром, оказался охваченным двумя огромными крылами персидской армады.
Фемистокл с борта своего корабля вглядывался в хрустальный покой синей ночи и пытался понять, что же именно принесла его хитроумная провокация. Он улыбался.
Глава 37
Когда небо чуть посерело, старшие и младшие флотоводцы греческого флота вновь собрались для переговоров на берегу Саламина. Фемистокл улыбался; он знал, что происшедшее ночью начисто исключает возможность бегства, и позволил своим противникам, считавшим иначе, потешиться этой иллюзией. И вдруг его окликнул некто, появившийся в двери помещения, где шёл военный совет:
— Фемистокл!
Оглядевшись, флотоводец увидел перед собой Аристида, сына Лисимаха, афинянина, которого сограждане голосованием изгнали из города, подвергнув остракизму. Аристид прибыл с Эгины.
— Чего ты хочешь? — спросил Фемистокл высокомерным тоном.
— Поговорить с тобой наедине.
Фемистокл вышел вместе с ним из зала собрания.
— Ты ненавидишь меня, — проговорил Аристид.
— Да, — согласился Фемистокл, — ненавижу. Ты изгнан, но все по-прежнему хвалят тебя.
— Предлагаю забыть о тех чувствах, которые мы испытываем друг к другу, — промолвил Аристид. — Сейчас не время и не место для того, чтобы сводить личные счёты. Тяжкая судьба угрожает Афинам. Пелопоннесцы собрались бежать.
— Знаю, — сказал Фемистокл.
— Они не смогут этого совершить. Персидский флот окружил нас. Я только что приплыл сюда на корабле с Эгины и видел мидян своими глазами. Эврибиад и его коринфяне при всём желании не в силах уйти отсюда. Вернись в зал совета и поведай об этом всем. Я, изгнанник, не вправе этого сделать.
— Я предвидел полученную от тебя новость.
— Ты предвидел её?
— Да. Персы приняли предложенный мною совет. Я пошёл на кажущуюся измену, чтобы убедить союзников сражаться. Ты видел то, что я хотел увидеть: персидский флот окружил нас. Сообщи свою новость совету. Изгнанник не в состоянии доставить лучшей вести. Если такое объявлю я сам, они решат, что слышат ложь. Иди! Если тебе повезёт — отлично. Если не повезёт, ничего не изменится. Ведь мы окружены и бежать не можем.
Аристид вступил в палату совета. Он сказал:
— Афиняне! Я видел собственными глазами…
Флотоводцев по-прежнему терзали сомнения. Но с острова Тенос пришла триера под командой Панаита. Он подтвердил слова Аристида.
Думать далее о бегстве стало уже бесполезно. Навархи собрали своих людей, Фемистокл произнёс перед своими афинянами длинную речь. А потом бойцы разошлись по кораблям. Греческий флот — три сотни парусов — поднял якоря.
Встало солнце и деревянная стена сдвинулась с места. Женщины и дети, стоя на берегу гавани, махали платками, провожая защитников земли эллинских богов.
