Йозеф Томан - Калигула или После нас хоть потоп
Все это для императора, потому что, во всю жизнь не нашедши красоты в людях, он окружает себя красотой греческих статуй, стихами и молодостью.
Целыми часами он может любоваться работой Праксителя, целыми днями наслаждаться стихами греческих поэтов.
Солнце пронизывает бронзовые кудри юноши, стих запечатлевается на его губах, формой напоминающих полумесяц. Глаза старика жадно уставились На этот живой серпик. Руки зябко натягивают плащ.
Лютнист знает этот взгляд. Он понимает: император лечит свою старость постоянным общением с молодостью и свежестью. Император всеми силами оттягивает приход Таната, бога ночи. Он полагает, что таким образом продлевает свою жизнь. Он уверен в этом.
Рука лютниста дрожит все сильнее – вдруг палец скользнет по струне и фальшивый звук нарушит гармонию. Ох! Голова ведь одна у человека.
Юноша нараспев читает элегию Архилоха:
Жарко моляся средь волн густокудрого моря седого
О возвращенье домой…[20]
Проклятье! Палец сорвался, струна всхлипнула, юноша запутался и все повторяет слово: "… жарко… жарко…"
Лютнист в отчаянии попытался схватить лад, попытался сохранить свою голову, но император поднял руку.
"Горе мне, прощай, жизнь, прощайте, дети!" – Лютнист поднял на властелина испуганные глаза. Тиберий на него не посмотрел и жестом руки приказал убраться. Император смотрит на губы юноши, их форма возбуждает его.
– Повторяй: жарко… – велит он.
– Жарко, жарко…
Старик рванул юношу к себе. Желтыми зубами впился в его рот.
Выступившая кровь привела старика в неистовство. Он сорвал тунику с полудетского тела.
– Снять!
В это время в саду у лестницы, ведущей на террасу, воин-германец остановил молодого человека в золотом панцире с чеканным изображением колесницы Гелиоса.
– Стой! Прохода нет, господин!
– Ты что, не знаешь, кто я?
– Вход наверх запрещен всем.
Молодой человек побледнел от гнева.
– Я наследник императора, грубиян!
– Я знаю. Но наверх нельзя!
– Пусти, дурак!
Гай Цезарь, по прозванию Калигула[21], внучатый племянник императора, изо всех сил оттолкнул великана германца и взбежал по лестнице. Стражник не пытался его преследовать.
Запыхавшись, Калигула влетел на верхнюю террасу и увидел: старик сжимает в объятиях юношу и жадно его целует. Услышав шаги, он оглянулся и, заметив Калигулу, побагровел от гнева. Он резко оттолкнул мальчика, и тот сильно ударился о мраморные перила террасы. Подобную сцену Калигула видел не впервые.
– Опять? – бесстыдно усмехнулся он.
– Что? – прохрипел император.
Калигула испугался. Трусливо втянул голову в плечи, потом выпрямился и поднял в приветствии правую руку:
– Ave Caesar!
В налитых кровью глазах Тиберия светилось бешенство, сверкала злоба.
Его взгляд скользнул по лицу внука. Синеватая бледность молодого лица выдавала сластолюбца и развратника. Не правильный череп, шея, обросшая торчащими как щетина волосами, тонкие голени и огромные ступни. Урод.
Движением руки старик отослал юношу. Голос старика пронизывал до костей.
– Так ты шпионишь за мной?
Гай Цезарь сделал виноватое лицо, он молил о прощении. Усмешка искривила окровавленный рот императора.
– Ты-то хуже! Потому что ты моложе меня больше чем на полстолетия. В твоем возрасте я покорял армян, ретов и винделиков. Моя жизнь была сплошным самоотречением. А ты? Ты уже теперь погряз в пороках.
Старик задохнулся. Он взял с малахитового столика кубок с вином и отпил.
Гай скрыл ухмылку. Он был в более выгодном положении, застав Тиберия врасплох. Император продолжал говорить, и голос его становился все суровее:
– Я имею право делать то, что мне нравится, даже если это не нравится другим. – И гневно закончил:
– И тебе, юнец, нечего мне возразить.
Повелительный жест – внук поклонился и вышел.
Тиберий медленно поднялся, опираясь на эбеновую палку, и вошел во дворец. Сбросил плащ. Остановился в библиотеке, вынул первый попавшийся свиток – это был Солон, наугад прочел: "Избегай наслаждений, они порождают тоску". Тиберий нахмурился, нервно отбросил Солона и попытался во второй раз: Феогнид. Закрыв глаза, отметил строку. Прочитал:
"Что прекраснее всего? – Гармония".
"Что сильнее всего? – Мысль".
"Что лучше всего? – Блаженство".
Тиберий отложил свиток и прошел в кабинет. Все здесь было просто: черный мрамор на стенах, против стола императора белый бюст Эсхила на круглой черной подставке, большое окно затянуто прозрачной серебристой материей, серые драпировки из тяжелой, расшитой белыми квадратами ткани. У окна – фиговое деревце в кадке. В саду за окном – прекрасная пиния.
Император сел и погрузился в мысли. "Что лучше всего? – Блаженство";
Он вспомнил о своем детстве, детстве заброшенного ребенка, которого Ливия родила до брака с императором Октавианом Августом. Тот из милости терпел мальчика в своем доме, его везде и всегда затирали, всюду он был один, всеми презираем. Врожденная гордость Клавдиев в нем безмерно страдала. Еще и по сей день терпкой горечью отдают эти воспоминания.
Под влиянием Мецената Август окружил себя поэтами, он хотел от них славы и восхвалений. Склонность же пасынка Тиберия к искусствам и философии его отнюдь не приводила в восторг. Из Тиберия он сделал солдата, который как раз и был ему нужен. Тридцать лет назад Тиберий провел легионы Августа от Дуная до Эльбы, покорил паннонских мятежников, а с Марободом, царем маркоманов, заключил выгодный для Рима мир. Август, величие которого благодаря военным успехам Тиберия возрастало, в конце концов смягчился. Он усыновил Тиберия и воздал ему высочайшие почести, ибо его триумф был также и триумфом Августа. Он позволил ему жениться на Випсании, которую Тиберий любил. Это был единственный солнечный миг в его жизни. К сожалению, краткий. Быть может, божественный Август завидовал его маленькому счастью оттого, что сам всю жизнь был под каблуком у Ливии, которая, укрывшись за его спиной, правила миром? Отчим неожиданно приказал ему развестись с Випсанией и взять в жены его внучку Юлию, девку, которая была готова распутничать с первым встречным. Ливия одобрила это. Он вынужден был повиноваться.
Да, быть зятем божественного Августа! И как весь Рим завидовал ему, и как весь Рим над ним потешался! Знать ненавидела нелюбимого Тиберия и не скрывала этого. С того дня поистине полынной горечью наполнилась жизнь Тиберия. В сердце его поселилась ненависть ко всем и ко всему. Жизнелюбие Августа было отвратительно Тиберию – гордому потомку Клавдиев. В гневе он удалился на Родос, где восемь лет томился тоской по Вечному городу. Тем временем Август сам сослал жену Тиберия Юлию за прелюбодеяния на остров.
Но и после того Тиберий долго еще вымаливал позволения возвратиться, прежде чем оно было даровано Августом. Он вернулся в Рим, но здесь глаза его яркий, солнечный день воспринимали как коварный сумрак, люди напоминали скользких пресмыкающихся.
А между тем его мать Ливия с помощью отравительницы Локусты безжалостно устраняла всех родственников, которые могли притязать на императорскую тогу. Она расчищала своему сыну Тиберию дорогу к трону.
Август умер. Тиберий попытался было уклониться от власти. Ему хотелось вести жизнь частного лица, изучать греческих философов, писать. Ливия, однако, настояла. И опять он вынужден был покориться.
Он стал хозяином огромной империи. Он любил Рим и ненавидел римлян.
Ненависть за ненависть. Теперь власть была в его руках…
Император поднял глаза. В окне виднелась пиния.
Смолоду выучился он всегда смотреть вверх: на серебряные орлы[22] легионов, которые вел в бой, на солнечный лик Юпитера Капитолийского во время триумфа, на личико маленького Друза, сына Випсании, когда, по старому обычаю, он поднял новорожденного вверх, признавая его своим ребенком. Противники в сенате научили его смотреть под ноги, на дорогу, где они умышленно расставляли разного рода ловушки и препятствия.
Август существенно урезал власть сената, и сенат мечтал об одном: после смерти императора вернуть свою былую мощь. Но Тиберий сдаваться не собирался. И вот между сенатом и Тиберием разгорелся бой не на жизнь, а на смерть и тянется уже двадцать три года. Открывались заговоры против императора. Он защищался. Закон об оскорблении величества снес не одну сенаторскую голову. В этой борьбе император победил, потому что у него был прекрасный помощник – префект преторианских когорт Сеян. На двенадцатом году правления при незыблемом мире в империи и непрерывной войне с сенатской оппозицией он с несколькими друзьями переселился из Рима на остров Капри. Почему он покинул любимый Рим? Ему опротивели не только римские аристократы, жаждущие власти и золота, но и плебеи, которые ненавидели его за то, что он лишил их дорогостоящих гладиаторских игр. Он сделал это еще и потому, что Рим угрожал его жизни. Издалека он держал власть твердой рукой. Решение, достойное мудрости Соломона.
