Михаил Казовский - Топот бронзового коня
Он ответил прямо:
- Нет, чего бояться? Просто я не монофисит.
- Значит, ортодокс.
- Если вам угодно. Но скорее разделяю ваш первый тезис: все мы православные, и нюансы веры не должны нас разъединять. - Помолчал и добавил: - Больше того скажу: все мы христиане и на этой почве не имеем права не объединиться с римским епископом. Римский епископ нам отец. И когда-нибудь станет нашим единым Папой. Папой всех - христиан бывшей и будущей Римской империи - от Индийского океана на востоке до Столбов Геркулеса на западе.
Хмыкнув, собеседница подпустила шпильку:
- О, да вы, сударь, фантазёр!
- Вы считаете?
- Прежней империи больше нет. И, боюсь, никогда не будет.
- Будет, будет, - он взмахнул сжатым кулаком. - Просто должен явиться новый император, сильный, волевой, истинный помазанник Божий.
Ни основе христианства, на основе единой Церкви он сплотит все народы Рима.
- Где же этот сверхчеловек?
- Рано или поздно возникнет.
Вместе вышли из книжной лавки. Юноша сказал:
- Я вот вам представился, не хотите представиться и вы?
- Почему бы нет? С вашего позволения - Феодора.
- О, у вас соответствующее имя - «Богом данная». Что за свиток приобрели?
- Это сочинение Гайна, тоже александрийца - очень интересный теософ. Не читали?
- Отчего же, знаком. Больно агрессивен.
- Да уж, чересчур. Мой учитель Севир мне ближе.
- Значит, вы из Александрии…
- Не совсем… - Девушка помедлила. - Родом из Антиохии сирийской. Мой отец - с Крита, мама - из Антиохии. А когда мне было около пяти лет от роду, вместе с родителями и сёстрами перебрались в Византий.
- Кто же ваш отец?
Феодора потупилась. Посмотрела на него как-то нерешительно:
А смеяться не станете?
- Отчего я должен смеяться?
- Люди мы не знатные, не аристократы…
- Да и я родом из дакийской деревни.
- Честно?
- Честно.
Вдохновившись подобным откровением, новая знакомая сообщила:
- Папа был смотрителем зверинца при ипподроме.
Пётр оценил:
- Неплохая должность.
- И довольно хлебная. Не такая, правда, как, допустим, у возничего на бегах, но мы жили сытно. К сожалению, длилось это мало.
- Почему?
- Папа простудился и умер. Мать сошлась с папиным помощником - думала, ему отдадут отцовское место. Но смотрителем сделали другого. Новый мамин муж оказался пьяницей, а когда напивался, бил её и нас - трёх девчонок. Старшей было девять, младшей - пять, а мне - семь.
Юноша спросил:
- А потом?
Но она, явно пожалев, что ударилась в воспоминания, не хотела продолжать свой рассказ; рассмеявшись и тряхнув головой, отчего из-под накидки выбилась каштановая длинная прядь, отшутилась:
- А потом - суп с котом! Главное, что меня наставили на путь истинный, я училась у владыки Севира и теперь продолжаю образование. А затем, возможно, уйду в монастырь.
- В монастырь? Зачем?
- Чтобы отмолить все грехи.
- Чьи, свои?
- И свои, и чужие.
Он пробормотал:
- Я вам не позволю постричься.
Феодора удивлённо подняла брови:
- Не позволите? Это как понять?
Проглотив комок, Пётр произнёс:
- Я женюсь на вас.
Искры так и брызнули у неё из глаз:
- Женитесь? Забавно. Вы совсем же меня не знаете.
- Ну, ещё узнаю. Я не говорю, что сделаю это завтра. В принципе - женюсь.
- Хорошо, посмотрим.
Вместе они дошли до храма Пантократора на Платее, говоря о каких-то пустяках - птичках, солнышке, предстоящих бегах на ипподроме, кулинарных вкусах. Девушка сказала, что любит сладкое, но старается есть его поменьше, чтобы не толстеть.
- - Разве вы склонны к полноте? - с недоверием спросил Пётр.
- Вероятно, да, потому что мама с годами располнела и сестру Комито не причислишь к худышкам. Л какое ваше самое любимое блюдо?
- Право же, не знаю. Я к еде вообще равнодушен. Впрочем, и к напиткам. Потребляю необходимый минимум, чтобы не терять сил.
Посмотрела на него с нескрываемым интересом:
- Вы какой-то уникум!
- Разве счастье в пище? Мимолётное удовольствие и естественная потребность. - Он вздохнул, вроде поясняя, что естественные потребности его тяготят.
- В чём же счастье, по-вашему?
Сын Савватия ответил не сразу, шёл, задумавшись. Та спросила:
- Может быть, в любви?
- Ив любви, конечно, - согласился Пётр. - Но любовь - я имею в виду любовь мужчины и женщины - только доля счастья. Как любовь к ближнему своему вообще, к человечеству, к Богу… Главное - исполнение того, что задумал. Если мечты сбываются - это счастье.
- И о чём же вы мечтаете, милый друг? - Феодора посмотрела чуть насмешливо.
Чувствуя иронию, молодой человек ответил обтекаемо:
- О-о, о многом! О хорошем положении в обществе, состоянии, долгой жизни и красивой, умной, работящей супруге.
- Всё достаточно реально.
- В том числе и супруга?
- Разумеется.
- Значит, вы согласны?
- Я? На что?
- Выйти за меня.
Улыбнувшись, девушка показала свой кривой тёмный зуб:
- Говорю же: посмотрим! - И у храма Пантократора вдруг остановила его: - Дальше не провожайте, попрощаемся тут.
- Вы за что-нибудь обиделись на меня?
- Нет, нисколько.
- Отчего же тогда бросаете?
- Оттого, что хорошего понемножку. Первое свидание слишком затянулось.
- Что же в том плохого?
- Надо всё обдумать как следует. Я пока не готова к продолжению наших отношений.
- Будь по-вашему, но скажите только: где и как я могу вас опять увидеть?
- Приходите в субботу к Царскому портику. К четырём часам пополудни. Постараюсь быть.
- Постарайтесь, пожалуйста. Окажите милость.
Он глядел ей вслед, а она, перед тем как скрыться за углом храма, быстро обернулась и, увидев, что Пётр продолжает смотреть, помахала ему ладонью. И пропала, словно облачко в небе.
- Феодора… - прошептал помощник комита экскувитов зачарованно. - Кто ты, Феодора? Ангел или дьявол? Вот что непонятно!
3
Но в назначенный срок новая знакомая Петра не пришла. Ни в субботу, ни в воскресенье. Он теперь посещал Царский портик ежедневно, а потом повторял их маршрут по улицам Артополии, Филадельфии и Месе, поворачивал направо к Вигле, проходил под акведуком, приближался к храму Пантократора и заканчивал путь у Платейских ворот. Не спеша возвращался к себе на улицу Мирилеи. Размышлял: «Вероятно, всё-таки я её чем-то напугал. Видимо, своим заявлением о женитьбе. Ведь она собиралась в монастырь и, почувствовав с моей стороны угрозу этим планам, побоялась откликнуться на мои вспыхнувшие чувства… Или заболела? Всякое случается. Знал бы адрес - хоть записку послал бы с мальчиком. Вот ведь как нелепо сложилось! Не везёт мне с девками!»
И когда уже последняя надежда иссякла, неожиданно явился караульный гвардеец и доложил:
- Ваша милость, там, внизу, около дворцовых порот, объявился мальчик, говорит, у него записка для Петра Савватия, что по ведомству комита экскувитов. Не для вас ли?
Молодой человек напрягся:
- От кого записка?
- Не могу знать.
- Хорошо, проводите его ко мне.
Мальчик был одет по-бедняцки, в грубые порты, грязную рубаху и сандалии на деревянной подошве; судя по шедшему от него запаху, пацанёнок не мылся много дней. Поклонившись, пролепетал:
- Честь имею… записка… аккурат для кира Петра…
- Это я. От кого записка?
- От одной госпожи… там, на Царском портике… Говорит - отнесёшь записку, принесёшь ответ - дам тебе десяток медных нуммий. Я и согласился.
- Молодец, что принёс. Ну, давай, давай.
Развернул трубочку папируса и прочёл по-гречески: «Милостивый сударь! Я надеюсь, что Вы извините моё отсутствие в обусловленном месте в тот назначенный нами час: накануне скоропостижно умерла моя мать, и прискорбные похоронные хлопоты не позволили мне думать о свидании. Но теперь прошло сорок дней, мать уже в раю (свято верю в это), и решила послать Вам весточку о себе. Если Вы, не против вновь со мной увидеться, приходите сегодня к четырём часам, к тем же книжным лавкам. О своём со гласии или несогласии сообщите с мальчиком. Не держите зла! Расположенная к Вам Феодора».
