Клара Фехер - Море
Обзор книги Клара Фехер - Море
Клара Фехер
Море
Дорогие читатели!
Я рада приветствовать вас по случаю издания моего романа «Море» на русском языке. Мы с вами не знакомы, поэтому позвольте прежде всего представиться.
Я венгерская писательница, живу в Будапеште. Мой отец в 1919 году, в период Венгерской Советской Республики, был красноармейцем, и после падения советской власти ему пришлось эмигрировать. Он нашел убежище в Чехословакии; там прошли первые десять лет моей жизни. В начале тридцатых годов я вернулась в Будапешт. Здесь я окончила среднюю школу и получила аттестат зрелости.
Мне хотелось стать врачом, но для продолжения учебы не было денег, и поэтому после средней школы я пошла работать. Вскоре началась вторая мировая война. О периоде войны, о жизни в осажденном Будапеште и о первых годах свободной Венгрии говорится в моем романе «Море».
Хотя «Море» не автобиографический роман, однако в нем нет ни одного образа, прототипом которого не служили бы живые люди, нет ни одного выдуманного эпизода — все рассказанное я либо видела, либо сама пережила. Мне тоже, как и героине романа, пришлось бежать с военного завода, скрываться в оккупированном нацистами Будапеште, с освобождением и мои мечты стали действительностью. Я смогла поступить в университет, стать писательницей. Еще будучи молодой журналисткой, я объездила всю страну вдоль и поперек, и в сотнях статей и очерков писала о возрождении моей родины, о гибели феодальной Венгрии и возникновении нового, социалистического общества.
Я занимаюсь литературным творчеством с 1946 года: пишу очерки, рассказы, романы и пьесы. В Будапеште уже поставлены четыре мои пьесы, в том числе комедии «Мы тоже не ангелы» и «Венец творения», которые поставлены в этом году. Я написала много книг для юношества и хотела бы написать еще больше. Подрастающее поколение у нас только по рассказам знает, что такое капитализм. Наш долг, долг писателей, — в своих книгах показать юношам и девушкам, каким было то прошлое, от которого мы навсегда избавились. Наш долг — в оптимистичных и ярких произведениях показать им, сколько радости и красоты ожидает их в будущем.
Для взрослых я написала пока что только два романа. Первый из них — роман «Море». Русский, мною авторизованный перевод — первый перевод моего романа на иностранный язык. Это обстоятельство не только доставляет мне как писателю большую радость, но и глубоко волнует меня. Мне выпало особое счастье писать это предисловие в Москве. Впервые в жизни я хожу по советской земле, преисполненная благоговейного изумления, разглядываю Кремль, любуюсь метрополитеном, высотными зданиями, гуляю по улице Горького и Арбату и с любовью смотрю на проходящих мимо людей…
В ресторане, где мне довелось обедать, подали хлеб двух сортов: белоснежный, легкий, как сдобная булка, и темный, кисловатый ржаной хлеб, похожий на тот самый солдатский хлеб, вкус которого я храню вот уже четырнадцать лет. Я вспомнила о том, как четырнадцать лет назад высокий пожилой солдат с пышными усами, советский воин — освободитель моей родины, разломал краюху хлеба и половину дал мне, худой, оборванной, грязной от копоти убежища девушке из Будапешта. Точно так же как героиня моего романа Агнеш Чаплар, я стояла тогда на улице и смотрела, как в город входили советские войска. Я с жадностью глотала хлеб, сладкий, мягкий и дивный, как сама свобода.
Не могу налюбоваться Москвой, не могу надышаться ее воздухом. На эскалаторах метро, в магазинах, на мостах через Москву-реку я засматриваюсь на торопливо спешащих куда-то и медленно прогуливающихся людей, засматриваюсь на вас, мои дорогие друзья и читатели, и думаю о том, что среди вас наверняка найдутся сотни и тысячи таких, которые сами или чьи братья, сыновья, отцы принимали участие в боях за Будапешт и которых мы ждали с замиранием сердца, с надеждой.
Я очень люблю жизнь и верю в нее. Верю, что весь мир стоит ныне на пороге такой эпохи, когда на земле все будут жить в мире и счастье, как равноправные и свободные люди. Я очень люблю жизнь и именно поэтому с благоговением вспоминаю героев второй мировой войны, которые во имя жизни жертвовали собой. В 1931 году я видела в Берлине, в Трептов-парке, памятник советским воинам. К нему нескончаемым потоком шли со всех концов земного шара юноши и девушки — англичане и негры, поляки и индийцы — и несли, несли цветы. Тогда я решила написать свой роман «Море» и, как цветок, преподнести его вам, мои дорогие читатели, с любовью и благодарностью.
Москва, 15 апреля 1959 года
Клара Фехер
Любовь
Не знаю, чистят ли лампы в почтовых отделениях. Или, быть может, их матовые колпаки служат именно для того, чтобы в них собирались пыль, грязь и льнущие к свету насекомые и чтобы лампочки в сорок свечей светили еще более тускло. Царящий здесь полумрак делает неубранное служебное помещение еще более неприветливым. В углу стоит покосившийся, ободранный коричневый стол, на нем высохшая чернильница, сломанная ручка без пера.
А какие здесь неприветливые, сонные люди! За окошком с надписью «Прием ценных посылок, заказных и срочных писем» сидит ворчливая старая дева. Ставя штемпель на конверте, она каждый раз вскидывает свой острый нос, напоминая курицу, пьющую воду. Движения ее рук медленны и вялы — спешить некуда, дежурство длится до полуночи. В окошке то и дело показываются все новые и новые лица. Большинство их ей ужа знакомо. Вот чиновник в синей шапке и очках, принесший двадцать — двадцать пять заказных писем, практикант из транспортной конторы «Шенкер и К°», вот долговязый угреватый молодой человек, от которого неизменно пахнет йодом и одеколоном. Она узнает толстого чиновника из фирмы «Оренштейн и Коппел», который, как всегда, не соблюдая очереди, проталкивается к окошку. Однако это ее не интересует. Пусть они хоть убьют друг друга — по крайней мере работы будет меньше.
Между тем у окошка каждый вечер и впрямь идет борьба не на жизнь, а на смерть. Как ненавидят друг друга все эти мужчины в шапках и кепках, озябшие старушки в платках и в демисезонных пальто. Но больше всего здесь презирают «барышень», завитых девушек в шляпках, тюрбанах, беретах, которые громко разговаривают и постоянно твердят друг дружке, будто вовсе не их дело ходить на почту и что пришли они сюда лишь из уважения к заболевшему чиновнику. Барышни хихикают, болтают о киноактерах, хвастаются своими успехами, но вечера простаивают в очереди и счастливы, если им удается кого-нибудь оттолкнуть и минутой раньше убежать.
«Через три года уйду на пенсию, и черт с ними со всеми», — думает остроносая старая дева, принимая письма конторы «Шенкер и К°» и ставя штемпель в реестре. Ворсинки ветхой подушечки прилипли к штемпелю, и поэтому с трудом удается разобрать дату — 16 марта 1944 года. Беда невелика! «Все равно один день похож на другой как две капли воды», — ворчливо заметила она. И, не глядя в окошко, протянула руку за следующим письмом, но тут же бросила его обратно.
— Не по правилам.
— Но позвольте, в таком виде мне его передал господин начальник… он сказал, что вы примете…
— Не пойдет. Плохо запечатано.
— Не задерживайте очередь, чего вы там! Несите скорее своему недотепе начальнику, пускай заклеит, как надо, — загудела толпа.
Стоящий позади неудачника высокий, худой мужчина с выпирающим кадыком, рассчитывая, очевидно, на благосклонность старой девы, добавил:
— Вы что думаете, у барышни много свободного времени? Не хватало бы еще курс лекций вам прочесть…
Вертя в руках возвращенное письмо, семнадцатилетний юноша в сером дерюжном костюме в отчаянии тер свои воспаленные глаза.
— Как?.. Возвращаться к господину начальнику? Да ведь он живет в Буде, а уже половина восьмого… Что ж… мне идти?
— Нет, я схожу или вацский епископ, — желчно бросил мужчина с кадыком. — Давай, приятель! — С этими словами он локтем отстранил паренька и протянул свои заказные письма. Старая дева даже не взглянула на них.
— Не по правилам.
— Как так не по правилам?
— А так. Плохо заклеены.
— Дайте пузырек, я заклею.
— Довольно шутить. Ишь, чего захотел — здесь заклеивать. А башенных часов с цепочкой не хотите?
Стоявшая позади него толстая женщина захихикала. Но мужчина с кадыком не сдавался. Лицо его побагровело.
— Я требую принять мои письма.
— Можете требовать, сколько вам заблагорассудится.
— Чего задерживаете очередь? Мы тоже хотим поскорее уйти домой.
— Поймите же, мои письма запечатаны правильно. Не виноват же я, что конверты плохо заклеиваются.
— Военные конверты! Наверно, гитлеровцы клей слизали, — выкрикнул кто-то в конце очереди.
— Кто здесь болтает? — закричал человек с кадыком. — Кто смеет?..
