Валентин Азерников - Долгорукова
— Вызвать всех медикусов придворного ведомства, мобилизовать дворцовых служителей, полковой персонал... — и обратился к Константину Николаевичу, глухо молвил: — Достали и здесь, проклятье.
— Беспечность, разгильдяйство, а может, и измена, — отозвался тот.
Через четверть часа возле кабинета императора топтались придворные — обер-церемониймейстер, дежурный генерал-адъютант, обер-шталмейстер и другие. Они переговаривались шёпотом и ждали распоряжений. Слух о взрыве в подвале Зимнего дворца, о многочисленных жертвах распространялся с непривычной быстротой. Батальон Преображенского полка оцепил дворец, у всех входов стояли усиленные патрули.
К испуганным придворным вышел генерал-адъютант Рылеев и объявил:
— Господа, его величество повелел через меня передать вам, что в настоящее время не испытывает в вас нужды. Если понадобитесь, получите извещение.
— Бесполезные люди, — подытожил Константин Николаевич. — Приживалы...
Спустя час Александру доложили печальный итог: одиннадцать солдат полегли на месте, ранено было 56 человек, из коих пятеро тяжело. Инженеры обследуют место взрыва вместе со срочно вызванными специалистами взрывного дела, сапёрами и минёрами. Там всё снесено, от большой русской печи осталась лишь груда кирпича. По-видимому, мина находилась либо на печи, либо в полу.
Александр сам обошёл жёлтую и малиновую комнаты в сопровождении Рылеева и Константина Николаевича.
— На этой — жёлтой — стоял крест, помнишь?
На полу валялись осколки стекла и разбитые тарелки вперемежку с разноцветными обёртками конфет, которые вылетели из продухи воздушного отопления.
Александр указал на стену, разделявшую жёлтую и малиновую комнаты. По ней змеились трещины.
— Мерзавцы, — бормотал он, — мерзавцы. Ну что они хотят от меня?
— Смерти твоей хотят, вот что, — хмуро ответствовал брат. — Ты смягчал им приговоры. Напрасно. Бешеных собак принято уничтожать.
Вошли в малиновую. Там приподнялись паркетины, в остальном же всё было в целости.
Константин Николаевич с его аналитическим умом заметил:
— Теперь ясно, что означал крест на плане: они знали, что твоё семейство во главе с тобой в определённый час обедает в жёлтой комнате, вот и метили в неё. Заряд, видно, оказался слаб, а перекрытия капитальны.
Следствие велось быстро, и уже на следующее утро Александру доложили: в столярной взорвано два пуда динамита. Подозрение пало на столяра Батышкова, опрошены все, кто жил вместе с ним, знающие мастеровые, надзиратели. Сам Батышков исчез, ведутся поиски. Есть подозрение, что он жил по подложному виду, на самом же деле он вовсе не Батышков.
— Но как он мог пронести два пуда динамита, куда смотрела охрана, все эти надзиратели! — гневался Александр. Он приказал уволить всех тех, кто повинен в беспечности и разгильдяйстве.
Спустя два дня ему принесли прокламацию «Народной воли». Она была по обыкновению демагогична и лицемерна:
«С глубоким прискорбием смотрим мы на погибель несчастных солдат царского караула, этих подневольных хранителей венчанного злодея. Но пока армия будет оплотом царского произвола, пока она не поймёт, что в интересах родины её священный долг стать за народ, против царя, такие столкновения неизбежны».
Лорис-Меликов, принёсший ему эту прокламацию, имел вид несколько смущённый. Александр сказал ему:
— Твои виноваты — не обнаружили злодейское гнездо. Но и дворцовые тож. Они, пожалуй, виновны более: беспечность, разгильдяйство, лихоимство, подкупность... Прогнать всех!
— Личность злодея установлена. Его подлинная фамилия Халтурин, из крестьян. На поиски и опознание его направлены все наличные силы полиции.
— Что толку, — хмуро бросил Александр. — Мёртвых не вернуть. Можно заделать трещины, но другие трещины — в душе — не заделаешь.
— Вся Россия негодует, гневается, готова растерзать террористов.
— Знаю, читал, докладывают. В том-то и дикость: жалкая кучка негодяев и убийц сотрясает всю империю.
— Мы их найдём и покараем.
— Ну-ну, — саркастически бросил Александр.
Хоронили убитых солдат. Везли одиннадцать гробов.
Во главе процессии шёл император с поднятой головой.
Глава восемнадцатая
СО СВЯТЫМИ УПОКОЙ
...Мне хочется бежать людей. Я чувствую,
что правительственное дело идёт ошибочной
колеёй, идёт под знаменем идей,
утративших значение и силу, идёт не к
лучшему, а к кризису, которого исход неизвестен.
Но я сам часть этого правительства. На меня
ложится нравственная ответственность.
Я принимаю на себя ношу солидарности с
людьми, коих мнений не разделяю, коих пути —
не мои пути, коих цели — не мои цели.
Для чего же я с ними?
Озираюсь, думаю, соображаю и остаюсь...
Я ещё должен оставаться.
Валуев — из Дневника— Что это? — прошелестела Мария Александровна, когда пол в её опочивальне заходил ходуном.
Дежурная сестра милосердия и фрейлина, безотлучно находившаяся при ней, испуганно вздрогнули. Они не успели ответить, как свет в опочивальне померк.
Императрица погрузилась в забытье, и паника во дворце обошла её стороной. Она так и не узнала про взрыв, ей было не до того. Припадки удушья погружали её в беспамятство. Грудная жаба жестоко терзала её. Порою ей слышались голоса близких и губы беззвучно слагали их имена. Саша... Вова... Серёжа... Маша...
Никто не отзывался. По большей части никого из них не было рядом. Нет, их нельзя было обвинить в бесчувствии. Удручало сознание собственной беспомощности: мать была обречена.
Никто из них до конца не мог смириться с надвигающимся полновластием Долгоруковой, с тем, что она уже заняла место их матери, императрицы. Они опасались и ждали неизбежного финала: полного торжества отцовой пассии.
Про себя они называли её только так: пассия. Слово было ядовито, в нём звучало что-то змеиное, извивающее, жалящее. Подрастали и трое детей Долгоруковой — отец уделял им всё больше внимания, как обычно любимцам-младшеньким. Он непременно узаконит их, и что будет тогда?
Вот эта возникшая и всё более обострявшаяся неловкость меж Александром и старшими детьми — законными, полноправными — удручала. Можно было, разумеется, делать вид, что ничего не происходит, что ничего не поколеблено. Но нет: атмосфера во дворце становилась всё тревожней, да и в других дворцах тоже.
Напряжённость нагнеталась слухами. Кроме явленных покушений были покушения, рождённые молвой, слухами. Они разрастались и множились. Сон разума рождал чудовищ. Французский дипломат Мельхиор де Вогюэ писал тогда: «Пережившие эти дни могут засвидетельствовать, что нет слов для описания ужаса и растерянности всех слоёв общества. Говорили, что девятнадцатого февраля в годовщину отмены крепостного права будут совершены взрывы в разных частях Петербурга, называли и улицы, где эти взрывы произойдут; многие семьи меняли квартиры; другие уезжали из города. Полиция, сознавая свою беспомощность, теряла голову; государственный аппарат действовал лишь рефлекторно. Общество чувствовало это, жаждало перестройки власти по-новому и надеялось на спасителя».
Спасителем виделся Лорис-Меликов. Он действовал разумно и решительно. После взрыва в Зимнем дворце, повергшем в оцепенение и власти и общество, наступило некоторое затишье. Лорис уверял императора, что нити заговора вот-вот будут у него в руках. Он всё тесней сходился с Катей Долгоруковой, понимая, что недалёк тот час, когда она станет почти что всевластной. Он был умён и прозорлив и видел, что после всех событий воля Александра слабеет, что временами государь начинает тяготиться своей властью, верней, своим всевластием. Самодержавность мало-помалу становилась анахронизмом — Россия была единственным островом среди европейских парламентарных монархией.
Нужен был громоотвод, способный на время заземлить разряды преступных сообществ. Разговоры о конституции, пугавшие окружение царя, становились всё предметней. Конституция могла стать громоотводом. К этой мысли начинал склоняться и Александр. Но воля его была уже подорвана предшествовавшими событиями, она была расшатана и колебания её становились всё ощутимей.
Меж тем Катины союзники из таинственного стана ТАСЛ с известной регулярностью извещали её, «мадам», о своих якобы решительных и успешных акциях. Они уверяли, что захватили многих террористов, в том числе двух главарей. «Должен подчеркнуть, мадам, — писал ей великий лигер, — что четвёртая часть наших агентов внедрена в среду революционеров... наша лига располагает почти двумястами деятельных людей, активно способствующих обезоруживанию социалистов».
