Константин Федин - Костер
Матвей никогда бы не ответил, почему само собой так вышло, что он убавил, а потом сразу прибавил шагу и что в ту же секунду тот, старший, который прихрамывал, сильней заковылял ему навстречу, взмахнул руками, и он ясно услышал тонкий отцовский голос:
— Матвейка-а!
Он бросился к отцу беглым шагом, но, увидав, что тот тоже побежал, крикнул: «Не беги!» — и сам утишил бег свой, одернулся, хотел еще что-то сделать, чтобы все было достойно, но ничего не поспел.
Отец обнял Матвея, задев и сбросив наземь с головы его кепку, и Матвей, прижимая к себе его узковатую, часто дышащую грудь, услышал, как быстрым глубоким вздохом оборвалось у отца едва начатое неразборчивое слово.
Разняв руки и успокаиваясь, они степенно трижды поцеловались и отступили на шаг друг от друга. Илья Антоныч смотрел на сына маленькими, светлыми, счастливыми глазами родителя, любующегося первенцем, и Матвей, чувствуя, что в такую минуту положено быть во всей красе, достал из кармана расческу.
— Неужели — Антоша? — спросил он, переводя взгляд на мальчика.
— А кто ж еще?.. — сказал отец и тоже посмотрел на младшего. — Чего стоишь, Антон? Здоровайся. Да не видишь — поднять надо кепочку братнину!
Мальчик поднял и бережно, чуть издали, подал кепку. Матвей притянул его к себе, поцеловал в щеку.
— Повыше вас, пожалуй, выйдет ростом, папаня, — сказал он, впервые в жизни приглядываясь к брату.
— Да уж чуть не догнал! — ответил Илья с удовольствием и, как всегда при долгожданных встречах, заговорил как будто о другом, но в самом деле все о той же радости свидания:
— А я поутру прихожу во Всходы, шофер к сельпо подъезжает, — валяй, говорит, домой, к тебе сын приехал! Бреши, говорю! Чего ж, говорит, брехать, я его со станции до старых вырубок подбросил. А тут как раз нашу машину в Коржики отправляют. Я — в нее! Прибег домой, — где Матвей, спрашиваю. Мавра у печки стоит, на меня глаза таращит. Наврал, говорит, шофер. И я вроде опять думаю — не наврал ли? Да только тут соображаю — не мог, думаю, ты так скоро дойти. И говорю Антону: собирайся, пойдем встречать, — Матвею, говорю, со старых вырубок не иначе идти как Дегтярями.
Илья передохнул, и тогда Антоша решился вставить первые свои торопливые, в тон отцу, слова:
— Мама говорит — надень сапоги, а я говорю — босиком скорее. Рубашку стираную надел и — айда!
Он провел ладонями по пестрому выглаженному ситцу рубахи от груди к поясу и покосился на брата. Тот глядел на него с любопытством.
— Я первый, только мы с папаней вышли из леса, увидал… — начал было Антоша, но запнулся, все еще нетвердо чувствуя себя в обращении с Матвеем.
— Мавра-то обрадовалась, как я объявил, что ты приехал. Наврал, говорит, шофер, а сама, вижу, радуется. Ждали мы очень тебя. Да где, думали, теперь приехать! А ты — вот он! — сказал. Илья любовно.
— Как мама поживает? — спросил Матвей.
— Здорова, ей что?
— А твое-то здоровье?
— Дать боли волю — плохо. А пока на ногах — то подступит, то и отпустит.
— Лекарства я тебе привез.
— Вот спасибо… А Мавра уж очень обрадовалась. Угадал, говорит, Матвей, когда приехать: корову как раз вчера пригнали.
— Купили? — живо спросил Матвей.
— Вчерашний день Лидия из Черни пригнала. Нынче уж в стадо пошла.
— Из Черни? Что ж так далеко?
— В тамошнем районе цена посхоже оказалась. Я брата Степана письмом спрашивал, какие у них цены, а он и пишет — приезжай: обходчик, сосед Степанов по участку, в город переезжает, хозяйство свое ликвидировает. У него корова ярославка, первотелка. Я поехал. Заявился к обходчику, а ему в городе еще квартира не вышла, отложил продажу. Я думал — зря издержался на билет, знаешь сам, как ездить. Вернулся, а мне вдогонку Степан опять письмо: приезжай, квартира вышла обходчику, продает корову. Тьфу, думаю, черт, — дался я вам ездить взад-вперед! А корова хорошая, спина только вроде припадливая. Ну уж а мастью нарядная. Наша прежняя — куда!
— Сама черная, а ноги в белых чулках, — с восхищением и проворно сказал Антоша. — И голова, вся как есть, белая, а на глазах черные очки!
— Мавре как рассказал, — продолжал Илья, — так она не дает мне покою: отпиши да отпиши Степану — может, Лидия согласится пригнать. Ну, пошла ходить почта — туда, сюда. Согласилась Лидия пригнать. Подаришь, пишет, два поросеночка за хлопоты, пригоню. Да Степан, мол, тебе вольготу исхлопочет на железной дороге, чтобы доставили корову с порожняком задарма, до самого до Павлинова. У них это, у железных дорожников, вольготно — катай, куда хошь…
— Сколько дал-то? — спросил Матвей.
— Дорого дал. Две тыщи без сотни.
Матвей прикрыл горстью губы, потихоньку оттянул их, сказал:
— Переплатил вроде…
Илья ответил, помешкав и словно робковато:
— У нас к двум-то сотни две прибавишь. Да поди-ка поищи. Он опять немного помолчал, ожидая, не скажет ли чего Матвей.
Потом с пытливой и неуверенной улыбкой, слегка отворачивая в сторону лицо, спросил:
— Ты, чай, привез деньжонок, как обещал? Поддержать меня.
— Привез, сколько мог, — сказал Матвей.
Тогда улыбка отца из неуверенной сделалась доверчивее, но в голосе его появилось что-то просительное:
— Задолжал с покупкой этой, право, ей-богу. Отдать бы скорей, не подвести. Без скотины куда денешься?.. Пришлось занять.
Матвей сделал вид, что пропустил рассуждения отца мимо ушей.
Они уже вошли в перелесок.
Антоша держался справа от брата, неслышно перескакивая через наполненные водой выбоины босыми ногами, а отец шел по другую руку, так что гостю приходилась неразъезженная середина дороги, и он выступал широким, ровным шагом, точно хозяин. Он сам заметил, что отец, вроде Антоши, перескакивает через лужицы, и сказал:
— Что ж тебе, папаня, пристяжной прыгать? Иди на середину.
— Ничего, — бойко отозвался Илья, — мы народ нетяжелый, нам что пеньки, что кочки. А у тебя подошвы привыкли, поди, к асфальту.
Матвей увидел, как оба они повели глазами на его туфли, и взгляд отца напомнил ему Евдокима, а взгляд Антоши — Евдокимовых внучат.
— В Дегтярях Евдокима видел. Велел тебе кланяться, — сказал он.
Илья махнул рукой как на нестоящее дело.
— Не говорил тебе — в колхоз не собирается? — спросил он, посмеиваясь.
— Разве он не в колхозе?
— Какое! На весь сельсовет один такой остался — Евдоким. Как осень — записываться, как весна — раздумал.
— Да ведь он беден? — удивился Матвей.
— Мышей в избе не осталось. Ну, а все одно: упрется — не переломится. Карактер!
Илья приостановился, обдумывая — не молвить бы лишнего.
— Дал бы чемодан Антону, устал, чай, нести, — сказал он заботливо и вдруг решил кончить свою мысль так, как она пришла в голову: — Евдоким на детей рассчитывает — будет, мол, с сыновьями в покое жить. Да не всякий сын на старость печальник. Не больно детки ждут к себе…
Матвей только глянул вбок, поймал выжидательный, прицеленный на него глаз отца и громко спросил забежавшего вперед братишку:
— Как пойдем, Антоша?
— Сейчас за мной по стежке, прямо на новый выгон, — показал мальчик, сворачивая в мелкий частый осинник.
Двинулись гуськом по просеке, устланной с осени глянцем черных пятаков листвы. Ноги с чавканьем отжимали из-под мягкого настила воду, которая зеркальцами держалась в следах, пестрея отражениями солнечных пятен и бледно-зеленых стволиков осин.
Тут что есть мочи насвистывало и верещало множество разных пичужек, то перепархивая внутри жидких крон, то пулями простреливая узкую синюю полоску неба над головами. Весна обратила жизнь скудного клина мелколесья в звонкий, цветистый праздник, и незаметно Матвею опять стало хорошо на сердце, и недовольное чувство, что отец с первых слов начал клонить разговор к деньгам, прошло.
Они выбрались из леса на чистую низину, поросшую высокой уже травой. Поперек их пути тянулась глубокая канава с черной водой на дне и буграми вынутой торфяной земли. Матвей не узнал этого места, хотя отсюда уже начинались коржицкие угодья.
— Колхоз наш осушает, — сказал Илья. — Второй год, как стадо сюда гонять начали, а то ведь, помнишь, трясина была, не пролезть…
— Ну, давай, папаня, руку, — с веселой улыбкой сказал Матвей, когда все трое взошли на бугор и надо было прыгать через канаву.
— Не-ет, — также весело отмахнулся отец, — я еще резвый!
Антоша первым легко перескочил до самого гребня противоположной насыпи и побежал книзу по стежке.
За ним прыгнул Илья Антоныч. Но до бугра насыпи он не допрыгнул, сдвинул подошвой землю к краю, она посыпалась в канаву, он пополз, припал на колено и схватился руками за бугор.
Матвей перепрыгнул следом за ним, бросив чемодан далеко вперед, и крепко подхватил отца под локти.
— Маленько просчитался, — тихо и как будто виновато говорил отец, стараясь улыбаться и отряхиваясь. — Ничего! Не зачерпнул — и ладно!
